В гостиной графини суетились горничные, расставляя вазы с розовой вейгелой и развешивая гирлянды "снежной невесты" — они были зачарованы, чтобы не сыпали лепестками и пахли не так сильно. Иначе в комнату было бы просто не войти.

— Что это? — удивилась девушка, пряча в складках юбки компрометирующий ее свиток.

— Подарок от Императора на десятидневье помолвки, — две горничные поклонились, с любопытством поглядывая на графиню, — на столе подарок от повелителя.

Девушки бесшумно выскользнули за двери, оставив Алету один на один с последствиями странного настроения повелителя.

Она неспешно подошла к столу, где, и в самом деле, красовался изящный футляр с вензелем Шайро-Туан на крышке, уже полным графским.

Надавила на костяную пластину.

Внутри, на голубом бархате, покоились длинные жемчужные серьги и широкий браслет. Только жемчуг, как и положено юной девушке.

Карточку Алета взяла уже спокойнее.

"Невинней снега в декабре,

прозрачней солнечной струны,

еще нежней, чем акварель,

еще обманчивей весны…"

Невольно она рассмеялась. Простенький мадригал заканчивался прозаическими строчками: временем и местом. Алета бросила быстрой взгляд на клепсидру в уголке секретера.

Времени оставалось только на то, чтобы спрятать свиток, переодеться, причесаться и добежать до места. Как сказал бы Марк — впритык.

Так она и появилась в апартаментах императора — со смешинками в светло-зеленых глазах.

Рамер, в последние дни привыкший к каменно- настороженному лицу невесты, удивился:

— Дорогая, я бесконечно рад, что ваше настроение исправилось. Но в чем причина? Откройте секрет, чтобы я мог радовать вас и дальше?

— О, — Алета присела, — все было чудесно: цветы, подарок и стихи, — на последнем слове она не выдержала и прыснула.

— Так, значит, все же стихи… Вы их знаете?

— Я даже могу их продолжить, — и Алета с выражением продекламировала:

И прелесть губ,

И прелесть глаз

Того, кто зрел ее хоть раз

Разит еще верней стилета,

Еще?

Ах, пережить бы это.

Император рассмеялся, искренне и без обиды. Алета невольно отметила, что вот так, по-домашнему, в расстегнутом камзоле, волосы небрежно стянуты резинкой и вместо рапиры лишь один длинный кинжал в ножнах на широком поясе — Рамер выглядит по-другому. Ближе и понятнее.

— Но откуда такие познания, откройте тайну? Чтобы я не позорился в другой раз.

— Это стихи Эшери, — охотно объяснила Алета, — у него много таких виршей. Начинается канонично, торжественно, красиво — а в конце сплошное ехидство. Поэтому их и используют так — отрезают верх и пишут на карточках. Дамам нравиться. Ну а я, пользуясь привилегией кузины, знакома с полным вариантом.

— Он еще и поэт! Право же, я начинаю чувствовать себя обиженным богами.

— Вы? — изумилась Алета, — С вашим совершенно роскошным хвостом и императорской короной.

— Забавно, что хвост вы поставили на первое место.

— Ну как же… Корона есть у многих, а хвост — только у вас.

— И он вас совсем не пугает? — Рамер повернулся и словно прошил девушку острым взглядом.

Алету скорее пугали эти его мгновенные переходы от веселья к гневу, от сибаритской расслабленности к полной собранности. Но такие вещи владыкам не говорят.

— Мы же с вами уже выяснили, что нет, — она пожала плечами, — мы боимся того, что может причинить нам зло. В ипостаси вы обнюхали меня и сказали, что никогда не съедите. Мне этого вполне достаточно, чтобы чувствовать себя спокойно.

Она прошла к столику с вином и легкими закусками и наполнила два бокала.

— Мне кажется, вам неприятен этот разговор. Давайте лучше продолжим о поэзии.

— О поэзии — так о поэзии, — покладисто согласился Рамер Девятый, принимая бокал из рук невесты, — а какие стихи вашего кузена вам особенно нравятся?

Алета улыбнулась, легко и мечтательно.

— Цикл "Бродяга". Там есть изумительные миниатюры.

— Почитаете?

— Охотно.

