— Ты веришь во всю эту метафизическую хуйню?
— А что мне еще остается, я буквально призрак! — злится Джонни, в доказательство мечется из угла в угол в долю секунды, рассыпается синими помехами.
— Ладно, ладно, я поняла, не мельтеши! — ворчит Ви, перекладывая гитару удобнее и пытаясь настроиться.
Честно говоря, гораздо проще ей сдаться, взять гитару и разъебать ее обо что-нибудь, как делают все приличные рокеры. Джонни так точно. Как-то ссадил ладонь в мясо — деревяшка неудачно отлетела. Вот дурень… Ви тихо усмехается этому смазанному воспоминанию, как Джонни неаккуратно бинтует свою — тогда еще не их — руку. И подсознательно ищет на своей ладони рваный шрам.
— Я все сделаю, — обещает Джонни. — Тебе не нужно так стараться. Ты и так достаточно сделала, — неловко, скомканно говорит он, отворачиваясь — будто бы на кота.
Думать головой — это не про Джонни. Из его словаря напрочь вычеркнуто слово «рациональность» и все его синонимы. И в какой-то мере это подкупает Ви, потому что она такая же идиотка — не нужно вспоминать, как они с Джеки подорвались на этот изначально стремный заказ…
А все-таки Ви думает, что это хорошо — что Джонни весь наизнанку. Что он орет, когда ему больно, смеется — когда весело. Проще всего быть искренним в своих эмоциях, когда ты лишь программа на чипе. Но он с самого начала был таким — на сцене.
— Ты пересматривала старые записи? — удивленно вскидывает брови Джонни.
— Керри скинул, — кивает Ви. — Сказал, тебе понравилось в прошлый раз, так что… пусть лежат.
Если не присматриваться, может показаться, что Джонни Сильверхенд пылает огнем — и дело вовсе не в светомузыке. И поэтому он Ви в сотни раз роднее, чем лживые корпораты и их хваленая японская честь.
Да упокоится император, они собираются станцевать на его могиле напоследок.
========== 5; жрец ==========
Комментарий к 5; жрец
по мотивам квеста «священное и мирское»
карта иерофант (верховный жрец, первосвященник): религиозный мир, вопросы добра и зла, духовное совершенство
— Мне пиздец не нравится это дело, — ворчит Джонни. — Если тебе охота заработать там или просто пошмалять, у нас висит старый заказ на чью-то голову от Редж, разве нет? Всяко повеселее.
Но дело не в деньгах. Ви отходит от молящегося монаха, скорчившегося на коврике посреди спешащей улицы, и закуривает — может, так она пытается понадежнее заткнуть Джонни. Подношение для ее личного демона. В храмах, кажется, когда-то устраивали окуривание. Он и правда недолго наслаждается сигаретой, довольно ухмыляясь — так и не пропал, непрозрачно намекая, что разговор не окончен.
— Дело в том, что их насильно имплантируют, — говорит Ви. — Мне это не по душе вот вообще. Ну, вспомни «мусорщиков»: они потрошат людей и вынимают их импланты. Мне кажется, это вполне сопоставимо. Только наоборот.
— Ага, но вот он жив остался, а все равно что-то выебывается, — не отступает Джонни, невежливо тычет пальцем в монаха, ни о чем не подозревающего. Для него, привыкшего выкарабкиваться любой ценой, это почти оскорбление, и Ви его отчасти даже понимает…
Может, спасти попавшего в беду монашенка и подзаработать Джонни не прочь, но вот на того, что на свободе, смотрит презрительно и упрямо. Он разбирает мысли Ви по косточкам, легко преодолевая сопротивление. Слишком они близко срослись, чтобы утаивать от него что-то, и у нее кружится голова, когда Джонни, точно голодный зверь, блуждает в чужом мозгу.
— Если решишь обратиться к вере ради спасения души, прими таблетки, будь добра, чтобы я этого стыдоебища не видел, — гордо восклицает Джонни, пока Ви идет в указанном направлении, на склады. Он не отстает — вот прицепился… — Религия — опиум для народа, Ви. Это бред, которым забивают себе мозги те, кому сложно думать. Правила, заповеди… Выучивают, что надо подчиняться любому ебаному богу. А потом вами пользуются все, кому надо.
— Эй, эй, я же еще не надела рясу и не отправилась служить мессу, — успокаивает его Ви. — Просто… иногда хочется задуматься о своей душе. Ты никогда не размышлял, если ад все-таки есть и это не пустые слова?..
