Из истерики в "ракушке" следовало, что в тамбур российского анклава вошли шестеро. Четверо старших и двое людей. С алмазной пайцзой Совета. "Все, что сделал предъявитель сего…" Им сказали, что господин Волков, советник при правительстве Европейской России, изволят отдыхать. Аркадий Петрович, естественно, не спал, высоким господам его возраста дневной сон не нужен, но это был тот редкий случай, когда его вмешательство только ухудшило бы дело. Старший, посмевший не выполнить приказ представителей Совета, автоматически оказывался вне закона, кем бы он ни был. Даже если впоследствии выяснялось, что явившиеся превысили свои полномочия или вовсе таковых не имели — как оно, похоже, и было. Да, "посланцы Совета" явились как раз тогда, когда Волков, по идее, должен был бодрствовать, но никакие правила не регламентировали внутренний распорядок анклава, и апелляции визитеров к здравому смыслу ничего не дали. Да, должен вроде бодрствовать — но спит. В нерабочее время — в своем праве. И замначальника смены тоже спит, да, он сегодня в ночь. И вообще все спят.

Потому что пайцза пайцзой, а ордера на арест от человеческого правительства Союза визитеры не принесли. И хотя все прекрасно знают, чем на самом деле является Совет, букву закона, именуемого Конституцией ССН, никто не отменял. Консультативный совет подчиняется только правительству ССН, следовательно, и советника без ордера от правительства выдернуть из анклава нельзя. Получите и распишитесь.

Тянули время. На большее никто не решался, приказов сверху тоже не поступало. В аппаратной техники лихорадочно старались наладить хоть какое-то подобие связи с внешним миром. Начальник смены как "ушел в туалет" пятнадцать минут назад, так и не вернулся — видимо, тоже пытался куда-то пробиться по своим каналам, — а Аркадий Петрович, официально находящийся в дневной летаргии, в которую он вообще-то не впадал уже три столетия, естественно, молчал.

Если бы дело было в Москве, а не в Аахене… Но что тут мечтать? По закону советники могут брать сюда с собой только пять человек личной охраны. Остальное должен обеспечивать персонал анклава. А персонал анклава… Боги, благословите детей, зверей и службы мирного времени.

Габриэлян покачал головой, открыл зеркальный шкафчик над умывальником и достал оттуда шприц-тюбик. Нехорошо, но просыпаться как-то надо. Закатал рукав, приложил тюбик, удивился, что нашел вену. К тому моменту, когда добрался до аппаратной, не был уверен, что ноги касаются земли. Не лучшее состояние для работы, а где другое взять?

У автоматизма есть свои преимущества. Когда в аппаратной прозвучало "Боевая тревога!", техники и большая часть охраны ринулись по местам. Начальник дневной смены, официально все еще отсутствующий на рабочем месте, взвыл: "Стоять!" — и развернулся в поисках негодяя и губителя. Потому что, кто бы ни отдал приказ стрелять, ответственность все равно ляжет на начальника смены. И он прямиком окажется ну если не в перекрестье прицела, так в зоне особого внимания — что по существу одно и то же, если речь идет о Совете. Нет, гауляйтеры приходят и уходят, а охрана дипломатического анклава остается и сейчас останется, если не будет делать резких движений…

Увидев наконец, кто скомандовал тревогу, начальник смены выдохнул и опустил плечи. Второй референт, новичок, москвич. Это он просто с перепугу, наверное. Тем более что референт явно находился, что называется, "под воздействием". Глаза желтые — не разберешь, где белок, где радужка, зрачки — в точку…

— Вы с ума сошли, — уже спокойнее сказал начальник смены.

Габриэлян, кстати, и сам согласился бы, что в тот момент он был не очень адекватен. Иначе как объяснить то, что, имея в распоряжении вполне приемлемый трехгранный стилет, он зачем-то перекосился влево и ухватил с развороченной панели какой-то никелированный инструмент — впрочем, тяжелый и достаточно удобный. Страшное все-таки дело — витамин С внутривенно. Ага, понятно, почему перекашивался, это он с линии огня уходил, просто ничего не соображал при этом, действовал на одних рефлексах… ну и серебряное напыление на стилете пожалел, наверное, портится же… Тем временем височная кость начальника смены удовлетворительно хрустнула, съемная головка отвертки так в ней и осталась, а охраннику, схватившемуся было за пистолет, и рукояти в горло хватит. Лежи, только стрельбы нам в аппаратной еще не хватало. Все, кажется, больше никто не возражает.

