– Если с тростью – считается, что ты инвалид.

– Ну почему?! Если у человека вместо зубов протезы – он тоже инвалид?

– Зубы – не ноги.

Тамара упрямо выдохнула носом. Внутри неё медленно таяла надежда, что мама будет на её стороне. И всё-таки она предприняла последний, решающий выпад, чтобы убедиться:

– Мама, насчёт «Стаккато»…

– Никаких «Стаккато», Тамара. Ни-ка-ких. Ты всего несколько дней туда походила – и вот до чего себя довела.

– Но, мам!.. – на глаза Тамаре навернулись слёзы.

– Никаких «но»! – резко одёрнула мама. – Ты всё слышала. Это ради твоего же блага. Подумай, каково мне сейчас, пожалуйста, представь хоть на минутку! Время, которое я сегодня потратила, мне потом придётся отрабатывать. А если такое будет происходить часто – сил моих не хватит…

– Но помнишь, папа говорил что…

– Папа, видите ли, говорил! – всплеснула руками мама. – Да ты больше его слушай – быстрее скопытишься! Всё, давай, я звоню дяде Валере… Езжай домой и на сегодня отдыхай, врач выписал справку для школы.

Дядя Валера был её знакомый таксист, работавший обычно с полудня. Иногда он подбрасывал Тамарину маму до работы или куда-то ещё, куда ей требовалось, но вот Тамариного отца Павла почему-то упорно сторонился, и с ним ездить наотрез отказывался. До Тамары только спустя много лет дошло, почему именно это могло происходить, но на тот момент умозаключение уже никак не влияло на её жизнь.

В машине у дяди Валеры, ехавшего до маминой работы, Тамара с заднего сиденья вдоволь наслушалась, какая она неразумная и нехорошая – с больными-то ногами подалась в театральный кружок. Совсем не щадит ни родителей, ни себя. В школе бы лучше занималась…

Устав выслушивать бесконечные нотации, Тамара незаметно написала Задире Робби СМС, состоящее всего из трёх букв:

«NIC»

Это было их условное обозначение. Их особый сигнал о небольшой помощи и поддержке, посылаемый ими, когда кому-то становилось совсем тоскливо. Расшифровывалось, как «Neverland is calling».

Как и ожидалось от Задиры, ответ – вернее, вопрос – пришёл вскоре:

«Тебя украсть?»

«Можешь просто ко мне залететь. Меня домой волокут.»

«Тогда скоро буду возле твоего дома.»

Этого было вполне достаточно: Тамара знала, что вскоре наверняка увидися с Задирой Робби и расскажет ему всё, как есть, и они вместе перемолят косточки зловредному Венику, которому лишь бы что-нибудь да запретить!..

Дядя Валера высадил маму около её завода. Она наставляла Тамару, как и куда звонить, что делать и как себя вести «если вдруг что». Дочь её покорно выслушала инструкции, при этом не веря, что они могут ей понадобиться. Так они и распрощались.

С того момента, как она покинула салон, дядя Валера вообще перестал интересовать Тамару более, чем таксист.

Доехав до их двора, он предложил помочь подняться до квартиры, но Тамара, отфыркавшись, выбралась из машины, попрощалась с дядей Валерой и поковыляла к дому, иногда пришикивая на колющие колени.

Задира Робби, как и обещал, караулил её возле входа – в чёрной куртке и серой восьмиклинке с болтиком на макушке. Рядом с ним красовалась магазинная решётчатая тележка, доверху наполненная рыжими листьями.

– И что это за «шыдевр» современного искусства? – Тамара стукнулась с Робби кулаками левых рук. Вместо ответа тот покатал тележку туда-сюда и пожал плечами.

– Стояла тут. Видать, дворники в неё скидывали листья, а потом не придумали, что делать, да так и оставили.

– И ты её сюда прикатил?

– Да она вон там, у свалки стояла, катить-то всего-ничего… Хочешь прокатиться?

– На тележке? – удивилась Тамара, подняв брови. – Нет уж, извините, я хромоногая, но не хромоголовая…

– Так и знал, что струсишь, – ухмыльнулся Робби.

Тамара возмущённо зыркнула на него, а затем взглянула на тележку. На всякий случай оглядела окрестности, проверяя, уехал ли дядя Валера. Затем махнула рукой:

– Ладно, только подсади меня и не кати слишком быстро.

