С первой же строчки Ламберт понял, почему Лютик, не имея особо жестоких следов, был… таким.

В заточении Лютик находился последние два года.

Два блядских года.

Ламберт пораженно ахнул, снова перечитав эту строчку. Да, после такого любой бы стал пугаться своей тени. Живя в заточении больше года, когда ты боишься любого шороха — определенно, это накладывает некий паттерн поведения.

Дальше Ламберт узнал, что к Лютику долгое время относились как к животному — ему запрещалось носить одежду и садиться на кровать или другую мебель без разрешения, находится можно было только на полу, передвигаться — на четвереньках. Ношение ошейника, избиения, кормежка кормом и животных с мисок. Упоминались случаи поедания собственной рвоты — Ламберт поморщился.

Сексуальное насилие было на постоянной основе, но отмечается, что без особого насилия и избиения.

В первые месяцы наблюдалась особая жестокость — ломали руки, ребра, вырывали волосы и резали, били ногами. Потом прекратилось.

Ламберт почесал затылок, догадываясь, что, скорее всего, Лютик просто стал… послушным?

Весь остальной текст Ламберт посмотрел меж строк, потому что в себе он содержал лишь какие-то извращения. Да и читать это было неприятно — впервые. Как правило, все это воспринималось для Ламберта легко и без отторжения, он всякий ужас в мире видел. А сейчас… Да, только от осознания, с кем это происходило, Ламберту стало не по себе.

Возможно, проблема была в том, что Лютика он видел, и все эти слова были по отношению к Лютику, а не к какому-то незнакомому, а значит и несуществующему для Ламберта человека.

В любом случае, теперь он ощутил себя паршиво.

Он раздраженно встал с кровати и налил себе немного виски, выйдя на балкон и уставившись растерянным взглядом на улицу.

Смотреть на большой город было приятно и часто это отвлекало. Хотя бы понимание того, какой он маленький по сравнению со всем этим. И его судьба, и его проблемы, и даже такая длинная жизнь — все это не имело значения по сравнению с тем, что он наблюдал.

Но сейчас это не помогло.

Пережитое Лютиком не стало казаться менее значительным, наоборот — чем больше он стоял и позволял мыслям клубиться, тем паршивее становилось.

Ламберт ощутил, как по спине прошлись мурашки и он поежился.

По сценарию, Лютика должны были отдать в приют, но это казалось каким-то гуманным убийством.

Как можно взять и выкинуть абсолютно не социализированного человека в приют? Он же жить наверянка больше не умеет?

Он привык быть животным.

Ламберт опомнился. Что ж, теперь ясно, почему он говорил о себе в третьем лице. Возможно, в какой-то момент он просто отделил себя, Лютика, и то животное, которое из него дрессировали.

Да, теперь стало понятно.

Но какой приют? Он там же не выживет! Это убийство, это просто медленное, гуманное убийство — насколько вообще о таком можно говорить так.

И почему твое лицо мне кажется таким знакомым?

Ламберт отмахнулся от этой мысли. Тут — он был уверен — решения не было.

А вот решение его противоречивых чувств еще можно было найти, и этим он и собрался заниматься всю ночь под виски.

Решение пришло. Мягко говоря, не сразу и тяжело давалось. Ламберт даже не сразу понял, что он придумал это на полном серьезе.

Сначала он долго анализировал свои эмоции по отношению к Лютику, потом самого Лютика и его перспективы. Решил, что в собственной жизни много было хуйни и еще одна хуйня — вроде даже весело и прикольно.

В любом случае, он понял, что не мог оставить все-так.

В конце концов, он дал Лютику обещание.

И, кажется, впервые его обещание значило что-то в принципе, потому что Ламберт ничего не обещал, а если и обещал, то забывал через пару часов.

Сейчас он забыть об этом не мог: ни о Лютике, ни о своем обещании.

В конце концов, ему показалось, что если он оставит все так, то и жить спокойно не сможет. Ей-Богу, лицо Лютика будет приходить в кошмарах.

Так что сразу после завтрака, узнав, что Лютик наблюдался у психотерапевта, Ламберт первым делом урегулировал кое-какой вопрос — в его случае это заняло чуть больше часа, в то время как в других случаях это растягивалось на несколько дней, а то и неделю.

