В то время в Замусольске было всего три гостиницы. Две принадлежали металлургическим капиталистам по штуке на каждого и одна муниципальная. Как я узнал позже, капиталистические гостиницы были чуть ли не европейского класса в четыре с половиной звезды. Буржуи конкурировали во всем. Пыль в глаза не была исключением. «Хороший понт дороже денег». Под этим слоганом страна живет, начиная с 1991 года. Конкуренция в гостиничном бизнесе среди металлургических комбинатов хорошо иллюстрирует этот феномен.

Пожить в комфортных условиях одной из еврогостиниц не довелось. Я приехал в Замусольск вести тотальную войну с их владельцами. А значит оставалась муниципальная. Одного взгляда на гордые остатки вывески «Отель Полярная Звезда» хватило, чтобы потребовать срочного заселения в частный сектор.

Стуров не стал спорить по этому вопросу и полностью спихнул меня с моими капризами на свою помощницу Елену Агафонову. Ей предстояло быть моей клевреткой–адъютанткой на время боевых действий за Уралом.

Невысокая брюнетка в строгих очках, но с крутыми бедрами. Типичная гордая провинциалка из семьи с хорошим воспитанием, которое не позволяет расточать свою сексуальность во все стороны. Но я-то знал, сколько чертей водится в таком омуте. В помощь нам был придан полноприводный автомобиль Тойота с водителем Володей. Со слов Елены прошедшим Чеченские войны всех разливов. Улыбчивый и мягкий парень. Как потом рассказала Лена, снайпер он был «от Бога».

Сначала Стуров хотел втянуть меня в свой график предвыборных дел. Но я четко понимал, что если поддамся его образу действий, мы точно проиграем. Он слишком очевидно хотел делать то же самое, что и все: развесить агитки, написать несколько обличающих и клеймящих позором статей в газеты, выступить по местному телевидению и все в таком духе. Я же привык сначала думать. И для этого как минимум необходимо знать диспозицию, ландшафт и расклад сил. С целью прояснить для себя все вопросы я отвертелся от Стурова на несколько дней, и мы с Леной и Володей как бешеные стали колесить по Замусольску. Они все недоумевали, зачем я разговариваю с бабушками в сберкассах, с мужчинами в забегаловках, с женщинами в магазинах? Стуров откровенно бесился и искрился надеждой привлечь меня к написанию его предвыборных речей для телевидения. По-видимому, это было высшей формой политического креатива в его понимании. Я считал тогда и считаю сейчас, что не имеет большого значения, что ты говоришь в телевизоре. Важно, что ты там вообще говоришь. И чем больше ты в нем торгуешь лицом, тем выше спрос, особенно если лицо честное. У Стурова честное лицо. Поэтому мне было все равно, что он собирался нести с голубого экрана в народные массы. Хуже чем было, уже не могло быть.

Разговаривая с мужиками в бане, выпивая с менеджерами металлургических комбинатов в ресторане, флиртуя с девушками в ночном клубе, мой мозг откладывал и перерабатывал информацию.

Мы не виделись со Стуровым уже дня три. До этого он каждый день пытался у меня получить нечто вроде отчета о проделанной работе. На это я отвечал, что не готов тратить время впустую и уклонялся от утомительных встреч с «проработкой деталей», чем безумно его злил. И вот спустя неделю после прилета в Замусольск, я сам поздним вечером явился к Стурову в офис. Он проводил какое–то очередное совещание со сторонниками. Отправив шофера Володю и Елену по домам, я прошел в кабинет к Аркадию и тихо сел в углу, ожидая, когда закончатся прения. Глаза собравшихся явно не горели оптимизмом. Очевидно, «стуровцы» считали, что партия уже проиграна и осталось только красиво сдаться. Никогда раньше не слышал, чтобы с таким пылом обсуждали вопрос, что эффективнее, напечатать агитки формата А4 или плакаты формата А3?

Послушав минут 20 и почти уснув от скуки, я поднялся и подошел к большому круглому столу, за которым заседали собравшиеся.

– Как здорово, что все вы здесь сегодня собрались, – я специально вставил искаженный кусок известной бардовской песни, полагая, что тем самым привлеку внимание к себе и приближусь к душам провинциальных джентльменов посредством незамысловатого юмора. – Прошу прощение у Большого собрания. Но очень хотелось бы вторгнуться в вашу беседу со своими комментариями.

