– Хорошо у тебя здесь, – говорит Ленка. Я думаю, она так считает не в последнюю очередь потому, что «у меня здесь» не нужно прятаться, чтобы покурить, и можно совершенно спокойно выпивать. Но ничего этого я не говорю. Молча киваю и улыбаюсь темноте. Не сговариваясь, мы решаем остаться ещё на один день

Удивительно, но я умудряюсь совершенно не пересекаться с Владом. Иногда вижу его издалека или слышу его голос, выходя в подъезд, – и стараюсь тотчас же скрыться. Я совершенно, абсолютно не готова пока смотреть ему в глаза.

Тем не менее, когда пару недель спустя я узнаю, что Влад уже уехал, оказывается, что к этому я тоже совсем не готова. Кажется, все мои слегка остывшие чувства вспыхивают заново. Я плачу, давлюсь слезами, поглощённая одной-единственной мыслью: он уехал, уехал навсегда, я больше никогда его не увижу. А я даже не попрощалась с ним, даже не увиделась с ним напоследок, я пряталась от него, избегала его, не смогла даже сохранить его дружбу, возможность переписываться и перезваниваться, а теперь он уехал, и ничего уже не изменить и не исправить.

Лишь спустя час или около того внезапно проснувшийся здравый смысл подсказывает мне, что, вероятнее всего, я ещё увижу Влада, и не раз. Он не уехал навсегда. Люди в наше время не уезжают навсегда, это просто смешно. Как минимум, он будет регулярно навещать родителей, так что мы ещё увидимся, и я смогу поговорить с ним и всё ему объяснить. Если это вообще имеет для него какое-то значение, в чём я, по правде говоря, сильно сомневаюсь. Но мы сможем общаться дальше – если мне самой этого захочется, в чём я сомневаюсь не меньше.

Я шмыгаю носом и закуриваю. Что ж, приходится признать, что этот период моей жизни закончился. Период, когда я до безумия любила Влада и упорно стремилась к достижению своих целей. Вот только… любила ли я Влада или он был просто одной из этих целей? Не знаю, да и теперь это не имеет значения. Всё кончилось, и, удивительно, когда я это признаю, мне становится легче дышать.

И Рома никуда не исчезает из моей жизни, хотя впоследствии я даже не смогу толком вспомнить, насколько часто мы виделись тем августом. Такое ощущение, что он всё время был рядом.

Конечно, мы действительно часто встречаемся. В основном, ходим гулять в парк, и мне это нравится – парк никогда не надоедает, потому что там можно найти развлечения на любой вкус. Наши с Ромой вкусы совпадают: мы любим взять по паре-тройке баночек Ред Девила, устроиться где-нибудь на травке и болтать, или просто бездумно наблюдать, как резвятся в пруду утки. И это тоже мне нравится. Мне нравится ощущать солнце на своей коже, нравится чувствовать, как алкоголь проникает в мою кровь и растворяется в ней, и мне нравится Рома. Нравится его улыбка, его спокойная ирония, нравится, что с ним я могу и смеяться до истерики, и просто молчать… Мне вообще почти всё нравится этим летом.

После той вечеринки наши отношения меняются, становятся более дружескими, чем какими-либо ещё. И мне немного жаль, мне не хватает его прикосновений, его поцелуев и объятий, его хриплого шёпота… Порой я ловлю себя на том, что, не отрываясь, смотрю на его губы и руки, представляя, что они могли бы сотворить со мной. Но я не делаю никаких попыток что-то изменить. Хватит с меня позора, я решила, что никогда больше не повторю свою ошибку, никогда не поступлю так глупо, никогда не буду истеричной навязчивой дурочкой.

С другой стороны, мы с Ромой, кажется, становимся ближе друг другу, чему я очень рада. Хотелось бы, чтобы он оставался рядом, оставался моим другом. Мы долго разговариваем – как о пустяках, так и о серьёзных вещах. Он рассказывает о доме, о своём детстве, проведённом в маленьком северном городке. Я в ответ рассказываю о себе, о своей семье. В какой-то момент упоминаю, что никогда не видела своего отца, и с удивлением замечаю, как темнеет Ромино лицо.

– Вы, должно быть, ненавидите его, – глухо говорит он. Я удивлённо поднимаю брови.

