Факела поднесли к дровам — и пламя взвилось выше голов, а горячий воздух заставил одежды трепетать как крылья. Брат Михаил взял из пирамиды несколько факелов и поднес их к костру, а потом начал передавать в толпу, от факелов зажигали фонарики и свечи — и скоро вся поляна расцвела огнями. Какая-то женщина сунула по свечке троим новичкам и растворилась в толпе раньше, чем они успели сказать "спасибо".

И Антона унесло совершенно. При свете живого огня, при звуках тысячелетнего торжественного гимна он вдруг ощутил, как плавятся границы времени.

Как во сне он слушал Литургию Слова; как во сне видел хиротонию, совершенную епископом над четырьмя семинаристами, — не мог же он в реальности увидеть эту цепочку рук, возлагаемых на головы священников от первых дней, от Петра и Павла до этой самой ночи. И когда отец Януш, выйдя перед рядом восьмерых священников, сказал, что обычно на Пятидесятницу взрослых не крестят, но сегодня особый случай, он никак это не применил к себе, забыл. Но Игорь чуть толкнул его локтем в бок:

— Это по нашу душу. Поднимайся.

Ось вони, молодi агнцi!

Ось вони, що заспiвали "Аллiлуйя!"

Прийшли до струменя свiтла,

З джерела Бога напились —

Аллiлуйя! Аллiлуйя![12]

"Это нам? — подумал Антон, оглядываясь. — Это о нас?"

Он мотнул головой, чтобы прогнать величественное и страшное видение, открывшееся на секунду: сонм людей в белых одеждах, идущий босиком по огненно-красным, раскаленным волнам стеклянного моря.

Конечно, никакого моря не было — маленький, выкопанный в песке, выложенный пластиком бассейн, который Антон и Андрей сами же и готовили, отражал свет факелов.

— Боишься немножко? — шепнул Антону на ухо отец Роман. Мальчик кивнул. — Правильно.

Отец Януш принял из рук министранта требник и начал задавать вопросы: веруешь ли в единого Бога?.. Отрекаешься ли от Сатаны и его дел?..

— Верую, — повторял вместе с ребятами Антон и слышал, как люди за его спиной повторяют свои крестильные обеты, — верую, верую… отрекаюсь… отрекаюсь…

Наконец отец Януш жестом позвал его к озеру. Первым. Что? Я? — молча изумился Антон. Почему я? Но отец Роман уже слегка подтолкнул его в спину. Антон подошел к воде и шагнул в воду.

Вода оказалась теплой. Ну да, его же принимали, а не отталкивали… А что до холода и рыцарских бдений, то вокруг лежал такой мир, что ничего уже не нужно было выдумывать сверх.

Шалаш костра уже распался, и пламя осело в обугленные бревна. Ночной ветер прохватил холодом. Протянув руки, мальчик дал с себя стащить мокрую футболку, нырнул в бесформенную белую рубаху, поданную отцом Романом, и подставил голову, чтобы получить на шею крест. Брат Михаил набросил на плечи еще и тонкое одеяло — тоже белое, и, на взгляд Антона, совершенно лишнее.

Следующим "во имя Отца и Сына и Святого Духа" трижды нырнул Эней. За ним — Игорь. Все по очереди угодили в объятия отца Романа и Кости. А потом просто-таки "пошли по рукам".

…Потом как-то незаметно все улеглось, троих новоокрещенных усадили на "пенку" в первом ряду. Епископ поднял руки над приготовленными на алтаре хлебом и вином:

— Молiться, брати та сестри, щоби мою и вашу жертву прийняв Господь…

— Нехай Господь прийме жертву з рук твоїх…[13] — ответила поляна.

Игорь повторял вместе со всеми эти слова почти без звука. Этой минуты он ждал изо всех сил — и боялся. Каждый раз в момент Пресуществления — а он из всей четверки был единственным, кто посещал богослужение каждый день, — ему казалось, что на алтаре лежит истерзанный человек. Так бывает в детстве, когда боковым зрением видишь чудовище — а посмотрев прямо, понимаешь, что оно состоит из стула, висящей на спинке одежды и отражения в дверце шкафа. Так и тут: стоило сфокусировать взгляд на алтаре, и было видно, что на дискосе маленькая пресная лепешка, вроде лаваша. А если скосить глаза…

"Анри, ты ходишь а-ля Месс? — Хожу. Крутой такой процесс…" Павел прав: это и в самом деле соблазн и безумие, и Он честно предупреждал. Он честно спрашивал: "Не хотите ли и вы отойти?"