На моем дорожном плаще

Пыль тысячи троп.

И одна ведет к тебе,

А все остальные — прочь.

А в твоем саду — сто огней.

Две тысячи песен у скрипки.

И одна из них — обо мне,

А все остальные — молитвы…

— Хм, — отреагировал Его Величество. Алета этого не заметила. Отмечая рукой сильные доли, она продолжила:

Мне все равно придется уходить.

Пусть не сейчас, пусть завтра — но придется.

И тонкая серебряная нить

Натянется, заплачет — и порвется.

И вспорет мир высокий краткий звук.

И схватит небо утренним морозом.

И прозвучит дверей негромкий стук

Ответом всем не прогремевшим грозам.

— Я знаю, ты мечтаешь по ночам,

Что этот день окажется дождливым

И снимет ткань с любимого плеча, — задумчиво вступил мягкий баритон императора,

И я останусь греться у огня.

Кого-то это сделает счастливым,

Но не тебя, мой друг.

И не меня… Алета, неужели вам и в самом деле это нравится?

— Да, — она по-настоящему удивилась и даже почти обиделась, — а почему не должно? Это хорошие стихи.

— Но какие-то безнадежные. Я не знал, что и это тоже его. Алета, Боги Претемные, — Рамер помотал головой, от чего черные жесткие волосы еще больше растрепались, — а о счастливой любви ваш кузен не пишет?

— Нет, — коротко ответила она, — Он ведь не знает, что это такое. Для него этот путь закрыт. Обряд в Храме Змея, знаете ли…

— Надеюсь, вас этот запрет не касается?

— У меня нет дара. — Она словно потухла, — Возможно, к лучшему…

— У вас есть дар, — повелитель вдруг оказался рядом, девушка и в самом деле не успела отследить когда и как. В этом было что-то мистическое — только что он смотрел на нее через стол, держа за ножку бокал из драгоценного хрусталя Шатерзи, и вот он уже рядом, так, что между ними не пройдет и ладонь — и антрацитовые глаза смотрят внимательно, пытливо, жестко и, одновременно — беспомощно.

— Какой же? — нашлась она.

— Вы завораживающе красивы, Алета. Сопротивляться вашей красоте невозможно, она, действительно разит вернее стилета… Я хотел быть честным с вами. Хотел быть терпеливым.

— Что же мешает? — она попробовала отступить, но, как и в прошлый раз, сзади была стена.

— Наверное, просто не судьба, — усмехнулся Рамер Девятый. — Простите меня, дорогая… У меня и в самом деле нет выхода Я должен это сделать — иначе взорвусь. Потом, если хотите, можете меня ударить — я разрешаю.

И накрыл губами губы Алеты раньше, чем она успела возразить или даже подумать о возражениях…

"Все в полном соответствии с планом: взгляд, комплимент, улыбка — и капелька насилия. Просто чтобы у нее был шикарный повод ничего не решать… и потом, после ни за что не испытывать вины. Женщины это обожают и за такой подарок готовы простить все остальное. Даже хвост… Хотя этой, похоже, хвост симпатичен сам по себе. Животных любит, что ли?

Интересно, девочка, как скоро ты вспомнишь о своем праве на пощечину? И вспомнишь ли вообще? Бездна! Неуж-то же мне, наконец, повезло?!"

Винкер смотрел на пополнение Черной Сотни и удивлялся — неужели и они были такими же. Совсем недавно… Бездна, да всего десять дней прошло, но столько в них вместилось, сколько не вместит иная жизнь.

А эти стоят, глаза поблескивают восторженно… Как же, они теперь Бессмертные. Но, вроде, парни неплохие. А точно покажет только бой.

Переводя взгляд с одного лица на другое он вдруг заметил знакомые. И не просто знакомые — с этой веселой троицей он почти подружился. Гай, Квентин и Шедек… Баронские сыновья, из обедневших.

— А как же гвардия?

— Синие мундиры нынче не в моде, ты разве не слышал? — Гай снова скалился, не скалиться он, похоже, просто не мог.

— Синий плохо сочетается с цветом моих глаз, — на полном серьезе заявил зеленоглазый Квентин.

— Ты же не против — поделиться славой? — спросил Шедек. — Не все же тебе…