Самсон замолчал. Ещё раз улыбнулся. И видео закончилось.

Настя смотрела в экран, уткнувшись в сцепленные ладони. Кому-то могло показаться, что Самсон несёт полную чушь. Кому-то. Но только не ей. Она прекрасно поняла, о чём шла речь. Самсон не мог говорить напрямую. Скрыть папку в доступе – мелочь. Любой школьник, копаясь в компьютере с целью добыть что-нибудь спрятанное, сразу отобразит её на экране. Самсон это понимал. Потому сделал видео как будто недоступным, но послание понятным только ей. Насте.

Ключевым словом в его монологе было слово «ячейка». Настя знала, что у них есть банковская ячейка на двоих. В банке, что прямо напротив их дома. Самсон всегда говорил: «Если хочешь спрятать, положи на видном месте». Она никогда не спрашивала, для чего эта ячейка нужна. Теперь поняла. Для экстренного случая. Случая смерти её мужа.

Настя провела кончиками пальцев по зажмуренным глазам, чтобы вытереть набежавшие слёзы. Она всегда ценила, благодарила и удивлялась тому, как Самсон заботился о ней и об их совместной дочери. Прошло много лет после их встречи и времени влюблённости. Её – в криминального романтика, сидевшего в тюрьме. Его – в свою спасительницу, рисковавшую собственной жизнью ради его благополучия. Казалось, за всё прожитое время, все влюблённости, благодарности и прочие чувства должны были утратить свою актуальность, но он всегда боготворил её, несмотря на свои увлечения, безбашенность и непредсказуемость. А она ценила его за это. Да и не только за это. Она не переставала видеть в нём того Самсона. Яркого и харизматичного, в которого влюбилась и за которым пошла. Что бы ни происходило, она всегда знала, что Самсон принадлежит только ей. А она ему.

Они завели ячейку давно. Сразу после приезда в Москву и покупки квартиры. Самсон попросил положить ключ от неё там, где никто не сможет его найти и никогда не забывать про это место. Настя, помня про рекомендации мужа, повесила ключ в рамку на стене в комнате у дочери. Потом купила ещё с десяток ключей различной формы. Тоже поместила их в рамки одинакового размера и оформила стену в детской разбросанными рамками с ключами. Выглядело необычно, интересно и загадочно.

Место первого и самого главного ключа, Настя помнила всегда, но уже не придавала этому значения. До сегодняшнего вечера.

На сегодня она решила больше не копаться в документах и лэптопе своего мужа. Убрала его вместе с блокнотом обратно в сейф. Выключила свет в кабинете и прошла в гостиную, где уложила свою спящую дочь на диван. Рядом с раскрытой на полу урной и разбросанными игрушками.

Она вытащила ложку из урны с остатками праха. Отложила её на пол. Закрыла сосуд, обтёрла и поставила его на журнальный столик. Посмотрела на дочь, улыбнувшись. То ли грустно, то ли нежно. Бережно просунула под неё руки и подняла. Нежа спала крепко. Лишь промурлыкала что-то невнятное.

Настя уложила дочку в постель не раздевая. Прикрыла одеялом. Бросила взгляд на стену. Ключи на стене оставались в молчаливой нетронутости. До утра что-либо делать было бесполезно. Женщина боялась разбудить ребёнка. А банк начинал работу только с девяти часов. То, что лежало в ячейке, могло напугать не меньше, чем придать сил. Потому торопиться не стоило. Или не хотелось.

Поцеловав дочку, Настя на цыпочках вышла из комнаты. В гостиной она ещё раз бросила взгляд на остатки пепла на полу возле куклы. Мысленно улыбнулась покойному мужу. Подумала, он уж точно не ожидал, что станет игрушкой для своей дочери после собственной смерти. Хмыкнула, словно от радости. Решила, что её Самсону было бы очень приятно такое узнать. Прошла в ванную комнату.

Стоя под душем, она вспоминала своего мужа. Его крепкие руки. Большое лицо. Закрыв глаза, она представляла, как он её обнимает. Вспоминала, как он обнимал её в ту ночь, после побега. Когда, дожидаясь самолёта и, не веря в то, что Самсон по поддельным документам сможет взойти на его борт, они вдвоём спали на одноместной кровати в какой-то съёмной квартире. В квартале для бедных. Он тогда буквально ворвался в её тело. Жадно и в то же время нежно. А она взлетела в своих ощущениях и, казалось, могла коснуться звёзд своими ладонями. То была волшебная ночь. После были ночи и ярче, но таких волшебных больше не случалось никогда.

