Конверсия оборонки – второй большой проект. Сколько о ней разговоров – перешли к делу. В Питерском офисе потеснились и выделили место отделению партии «Яблоко». Днём разговоры о путях развития страны, вечером, за кофе, Явлинский предлагает вступить в партию. Ира отшучивается:
– Ваша эмблема многозначна. На голову Ньютона упало яблоко – озарение, Адам и Ева откусили – познание. Чем оно для них закончилось? Основоположник теории искусственного интеллекта Алан Тьюринг тоже откусил, а там цианид.
– Вместе будем бороться, чтобы у наших Тьюрингов были другие возможности.
– Спасибо, Григорий Алексеевич, мы подумаем.
Улыбается. Он тоже:
– Специально так ответили? Я не могу возражать, чтобы вы не думали. В нашей партии это обязательное условие.
«Международный фонд Конверсии», центр в Казани, отделение Москве, сделали у нас. Работа идёт удачно, у себя принимали даже их вице-президента. Татарстан, прежде всего, – нефть. Расстояния большие, конкурентов много, нужно везде успеть, летают на вертолёте. Утром звонят, вызывают меня в Казань.
– Не успею, буду завтра.
– Хорошо. Сегодня – без тебя.
Вечером приносят телеграмму. Вертолёт с руководством разбился. Лечу на похороны. Возвращаюсь, Ира утыкается в меня со слезами: «Если бы ты полетел… я бы не пережила». Утешаю. Причины аварии так и не установили.
Не могут же все проекты так заканчиваться. Продолжили важную тему. Заводу «Арсенал» ставили программное обеспечение для персональных компьютеров, он делает спутники серии «Космос». В США для изучения земной коры используют спутники. Почему у нас нет? Ира разыскала нужные контакты, получили от американцев предложение. На заводе довольны: не нужно возиться с разработками. Я лечу в Академгородок не только к друзьям выпить, но и в институт геологии и минералогии, показать им новые возможности. Те ухватились двумя руками – давайте быстрее. Подписали письмо у председателя СО АН СССР о необходимости такой аппаратуры. На заводе подготовили документы об установке на наши спутники американской электроники. Пытаемся получить разрешение в министерстве, ездим туда.
Я должен был вернуться утром, как обычно, а вечером по телевидению показывали события в Москве: Белый дом, толпа штурмует Останкино, разъезжают отряды с оружием, кое-где стреляют – неспокойно и небезопасно.
Днём приезжает к нам Игорь, один из руководителей «Арсенала», за бумагами. К тому времени мы дружили семьями. Где Борис? И началось. Они на вокзал, в милицию. Может быть меня задержали (подписали и выпили лишнего?) Игорь – уважаемый человек, не дожидаясь трёх дней, стали разыскивать. Повели их в «обезьянник», решётки, соответствующая публика. Не нашли, Ире уже стало плохо. Дальше – больше, проверили списки: среди убитых нет, стали запрашивать Москву. И там нет. Объясняют: данные не полные. Лучше ей не стало. Вернулись домой, не знают, что делать. Игорь ходит на почту звонит в Москву, те не в курсе.
Возвращаюсь я уже вечером – не уехать было никак. Ира лежит, глаза мокрые, рядом сидит мама, пичкает сердечными лекарствами. И тут я, весь в белом: «Что случилось?» – «Обещал приехать утром – там стреляют… ты вечно лезешь туда, куда не следует… я же знаю». Получаю от Игоря (на кухне): «Телеграмму почему не дал?! Не о себе пора думать».
Прошло не так немного времени, звонок, голос жены Игоря, ничего не могу разобрать: «… вспомнила только ваш номер, машина, авария …Игорь, сердце». Никольский собор, отпевание, похороны всем заводом. Мы принимаем соболезнования, как одна семья. Что нам с Ирой удалось – выхлопотать ему последнее место на Земле, на Волковском кладбище, недалеко от литераторских мостков …Он в шутку об этом говорил.
Игорь хорошо пел, брал гитару, садились по привычке на кухне, начинали с песни «Сентябрь» Александра Дольского:
Известны исходы парадов,
А чем же закончится бой?
Закончился. Ира смотрит куда-то за меня, глаза мокрые, в них тоска. Что она будет вспоминать обо мне? Опять утешаю, пока я тут.
Мы не захотели больше «сворачивать горы», а проект в итоге не согласовали, помешала секретность. Иру позвали в пенсионный фонд, на простую должность, на спокойную работу. Сначала так и было. Но и там она не осталась незамеченной. Стали повышать и повышать. Спокойствия не добавилось. А что со страной? Она захватила с собой то, из-за чего, собственно, и развалилась, – главное наступательное оружие, как тогда говорили, – грабли. Результат будет очевиден, к сожалению, не всем. Простым людям, кто хочет сберечь руки чистыми и душу светлую, для нас это, как в математике, – необходимое условие, нужно следовать Бродскому: «Если выпало в империи родиться – лучше жить в глухой провинции у моря».
Мы и живём – престольный град.
Дороже всех земных наград
великолепие дворцов,
наследство дедов и отцов,
простор проспектов, площадей
и лица гордые людей.
Архитектура – это мироощущение. Если она того стоит, то – удовольствие. Рядом легче дышать, по-другому смотришь на мир. Точно сказал Шлегель – застывшая музыка, одна мелодия ярче другой, мелодии душ тех, кто строил. Ею особенно наслаждаешься, когда рядом любимый человек, тогда «счастливые часов не наблюдают». Часы не про нас – про тех, кто влюблён. Кто действительно любит, тот не замечает лет. Годы прошли мимо, почти не трогая нас внешне, они обогатили души.
Виктор с Марком Барбакадзе занимался составлением и изданием многотомной «Антологии самиздата». По писательским делам часто бывал в Центральном доме литераторов, там они с Ирой встретили Булата Окуджаву. Разговор с поэзии перешёл на жизнь. Виктор надеялся, что в перспективе страна в конце концов выберется. Поэтическое ощущение будущего у Окуджавы, как и бывает у таких людей, прозорливее. Ира поддержала его предсказание о нравах следующего поколения.
«Зависть, ненависть и вражда
Взойдут над просторами их полей».
Похоже сбывается. Его песню «Не сольются никогда зимы долгие и лета», в то время очень популярную, Ира пела и с ним соглашалась. Я аккомпанировал на гитаре. Мы вообще-то пели всегда вместе. Я, разумеется, вторым голосом, и не только потому, что баритон, – она тонко чувствовала музыку, и подстроиться к её ощущению не просто приятно, но и необходимо, иначе испортишь.
«Эта женщина в окне, в платье розового цвета,
Утверждает, что в разлуке невозможно жить без слёз.
Потому что перед ней две дороги – та и эта.
Та – прекрасна, но напрасна. Эта – видимо, всерьёз».
Куплет про «слёзы в разлуке» я не пел, выражая таким образом, что к мужчинам это не относится. Мне приходилось ненадолго отлучаться в командировки, и дома тут же появилось розовое платье. Возвращался как-то с приятелем под вечер, проболтались по делам почти целый день. Приятель показывает на наши окна:
– Ира в розовом, чтобы издалека видно было?
– «Утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез».
– Да, чёрт возьми, не зря тебе завидуют. Правда, тут не чёрт, а ангел, но ведь не говорят «ангел возьми», а было бы кстати.
Заходим в квартиру и хором: «Потому что на Земле две дороги та и эта». Дальше продолжаю один, потому что слова песни мы с Иринкой опровергли нашей жизнью: «Эти разные дороги к тебе обе привели». Получаю поцелуй от неё и аплодисменты от приятеля:
«Вам обоим, но больше Ирочке, на ней всё держится».
* * *
Не зря в обиходе повторяется избитая фраза – «годы пролетели» – в счастливой жизни их, действительно, не замечаешь. У нас так и было – не успевали считать. Тем обиднее пропустить их в рассказе. Память не заставишь – выбирает те, из-за которых они остановились.