— То я уже в нем побывал, — надрывно смеется Джонни, и у Ви все внутри сводит, когда он думает о «Микоши». — И там страшнее, чем представляют все священные книги разом. Расскажи на досуге Падре, чего ему на самом деле стоит бояться, а не чертей со сковородками.
Ви не так часто задумывается о вере. Ну, если бы Бог действительно был, разве не существовала бы одна общая религия с одними правилами? Разве ему не удобнее было бы научить людей поклоняться по верному образцу, чтобы они не убивали друг друга в совершенно уебанской попытке выяснить, чья выдумка лучше? А значит, этот самый Бог с большой буквы вряд ли существует. Это даже легче — знать, что за тобой никто не следит и не отмеривает твои поступки. Но вдруг…
Она иногда посмеивалась над ребятами из банды «Валентино», которые носили все эти аляповатые цацки, в которые они даже не верили. Для некоторых это не более чем маскарад. Навешать на себя побольше золота и наслаждаться, когда оно побряцывает. Или взять вудуистов, прикипевших к своему храму. Ритуалы, символы. Сколько они сейчас весили? Имели ли смысл? Сплошные декорации.
Наверно, этот монах — один из немногих, кого Ви знает, сохраняющих искреннюю, чистую веру. Во всем полагается на своего господа — нет, это не по ней, Ви больше нравится самой контролировать, куда катится ее херовая жизнь. В последнее время, правда, не получается, но все равно…
— Давай, убери их тихонько, — ехидно сочится в уши голос Джонни. — Как ебаный ниндзя. Во тьме! Заработаешь себе несколько очков к карме.
Ви не собирается скрываться. Ей по душе — идти напролом, ловко мелькая между ящиков и улучая момент, когда можно расстрелять мальстремовцев. Дыхание срывается, Ви довольно скалится, чувствуя знакомую отдачу от пистолета. Она еще живет. В запахе пороха и крови. Среди матерных выкриков врагов, на которых она обрушивается сверху, паля во все стороны, среди летящих пуль, тяжело грохнувшей где-то сбоку гранаты…
Когда становится тихо, Ви тяжело приваливается к стене склада и проверяет простреленное плечо. Задыхаясь, оглядывается на монаха и с какой-то печалью видит ужас на его лице. Как бы объяснить мальчишке, что мир куда страшнее, чем ему представляется?
— Что же ты не стала играть в праведницу? — лезет под руку Джонни, такой же бешеный и запыхавшийся, как она, словно сражался к ней плечом к плечу. У Ви крыша съезжает от этой мысли.
— Мне уже поздно исправляться, Джонни, — хмыкает она себе под нос, развязывая монаха. — И я предпочитаю делать добрые дела, а не отбивать поклоны и шептать молитвы.
Он уклончиво качает головой. Ви знает, у нее много крови на руках, но встреча с этими монахами в очередной раз заставляет ее задуматься: а что ждет впереди? И какое будет иметь значение вся ее перебитая судьба, когда она встанет перед последней дверью? Никогда раньше она не царапалась за этот острый вопрос так глубоко, как в последние дни, чувствуя приближение смерти.
— Ты хуйню творишь, Ви, — говорит Джонни потом, когда Ви прощается с монахами и доезжает до фиксера. Курит, ждет его у забегаловки, где варят чуть ли не самый отвратительный кофе в Найт-Сити.
— Да, мне страшно, — стискивая зубы, шепчет Ви. — И что с того? Если бы тебе заранее сказали, что ты умрешь, что бы ты сделал? Я вот предпочту уйти достойно.
— Ага, конечно, блядь, — хохочет он. — Я прекрасно знал, что я сдохну там, на развалинах башни! Ни капли вот не сомневался! Поэтому я был уверен в том, что делаю. А ты мечешься, как испуганный кролик. То в медитацию сунешься, то вот с монахами связалась. Ты колеблешься. А я всегда считал, что на смерть надо идти уверенно, вот почему я так с тебя бешусь.
В удивлении она оборачивается, прекращает сверлить взглядом обезображенную граффити стену, смотрит Джонни прямо в глаза — очки не мешают, он смотрит на нее спокойно и открыто, только в глубине пляшут безумные искры с пепелища. Он не так-то часто объясняет свои мотивы, так что Ви цепляется за каждую возможность понять Джонни чуть лучше.
