На старших равнялась и молодая поросль: «сперва играли в фантики, в пристенок с крохоборами, и вот ушли романтики из подворотен ворами».⁵

Мальчишки, испытавшие невзгоды войны, рано повзрослели. Они созревали в суровой, неприглядной обстановке трудной и напряженной послевоенной жизни.

Зимы 1950-х годов стояли суровее нынешних. Зимний город красовался своей белизной. При ровном климате и отсутствии оттепелей асфальт за зиму покрывался ровным, плотным, утоптанным слоем снега, который убирали редко, да и не везде. Мальчишки любили прокатиться на коньках или просто в валенках по уличному снегу, зацепившись длинным крюком за борт грузовика.

На центральных улицах снег все-таки изредка убирался дворниками. Сначала они скребли его небольшими стальными скребками, получались пластинки, как печенье из уплотнённого снега, а затем это сгребали широкими фанерными лопатами. Помню, как нашу дворничиху задавила машина на проезжей части улицы при такой уборке снега.

Холмистая Москва – не равнинный Петербург, поэтому на шины больших грузовых машин на зиму навешивали цепи.

Центральное отопление существует главным образом в многоэтажных, бывших доходных домах начала ХХ века. Большинство домов за Садовым кольцом, даже трёхэтажных кирпичных, все ещё отапливается печами, до войны чаще дровами, после войны углём. Печки – русские и голландки. В русских нередко и пищу готовят. Наша комнатная печь служит только для отопления, отделана крупным белым гладким кафелем. Наверху красуются бронзовые блестящие задвижка и заслонка. Самовар, стоит у печи на стальном подносе, разжигается бабушкой сапожком из плотной ткани. Его надевают на патрубок самовара, несколько раз сжимают и разжимают. Затем на самоваре укрепляют патрубок в виде буквы Г, и дым направляется в отверстие задвижки.

Благодаря печному отоплению в помещении повышенная влажность воздуха, поэтому между рамами обычно ставят баночку с солью, гигроскопичность которой препятствует появлению инея на стёклах. Но соль, становясь влажной, теряет своё назначение, и с уличных стёкол начинает течь вода. Для предотвращения луж на подоконники кладут старый чулок, по которому вода стекает в банку на полу.

Нередко в морозы стена, граничащая с улицей, покрывалась инеем, тогда к ней прикладывали продукты, используя как холодильник. Дрова в войну выдавались, как и продукты по карточкам, но этой нормы крайне не хватало. Ездили в окраинные леса. От трамвайного круга пешком до леса. Там собирали ветки, а по железнодорожным шпалам – упавший с вагонов уголь. Всё это перевозили в мешках на детских санках.

Во дворах каждой семье принадлежал сарай с дровами или углём, разным скарбом и даже хламом, ведь отношение к вещам «ну не выбрасывать же, а вдруг пригодится» в то время было не такое, как сейчас. Размеры сарая – мизерные. Входная дверь нередко болталась на ржавых петлях. Каждый хозяин, как хотел, надстраивал и приспосабливал для своих нужд свой сарай. Сараи существовали с незапамятных времён, там, если повезёт, вдруг попадалась какая-нибудь антикварная вещица, залежавшаяся с дореволюционных времён.

Мусор бросали в огромный деревянный ящик с крышкой, обитой жестью. Назывался ящик помойкой. Но мне не довелось видеть, чтобы кем-то они вычищались. Тогда выбрасывать было нечего. Броской упаковки, соблазняющей на приобретение, не существовало. Все ёмкости, как молочные, так и вино-водочные, поступали в оборот многократно. Только теперь мы увидели, что мусор – это тёмная сторона изобилия. Огромное количество мусора – это проблема не только мегаполисов, замусорили даже океан и ближайший космос.

Фото 26. Московский дворик неподалеку от Киевского вокзала

В районах деревянной и даже одно-двухэтажной каменной застройки подчас не было централизованной канализации. В укромном месте где-нибудь в конце двора существовало деревянное строение с выгребной ямой под ним. Так называемые золотарики¹⁴ приезжали время от времени и опускали в неё шланг для очистки. В такие моменты, как по мановению волшебной палочки, захлопывались все расположенные вблизи окна и форточки.

Часто во дворах был слышен свист голубятников, гоняющих своих птиц. Бывший зэк рассказывал, что специально обученные голуби служили почтальонами, доставляющими записки заключённых на волю. Садится такой голубь на подоконник в тюремной камере, к нему приклеивают (выделениями из носа) записку с просьбами и отпускают. Голуби тоже способствовали распространению болезней, ведь тюрьмы являлись рассадниками туберкулёза.

Дворы представляли собой живописный беспорядок. Это был естественный атрибут прежней Москвы. Нынешняя Москва обходится без них и, на мой взгляд, многое от этого теряет. Это было раздолье для детей. А что дома? Теснота и не с кем пообщаться. Дворы служили основным местом обитания детей. Тут и любимая дворняжка, и голубятня, тут и настоящие друзья Сашка, Колян, Серёга.

Если найдётся мяч, то будет круговой волейбол или штандер – игра с замиранием и постепенным выбыванием игроков при вышибании их мячом. А если нет, то чехарда (отмеры), лапта, городки, прятки, салки, качели на длинных верёвках, привязанных кое-где к мощной ветви раскидистого дерева, а кое-где к крепёжной арматуре пожарной лестницы.

Мальчишки часами могли мастерить самокаты и тележки из досок и подшипников (фото 28), устраивали шалаши, где с фонариком читали какие-нибудь страшилки, дощатые смотровые площадки на старых раскидистых деревьях (одна из них долго существовала в Московском районе Ростокино).

Фото 27. Заурядный московский двор в 1950-х годах

Фото 28

Фото 29. «Весна в Москве», 1959. Фотограф Валерий Кругликов