Но, почему-то, стоя под струями воды и вспоминая на самом пике своих ярких ощущений, когда тело захлестнула разрывающая волна переживаний, Настя увидела перед закрытыми глазами лицо Измаила. Испугалась.

Зашла в спальню. Позволила синему махровому халату сползти с её тела. В это время телефон на тумбочке возле кровати завибрировал. Номер был неизвестен. Настя смотрела на экран, думая, что не будет брать трубку. Но настойчивый рингтон не прекращал своё жужжание. Первый раз. Второй. Третий.

– Алло, – тревожно произнесла она в телефон. – Это ты?

– Ну что же вы так долго, дорогой Егор Ильич? —

Сергей был в возбуждённом настроении. Говорил быстро. Встал из-за стола и подошёл к напарнику, чтобы пожать ему руку.

– Какой вы холодный, – продолжал он, не останавливаясь, после того как схватил обеими ладонями широкую кисть Егора Ильича. – На улице вроде лето. Жара. А вы как с Северного Полюса вернулись. Что вы такой задумчивый, дорогой мой друг? К нам скоро клиенты приедут. Садитесь за стол. Они с минуты на минуту должны появиться.

Егор Ильич видел перевозбуждённое состояние своего напарника. Решил, что его свидание в ресторане закончилось неважно. Сейчас Сергея не клиент волнует, а личные переживания. Егор Ильич присел в кресло за своим столом. Посмотрел, как напарник суетливо проходит на своё место. Роняет по пути бумаги. Чертыхается, складывая их обратно.

– Серёжа, как ваши дела? – спросил старик. – У вас всё в порядке?

Он видел, как Сергей бегает взглядом по комнате. Вздыхает, словно ему не хватает воздуха.

– Как у вас дела со Светланой? Помирились? Или поссорились?

Сергей остановил свои хаотичные движения. Его взгляд замер на лице Егора Ильича.

– От вас ничего не скроешь, мой мудрый друг, – ответил он уже более спокойно, видимо, понимая, что его нервозность заметна издалека. – Расстались мы, Егор Ильич. Расстались.

Егор Ильич понимающе кивнул. Он переживал за напарника. Прежде ему казалось, что Сергей более прагматичный человек. Пока два года назад он не встретил Светлану. Точнее, когда он чуть позже стал с ней встречаться. Это его круто изменило. По всему было видно, что Сергей влюбился по уши и с трудом переключается на работу. Последние месяцы, когда отношения с подругой вошли в фазу декомпенсации, как шутил их общий друг патологоанатом Петрович, Сергей превратился в человека-непредсказуемость. Его настроение подчинялось неведомым законам, если подчинялось каким-либо вообще. Он мог забыть про назначенные встречи. Про намеченные планы. Про суммы гонораров, чего с ним никогда раньше не бывало. И даже мог пропустить баню, в компании друзей, сославшись на неотложные дела. Но они-то с Петровичем понимали, что все неотложные дела у Сергея теперь были только делами сердечными.

Сергей даже познакомил напарника со своей пассией. Около полугода назад. Егор Ильич впечатлился. Девушка умная. Красивая. Активная. Он тогда ещё подумал, что для напарника – в самый раз. Однако что-то пошло не так. Сергей из фрегата из брони и стали, рыщущего по океану в поисках добычи, превратился в поплавок во время поклёвки. Его носило, водило, притапливало и забрасывало рябью неспокойных отношений. Он совершенно перестал руководить собой. Холодный расчёт и трезвый подход, всегда свойственные Сергею, растворились в эмоциях и страстях. Вся контора теперь практически лежала на плечах Егора Ильича. Старику оставалось только сочувствовать своему боссу и выслушивать время от времени его рассказы о своих любовных неудачах.

Егор Ильич не хотел вмешиваться с советами, потому что сам был человеком не искушённым в любовных перипетиях. Но он всегда относился с сочувствием к происходящему. А сочувствовать было чему. Светлана оказалась формально несвободна. У неё был сын пятнадцати лет. Ещё муж, с которым, по договорённости, создавалась иллюзия крепкой семьи, для того чтобы уберечь шаткие нервы пубертатного ребёнка. Всё это осложнялось любовью к Сергею, который требовал развода и уже несколько раз предлагал выйти за него замуж.