– А, Георгий! Наконец–то Вы присоединились к нам. Признаться, у нас наметился тупик, и мы очень рассчитываем на Ваши идеи. Господа, Георгий – консультант из Москвы, о котором я вам рассказывал, – Стуров представил меня соратникам.

– Что хрен с горы, что консультант из Москвы, – кто-то из присутствующих блеснул юмором. Все, кроме Стурова, заржали.

– Коллеги, я готов предложить вам дальнейшую предвыборную стратегию, – юмористический пассаж не сильно ударил по моему самолюбию. Поэтому я просто решил рассказать им свой план.

– Это очень кстати, а то мы тут «в непонятках», за что деньги тебе платим, – юморист не унимался. Стуров молчал и с любопытством ожидал моей реакции.

Я повернулся и внимательно посмотрел на «юмориста». Ненавижу приблатненных невежливых деляг, возомнивших себя вершиной эволюции.

– Уважаемый, я не разрешал Вам говорить со мной на «ты». Меня пригласили сюда помочь Вам, в частности, решить Ваши проблемы. Ибо сами Вы не справляетесь, очевидно. Поэтому прошу проявлять хоть подобие уважения. Для начала. Да, и, начиная разговор с незнакомым человеком, принято представляться. Это так, для общего развития. Может пригодиться.

Лицо «юмориста» вспыхнуло. Мне был знаком подобный типаж. Провинциальный «полуавторитет». Все, кто беднее его – смерды и пыль. Но на физическую конфронтацию он уже не способен. Слишком сытый и вес не тот, двигаться тяжело, давление, одышка, сердце может не выдержать. Я знал, что лезу в пику. Но иначе он не поймет и будет об меня вытирать ноги. Дружить мы не будем никогда, но уважать себя я его заставил.

Стуров, уже знакомый с моим комплексом в отношении взаимовежливости и границ дозволенного, довольно заулыбался.

– Господа, давайте послушаем Георгия. У нас совсем немного времени. И, если мы хотим достойно выступить на выборах, должны действовать быстро и сообща, – Аркадий Стуров вернул ситуацию в исходное состояние.

– Спасибо, коллеги, – и я изложил им свои мысли.

Барский смотрел на меня, не моргая, пока я вспоминал Замусольское приключение. Может, спал с открытыми глазами? Не важно. Я продолжил. Мне было приятно вспоминать эту страницу моей жизни.

Вы знакомы со словом «солидарность»? Не в смысле названия польской партии Леха Валенсы. В смысле взаимозависимости людей, общности их интересов, единого понимания, сопереживания.

В Замусольске люди были весьма солидарны друг с другом только в одном – в понимании того, что живут в полной заднице и выхода из нее нет вообще никакого, как будто эту задницу зашили или намертво вставили в нее пробку. Кстати, проекцию можно провести на всю Отчизну постперестроечного периода. Выражение «глубокая задница» – исторический спутник всех процессов в России, начиная с начала 90–х. Но в Замусольске все это чувствовалось как-то особенно напряженно. Скорее всего ощущение катастрофичности сущего обострялось постоянной междоусобицей между металлургическими гигантами и вечной борьбой за власть в городе. Жителям Замусольска отводилась роль зрителей в театре, которых заставляют смотреть бесконечный спектакль и даже не выпускают на антракты по малой нужде. Они смирились с тем, что не могут повлиять на ситуацию, и надеялись только на то, что в результате этой борьбы титанов кто-то из них издохнет, и победитель окажется добрым дедушкой Морозом. А до этого момента город всем составом дружно впал в депрессию, из которой, по определению, выходить самостоятельно не собирался. Было очевидно, что разговоры и обещания уже не помогут добрым замусольцам. Не та стадия болезни. И я решил напомнить им, что солидарность это не только треп на кухне о том, что все плохо. Истинная Солидарность – это совместная ответственность. За город, страну, детей, их будущее. За память об их дедах и отцах, за общую историю. За красивые лужайки, чистые парки, свежий воздух. За все. И это не просто слова. Ответственность проявляется делами. Когда мне из телевизора Вождь говорит, что в провале очередной реформы виноваты мы все, это означает, что виноват Никто. Потому что мы безответственны. Мы не делаем ничего. Даже не ходим на выборы, чтобы не дай Бог взять хоть каплю ответственности на себя.