"Нет, не хочу".

Игорь и в самом деле не отошел — только зажмурился. Это помогало.

— Ось Агнець Божий, який бере rpixi свiту. Блаженнi тi, що запрошенi до Його столу.[14]

— Господи, — сказал Игорь вместе со всеми. — Я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Но скажи только слово — и исцелится душа моя…

Он хотел остаться еще на месте и помолиться, чтобы подойти к Чаше с последними, затеряться в толпе, не высовываться. Но через… минуту? секунду? — кто-то тронул его за плечо. Оказывается, новоокрещенные должны были причащаться первыми.

Восемь священников с Чашами пошли в коленопреклоненную толпу — словно огромные белые птицы летели кормить птенцов.

— Тело и Кровь Христа, — сказал Костя, протягивая Игорю частицу лепешки, край которой был вымочен в золотом вине.

— Аминь, — севшим голосом ответил Игорь. И Бог перешагнул пропасть между Собой и своим творением.

___________________

[1] Когда имеешь веру –

Лишь пожелай, и храм к тебе придет,

И станет на леваде.

Не нужно будет тыркаться в болото

И бздеть, как диверсант в тылу врага. (Лесь Подервянский, «Павлик Морозов»)

[2] Чернявая ли, белокурая — лишь бы поцеловала (укр.).

[3] Оглашенный — то же, что катехумен. Правила древней церкви позволяли оглашенным присутствовать только на литургии Слова и на проповеди, перед началом Евхаристической литургии они должны были покидать храм. Отсюда «метаться как оглашенный» — то есть как человек, который прозевал момент призыва и теперь суетится в поисках выхода.

[4] Чего я никогда, наверное, не пойму — так это зачем превращать богослужение в Пекинскую оперу… (англ.).

[5]…дай Бог нашему теленку волка съесть? (укр.).

[6] Если не съем, так понадкусываю (укр.).

[7] — Слава Иисусу Христу…

— Навеки слава… Нас… прислала госпожа Швец.

— Крыльцо красить?… Но я его ещё не ободрала.

— Это ничего… Мы и сами обдерем, дайте только нож или стекло.

— Ты Андрей или Антон?… Потому что мне про вас Шевчиха рассказывала, а сама я вас ещё не видела.

(…)

— Такой молоденький… Можно тебя увидеть?

(…)

— Какой же ты москаль? Ты русский (укр.).

[8] — Да где там не пробовала… Полгода, как дура, в больнице провалялась, в городе. Глаза вылечить не могут, а в печёнке болезнь находят, в сердце, в почках… Убивают людей в тех больницах, сынок, вот оно как.

(…)

— Глупости говорят. Что с глазами всё в порядке, а не вижу я — потому что не хочу.

— И вправду глупости… Извините, пани Татьяна, мы таки пойдём крыльцо докрасим.

(…)

— Сядь. Потому что как помоешь — то поставишь там, где я не найду, ещё и переверну. Спасибо, сама (укр.).

[9] — Андрей, ты ещё здесь? А посмотри-ка на это.

(…)

— Оно давно куплен, но его почти не носили. Возьми (укр.).

[10] Постой, нечистое отродье!

Не расквитались мы сполна.

Тебя при всем честном народе

Я задушила б, сатана!

(пер. В. Потаповой)

[11] О, Сотворитель Дух, приди

И души верных посети,

Дай смертным неба благодать,

Чтоб сотворенное спасти (лат.).

[12] Вот они, молодые агнцы.

Вот они, запевшие «Аллилуйя».

Пришли к потоку света,

из источника Бога напились.

Алилуйя, Алилуйя! (укр.)

(Здесь и далее: Пасхальный гимн.).

[13] — Молитесь, братья и сестры, чтобы мою и вашу жертву принял Бог Отец всемогущий…

— Да примет Господь жертву из рук твоих… (укр.).

[14] Вот Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира. Блаженны званые на вечерю Агнца (укр.).

Худо, худо, ах, французы,