– Нет, с чего бы мне? Я же говорю, я никогда в жизни его не видела. Как можно ненавидеть того, кого никогда не видел?

– Именно за его отсутствие. Вы росли без отца. К тому же, он предал вашу маму. Сами же говорили, что больше в её жизни никого не было. Значит, он сделал ей невыносимо больно.

Я задумываюсь. Честно говоря, никогда не смотрела на эту ситуацию с такой точки зрения. Правда, раньше мне частенько хотелось, чтобы у меня был братик или сестрёнка, и я прекрасно понимала, что для этого необходимо, чтобы в жизни мамы появился мужчина, но…

– Знаешь, – говорю я медленно, подбирая слова. – Мама, конечно, могла бы найти себе мужчину, только мне кажется, ей это не нужно. Просто её это не интересует, и…

– Вот именно, – перебивает Рома. – Потому что её ранили слишком глубоко. Я никогда, никогда в жизни не поступлю так с женщиной, – глухо бормочет он.

Я понимаю, что это что-то очень личное, но спрашивать не решаюсь. Вместо этого кладу руку Роме на плечо, и чувствую, как напряжённые мышцы медленно расслабляются под моей ладонью.

В следующий раз мы говорим об отношениях.

– Ну, у меня было несколько мальчиков, – разглагольствую я, или, скорее, три банки Ред Девила внутри меня. – Но это было так… несерьёзно. А первая любовь – наверное, всё же Влад, – я отстранённо удивляюсь почти полному отсутствию эмоций и добавляю: – А знаешь, может, у меня ещё и не было первой любви. А как у тебя?

– Она была поразительной. Такой чистой и светлой, что к ней страшно было прикоснуться. Я при ней буквально дышать не мог. Такая невинная…

– Почему же вы расстались? – спрашиваю я и вздрагиваю: Рома резко оборачивается, и его взгляд просто обжигает.

– Потому что я м**ак, – жёстко говорит он. – Я вёл себя безобразно, отвратительно, я не стоил даже ногтя её. Я и сам всё понял, когда она сказала мне, что я плохой.

Я несколько поражена этой внезапной самоуничижительной исповедью, но как можно беззаботнее пожимаю плечами.

– Ты вовсе не плохой.

Рома отворачивается, его плечи поникают.

– Вы просто ещё плохо меня знаете, – вполголоса говорит он.

Август продолжается чередой жарких солнечных дней, перемежаемых свежими тёплыми ливнями. Я радуюсь каждому дню. Я стараюсь вставать пораньше, чтобы успеть насладиться ласковым прохладным утром, я гуляю целыми днями – иногда даже просто загораю одна, с наушниками в ушах, лимонадом и малиновыми сигаретами. Я читаю книжки, посвящённые саморазвитию и обретению себя, и многое становится для меня гораздо яснее. Я набираюсь смелости и встречаюсь-таки с нашей старой компанией. Ребята проявляют чудеса тактичности и делают вид, что моей безобразной выходки на крыше не было вовсе, после чего свободное время у меня исчезает окончательно. Хоть я больше не гуляю по ночам, не отпросившись, всё равно стараюсь приходить домой как можно позже. Мне не хочется упускать ни минуты, ни секундочки из этого августа.

Потому что, как ни грустно это осознавать, ничто на свете не длится вечно, и частенько меня охватывает сладковатая грусть. Это мой последний свободный месяц, месяц, после которого всё изменится. Начнётся осень, начнутся институтские будни, которые для меня символизируют взрослую жизнь. Нагрузка. Занятость. Ответственность.

Только вот, покопавшись в себе, я понимаю, что дело даже не в этом. Не в осени, и не в институте. Просто в глубине души я интуитивно понимаю: так хорошо, как сейчас, уже никогда больше не будет, и это понимание наполняет меня тревогой и сожалением. С одной стороны, безумно интересно, как у меня пойдут дела в институте, какой она будет, моя новая жизнь, к которой я так стремилась. С другой – слишком здорово сейчас, чтобы хотеть чего-то ещё. Я цепляюсь за каждый солнечный летний день.

Ближе ко второй половине августа мы с Ленкой собираемся на пляж Крестовского острова: искупаться, позагорать и посмотреть на залив. Очень кстати – этим летом я купалась всего пару раз, и это огромное упущение.