— Боевая тревога, — медленно, очень четко артикулируя, повторил Габриэлян.

Кто-то из техников извиняющимся жестом показал на начальника смены.

— Да, конечно, спасибо, — кивнул Габриэлян. — Сейчас, — поднял покойного, дотащил до центрального пульта, посадил в операторское кресло, подвел объектив сканера к левому глазу и быстро набрал комбинацию, активирующую пульт. Вообще-то ему ее было знать не положено, но мало ли что не положено. По ходу дела подумал, что для операций со сканером достаточно было бы просто глаза начальника смены — но не выковыривать же его стилетом, в самом деле?

А техники уже были на месте, в "ракушке" четко откликались посты. Отлично. Габриэлян перевел весь анклав в боевой режим, подождал секунду, сказал в микрофон "Счет три", охрана анклава в тамбуре метнулась к дальней стене, "гости" двинулись было за ними, но тут, разрезая тамбур, упала термическая перегородка — а затем включились огнеметы.

Когда дым ушел в решетки вентиляции, выяснилось, что внутри все в порядке, а за перегородкой имеется сильно закопченный коридор с темными пятнами на полу — там, где стояли старшие, — а дальше выжженная внешняя дверь, пошедший пузырями пол коридора, скорченные черные тела, оплавленное оружие… "Гости" оставили снаружи неплохое прикрытие, и, задействуй Габриэлян, скажем, пулеметы, конфликт мог бы и затянуться. По одному из каналов было слышно, как кто-то из охранников матерится в защищенной части тамбура. И чего б я так нервничал, пять секунд — это более чем достаточно, и все успели.

В аппаратной все было относительно тихо. Один из техников сидел, скорчившись, в углу и дышал, будто захлебывался. Процедуру им вбивают на уровне рефлекса, а вот результат, кажется, доводилось видеть не всем. Аахен. Спокойное место. Здесь если раз в пять лет в Цитадели что-то перегорит, и то много.

Да, сейчас основная угроза идет изнутри, а не снаружи — когда люди растеряны, они склонны делать глупости; старшие отличаются от них только тем, что делают глупости с очень уверенным выражением лица. Габриэлян щелкнул переключателем "ракушки".

— Это не официальный визит, — сказал он. Третий канал накрывал только охрану у входа и операторов аппаратной. — Либо нас только что пробовали на прочность с негласной санкции Совета, либо это чья-то самодеятельность. — И при любом раскладе свидетели "гостям" не нужны. Этого Габриэлян вслух не сказал. Это они способны просчитать и сами. — В первом случае — на сегодня все. Во втором — будет еще заход, в ближайшие полчаса, — потому что неудача равносильна гибели.

— Согласен, — сказал в "ракушке" "проснувшийся" заместитель начальника смены, нет, уже начальник смены, тоже москвич. — Поднимаюсь к вам.

Аркадий Петрович Волков слушал этот радиообмен с глубоким удовлетворением. Все, что ему рассказали в училище про В. А. Габриэляна, оказалось правдой. Умен, решителен, предельно циничен, не питает никакого уважения к существующему порядку вещей — и не скрывает этого. Про "негласную санкцию Совета" по открытой связи…

А Габриэлян сидел, откинувшись на спинку кресла, и ждал, пока коллега доберется в аппаратную. Если он хочет перехватить управление — пожалуйста. Главное теперь — связь с внешним миром. Его собственный отвод на аахенский городской коммутатор наверняка перекрыли вместе со всеми остальными, резервные номера он проверил еще по дороге — глухо. Ох, что-то я плыву… И тут, видимо, какое-то из мелких языческих божеств Аахена выбрало этот момент, чтобы проснуться и отменить закон Мерфи на десяти квадратных метрах аппаратной… Он заметил, что бок покойного начальника смены — Смирнова, да — слегка вибрирует. Планшетка? Комм? Комм. Габриэлян наклонился, засунул руку во внутренний карман и вытащил жужжащую плоскую коробочку. Включил раскрытием — и услышал, как полузнакомый приятный хрипловатый баритон сказал: