шут (дурак, безумец) может толковаться как выбор, начало чего-то нового, неожиданный поворот; изображается стоящим на краю обрыва
— Вот ведь меня угораздило застрять в башке самой тупой наемницы в этом ебаном городе! — в сердцах говорит Джонни, и Ви слышит за привычной бравадой раскатывающееся беспокойство.
В глазах мутно; она не может встать. Голое тело примерзает к холодному кафелю, но ледяные прикосновения ненадолго заставляют ее почувствовать себя живой, настоящей. Кожа пока не отмерла, нервы напряженно звенят, разнося импульс. Она чувствует лихорадочный больной жар, разливающийся от затылка, где застрял блядский чип, по позвоночнику, внутри костей.
Джонни бесится, насмехается над ней; он всегда язвит, колючий и непокорный. Когда он хохочет над ней, Ви хочется сжаться в беспомощный клубок, спрятаться от мира — это судьба надрывно смеется, оглушая ее ударами по голове. Нет ничего страшнее бед, в которые Ви сама себя втягивает, и в какой-то момент ей хочется перестать бороться. Отступить, позволить закончить все быстро; пусть ебаные Мусорщики выкорчевывают чип из ее мертвой головы.
Она лежит, жалея себя, косится на Джонни, сидящего напротив. Почему раньше не сказал, почему не предупредил, почему ты так со мной, почему… Ее вопросы представляются Ви маленькими осиными жалами, впивающимися в его руки, вертящие зажигалку. Она фокусируется на кончике вспыхивающей сигареты, и оптика в глазах надрывно скрипит. Все в ней коротит, замыкает от безнадеги.
— Эй, поднимайся! — рычит Джонни.
Чувства возвращаются понемногу, и Ви ощущает, как ребро впивается в твердый кафель. Лежать неудобно, мерзло, и по ногам дует сквозняк из-под двери, но она не может заставить себя пошевелиться. Сил нет. Ви лишь обхватывает, обнимает себя руками, словно пытаясь закрыться от внимательного взгляда Джонни, скользящего по ее змеиной татуировке.
Ей плевать, что он видит ее без одежды; Ви кажется, что Джонни может рассмотреть ее насквозь, увидеть ее жалкую, вздрагивающую душонку. Потерянную и запутавшуюся.
Искушение не вставать давит на мозг. Отпустить, сдаться. Ви узнает этот пол, эту ванную из тысячи, потому что отсюда они с Джеки когда-то вытаскивали неподатливо-тяжелое тело Сандры. Она помнит хрустящие кубики льда под берцами, выплеснувшиеся, когда она вынимала девчонку. Помнит то, какая у Сандры мертвенно-холодная восковая кожа.
Какой смысл грызться с судьбой, если она раз за разом возвращает тебя в начало? Только наивные верят, что что-то можно изменить, выбиться, выкарабкаться из этой ямы, сдирая ногти, но в конце концов они заканчивают в могиле. Ви вспоминает Джеки, и ее пробирает нервным смехом. После удара по голове мысли путаются, завязываются узлами. Может, если она полежит здесь, Джеки ее спасет, как тогда?.. Он же ворвется за ней?..
Ее не придет никто спасти. Она никому не нужна.
— Ви, хватит дурака валять, ну правда, еб твою мать, — слышит она хрипловатый голос Джонни.
Он переносится к ней стремительно, и Ви кажется, что Сильверхенд готов врезать ей остроносым ботинком под ребра, чтобы взбодрить и поставить на ноги. Так бы он и сделал. Ви хочет верить, что ей наплевать, ее душа разлагается прямо сейчас, отмирает, отказывает, но ее тело инстинктивно подбирается, чтобы защищаться от удара.
Но Джонни склоняется к ней, чтобы взять за плечи, ощутимо встряхивает. Ви слабо брыкается, но он прислоняет ее к стенке, заглядывает в глаза. Хмыкает, сдергивает очки, чтобы лучше видеть ее в полутьме захламленного логова. Джонни становится все более настоящим, и эта мысль снова заставляет ее обмереть и обмякнуть. Он не дает ускользнуть в безнадежные рассеянные мысли, не разрешает купаться в боли в свое удовольствие. Джонни из тех, кто умеет упрямо подниматься, несмотря на все зуботычины судьбы, и Ви отчасти завидует ему, тому, как он вспыхивает и горит, изничтожая все на своем пути. Она уже не может.
— Ну, и зачем тебе такая идиотка? — устало смеется Ви; воздух обжигает горло.
— Поверь, если бы я мог встать и пойти отсюда, оставив тебя загибаться и жалеть себя, я бы так, сука, и сделал, — гневно говорит Джонни, впиваясь в нее темным взглядом, — но мы связаны.
Если бы его железная рука была настоящей, наверно, он раскрошил бы ей плечо. Ви придумывает себе боль и надеется, что та убьет ее.
— Это все бессмысленно, Джонни, — жалуется она, кусая сухие губы. — Как бы я ни пыталась, что-то ломается. Я все время возвращаюсь к началу. Приезжаю в Найт-Сити, оказываюсь в этой дыре. Все по кругу. Мне не вырваться.
— Ну и нахуй это все, — решительно говорит Джонни. — Не получается — начни с начала. С чистого листа. Оглянись назад, глянь, что ты упустила, и будь умнее. Попробуй иначе.
Ви знает, что у них нет времени, но он упорно проповедует что-то. Ее всю колотит; огнем продирает. От контраста холода и бушующего в груди пожара Ви почти отключается. Джонни цапает ее за подбородок, заставляет смотреть себе в глаза. До Ви только потом доходит, что он касается ее лица нормальной человеческой рукой.
Ей тут же хочется впиться в его пальцы зубами, и Джонни неразборчиво, но, кажется, одобрительно хмыкает.
— Я падал тысячи раз, — говорит он. — Меня разбивали, ломали, как игрушку, потому что войне похуй на тебя, твои желания и мечты, тебя просто перемалывает в пиздецкой мясорубке с сотнями других таких же юнцов. Я заставлял себя жить, когда думал, что я потерял все, что мог. Поэтому я не позволю тебе растянуться на полу и сдохнуть, раз уж я в твоей голове.
— И куда тебя это привело? — злится Ви. — Тебя нет, ты несколько строчек программного кода! А я исчезну совсем, и какая разница…
Она вздрагивает и замолкает.
— Я тебя щас ударю, — серьезно говорит Джонни. — У тебя есть выбор, растянуться тут и отбросить копыта или продолжать бороться. Все еще не потеряно. У тебя даже все руки на месте, — зло выдыхает он, и Ви вдруг окатывает с ног до головы чужой болью и обидой — того, прошлого Джонни, которого она еще не знала. — Ты свободна, Ви, как ты не можешь этого понять.
Он тоже был испуганным мальчишкой, думающим, что попал в ад на земле. И что-то заставляло его жить дальше.
«Безумие, что же еще», — яростно думает Ви и чувствует, что ухмыляется.
— Давай, поднимайся, — говорит Джонни, протягивая ей руку. Шепчет вкрадчиво: — Иди и разъеби каждого из этих ублюдков. Я бы присоединился, но не могу, сама понимаешь.
И Ви почему-то встает, пошатываясь, чувствуя себя последней дурой на всем белом свете. И в оцепенении чувствует, что, прежде чем пропасть, Джонни чуть сжимает кончики ее дрожащих пальцев.
========== 1; маг ==========
Комментарий к 1; маг
первый аркан; маг, волшебник, фокусник
инициатива, виртуозность, власть, одаренность; в некоторых источниках — душевное тепло и сила воли
Ви привыкает следить за Джонни краем глаза. Не то чтобы она ему не доверяет до сих пор, просто это старая добрая наемничья привычка, древняя, как этот ебаный мир: никому не подставляй спину. Особенно если этот кто-то — дохлый террорист с манией величия и агрессивным оскалом бешеного пса. Но Ви не может не признать, что наблюдать за Джонни… интересно.
Как-то она говорит с Горо, напряженно обдумывая штурм целой блядской военной базы зажравшихся корпоратов, а Джонни валяется на краю крыши, подставляя лицо последним лучам солнца. Ви отвлекается на постную мину Горо, правильного японского самурая, не умеющего обращаться с обычными смсками, а потом она переводит взгляд отбратно и коротко, отчаянно вскрикивает, как раненая птица.
Потому что этот придурок сверзился с края.
— Ви, что случилось? — терпеливо спрашивает Горо, но в голосе его звенит напряжение. Он думает, это очередной ее припадок, но Ви все смотрит на то место, где по-кошачьи валялся Джонни — соседствуя с вылизывающим морду сфинксом.
— Нет, ничего, ерунда, — отмахивается Ви.
— Проблемы?
— Нет, просто… правда, ничего такого, Джонни выделывается.
Горо так трогательно хмурится; Ви готова поклясться: ему кажется, маленькая воровка окончательно съезжает с ума. А может, ему не нравится, что она так волнуется за демона, выжигающего ее изнутри. Но Ви верит, что он настоящий, потому что Джонни Сильверхенд ведет себя непробиваемо-уверенно, как только живые могут.