Он посмотрел на документы и усмехнулся. Интуиция молчала.

Ни разу, пока он все подписывал, в его голове не возникло, что он делает хуйню. А подобное было редкостью, так что он решил, что поступает отлично и в целом хорошо.

Следом он приехал к психотерапевту, лениво дождался своей очереди и, наконец, вошел в светлый кабинет, в котором почему-то свежего воздуха была куда больше, чем в коридоре. Врачом была высокая стройная женщина с большими, но отчего-то уставшими глазами.

— Ведьмак?.. — неверяще прошептала она, оглядывая Ламберта с ног до головы.

Ламберт вскинул бровь.

— У ведьмаков не бывает проблем с головой?

— Бывают, но такие проблемы надо наблюдать как минимум у психиатра… — пролепетала она, а после покраснела и извинилась.

— Не извиняйтесь, вы правы. Мне вообще только Бог поможет, — отмахнулся он, присев в кресло напротив нее. — Я не за этим. Вы работали с Лютиком?

Женщина тихо ахнула и качнула головой.

— Бедный мальчик, — сказала она вместо ответа на вопрос, но Ламберт счел это достаточным.

— Можно мне ознакомиться со всеми вашими предположениями?

— Нет, — строго, сухо и веско ответила она. — Незнакомым людям не допускается разглашение таких сведений. Только родственникам и полиции в отведенных законом случаях.

— Я родственник. Косвенный, — пожал он плечами, и женщина недоверчиво на него посмотрела. — Опекун. Мне ведь положено знать об особенностях подростка, с которым я жить собираюсь, нет?..

Женщина едва рот не раскрыла, медленно моргнув.

— Вы что, издеваетесь?

Ламберт пожал плечами и достал из подмышки папку. Встал и протянул ей. Врач недоверчиво на него посмотрела и взяла папку, открыв ее. И уставилась на удостоверение. То самое, которое Ламберт оформил сегодня утром.

С этого дня он опекун Лютика. Законный.

Женщина медленно подняла взгляд на Ламберта.

— Такое бывает?..

— Ага. У пацана ведь никого нет, никаких родственников, так что споров никаких не возникало. А еще…

— А еще вы ведьмак и даже если вы придете и скажите, что убили человека, то только пожмут плечами…

— Я постоянно кого-то убиваю, — подмигнул ей Ламберт, растянувшись в хищной улыбке.

Женщина побледнела.

— Вы что… вы его…

— Вы с ума сошли, что ли?! — крякнул Ламберт, чувствуя себя глубоко оскорбленным. — Он ребенок!

— И что?!

— Я не убиваю детей!

— Тогда зачем он вам? — моргнула она.

— Мне его стало жалко, — признался совсем нечестно Ламберт. — У меня такая же судьба была. Без родителей, брошенный, пришлось пройти через ад и жить в отрешении хуй пойми сколько. Мне по-человечески его жаль и я хочу ему помочь. Показать нормальный мир. Почему нет? Если я ведьмак, то из меня не может быть хороший опекун?

— Нет, я не это хотела сказать… — неуверенно сказал она, снова посмотрев на документы. — Просто… я впервые с таким встречаюсь.

— Я тоже. Но Лютику зла я не желаю. Могу вам через пару лет его привести. Кстати, полностью здорового.

— Это невозможно, — возмутилась она. — То, что с ним сейчас происходит — это неиз…

Женщина прервалась, заметив, как на нее смотрел Ламберт: с прищуром, с явной хитрецой во взгляде.

— Все возможно, когда у тебя есть фантастические хорошие знакомые, а тем более когда они чародейки, — только и сказал он.

Женщина недоверчиво на него посмотрела, но сдалась. Порылась немного в ящике и протянула Ламберту несколько листов в файлике. Ламберт принял их и, положив в папку, поблагодарил кивком, молча уходя.

Взяв кофе, Ламберт сел в машину и достал листы, читая характеристику. Читать ему ее не понравилось. У Лютика наблюдался целый букет, который заставил Ламберта впервые засомневаться в своем решении — но это было что-то человечное и навязанное, интуиция все еще молчала.