– Вот это по-нашему!

Усевшись в кучу рыжих листьев, Тамара подумала, что здесь ей было гораздо удобнее, чем даже на заднем сиденье «Volvo», пропахшего духами и сигаретами. Откинув голову, она скомандовала «покатились!» – и так, сидя в рыжих сухих листьях, рассказала Робби про «Стаккато», и про то, что учудили вчера её подлые колени.

Робби вёл тележку медленно, будто бы везя ребёнка в коляске.

– А из-за чего, в итоге, колени-то твои болели?

– Веник сказал – перенапрягла. Да если и так, то это же не повод брать и запирать меня в четырёх стенах!..

– Для взрослых – повод. Твоя мама о тебе волнуется, и это хорошо.

– Её волнение быстрее всего сведёт меня в могилу, – Тамара, мимо которой проплывал подъезд, подняла Стикер перед собой и критично оглядела его древко – просто так, без причины.

– И что, ты теперь тайком туда бегать будешь?

– Да хоть бы и тайком, но… бегать? Ковылять скорее.

Задира Робби какое-то время молча вёл тележку вперёд, прежде чем сказать:

– Раньше ты себе таких фраз не позволяла.

– Каких? – удивилась Тамара, задрав голову и глядя на Задиру вверх тормашками.

– Вот именно таких. С каких это пор ты ковыляешь?

– Ааа… – Тамара задумалась, взглянув на голубую прореху в облачном небе.

Помолчала, а потом ответила:

– Да с детства, наверное.

День ещё вчера обещали тёплый, подумалось ей. Но уже полдень, а тепла – совсем капелька, и то оно исходило скорее от Задиры, нежели от солнца.

Они двигались молча, слушая дребезжание колёс тележки по асфальту. Тамара, глядя в медленно плывущее сверху небо, всё думала о том, как она поступит со «Стаккато» в момент, когда все вокруг вынуждают его бросить, но именно сейчас бросать его ни за что нельзя. Там только-только собрались ребята, и в Свете, кажется, медленно загорается вера в то, что можно ещё что-то сделать… И что будет, если главный инициатор возьмёт да пропадёт?

Тамаре не нравилось думать о подобном. Ещё и слова Веника и мамы о том, что она инвалид, совершенно выбили её из колеи.

«Ин-ва-лид…» – прошептала Тамара одними губами, глядя в пустоту. Слово было желтовато-зелёным и противным. Пахло чем-то жёстким и одновременно податливым. Звучало чем-то непреклонным и обязательным. Слово будто бы знало, что всем так хочется избежать его, и именно из-за этого никому не давало спуску. И из-за этого становилось ещё вреднее.

Трости, костыли, коляски, протезы… Тамаре случалось видеть людей со всем этим в руках, но они – люди! – в большинстве своём выглядели очень старыми и будто бы поломанными. И бабушка часто рассказывала про таких людей. А однажды один хирург и вовсе Тамаре про «аппарат Илизарова». Из-за этого она ещё какое-то время не могла спокойно спать, представляя в костях собственных ног железные штыри…

– Эй, Робби… – сказала Тамара негромко.

В этот момент Задира вырулил со дворов к длинной, плавно петляющей дороге, уходящей вниз. По ней иногда проезжали редкие машины.

– Чего тебе, Многоножка?

– Вот ты как считаешь… я инвалид? – спросила Тамара, не глядя на Задиру.

– Ты чего вдруг? – тот настолько опешил, что остановил тележку. Пассажирку слегка качнуло вперёд.

В этот момент по дороге перед ними проехал пожилой человек на длинном и неуклюжем велосипеде с огромными колёсами.

Тамара приподнялась на руках, обернулась и поглядела на Робби. Одетый в чёрную шапку и тонкие очки, слегка небритый и полноватый, он долго смотрел на неё, прежде, чем сказать:

– Держись крепче. Прокатимся.

Робби вывел тележку на середину дороги. А затем, медленно набирая скорость, начал толкать её вперёд. Вскоре дребезжащая железная повозка разогналась под напором Задиры и понеслась, летя мимо гаражей, домов и припаркованных машин. На каждой небольшой выбоинке тележка подпрыгивала, а листья из неё сыпались в разные стороны, оставляя за собой причудливый след.

Тамара, у которой от страха перехватило дыхание, схватилась за железные бортики.