Она покачала головой, медленно, изгиб ее рта мог почти означать, что она улыбается. — Ты же знаешь, что не можешь мне солгать, Стивен.

  "Я не лгу."

  И она сделала этот маленький жест руками, как кто-то смахивает крошки: что он делал, воображая, что может ее одурачить? Разве она не знала его лучше, чем он знал себя?

  "Я плавал. Воскресенье днем. Вы знаете, что я был. Что бы они ни предлагали, меня там не было».

  — А рисунок?

  «Никакого рисунка мы не видели».

  «Это сделали другие люди. Разве этого недостаточно?»

  "Почему это?" Голос дрожит от гнева, разочарования, он неуверенно поднимается на ноги. «Почему, что бы ни случилось, я последний, кому ты поверишь?»

  — Это просто неправда, Стивен. Это несправедливо».

  «Не так ли?»

  «Если вы бежали в тот день, почему бы не сказать об этом? В чем преступление?

  — Джоан, послушай, посмотри на меня, послушай. Я не бегал, не в воскресенье. Я был в развлекательном центре, плавал. Не понимаю, почему ты мне не веришь.

  «Стивен, я достала твои вещи из сумки, когда ты вернулся домой. На случай, если что-то нужно будет постирать. Твой костюм даже не был влажным.

  По дороге домой через центр города Резник мало говорил, но Линн чувствовала, как внутри него накапливается напряжение. Если бы, как это казалось вероятным, Стивен Шепперд проводил часть своего свободного времени в классе своей жены, применяя свои теперь уже излишние навыки, он вступил бы в контакт с Эмили; как важно, она знала бы его. Ему было бы несложно найти ее адрес в реестре; адрес, достаточно близкий, чтобы даже человек средних лет, не особенно приспособленный, мог включить его в маршрут своей послеобеденной пробежки.

  Но Резник ничего из этого не озвучил: вместо этого он спросил Линн о ее родителях, здоровье ее отца, птицеферме. Кивая в ответ на ее ответы, предвкушая, без сомнения, пухлого каплуна, который вернется из ее предрождественского визита и найдет свой путь из мусорного бака офиса Резника, сначала в его холодильник, а затем в духовку. Линн остановилась перед домом Резника.

  — Раннее начало, сэр?

  "Абсолютно." Быстрая улыбка, и он ушел, белое пятно, когда его рука поднялась, чтобы погладить первую из его кошек, пробежавших вдоль стены.

  Линн развернула машину и поехала обратно по Вудборо-роуд. Ночь внезапно прояснилась и усыпалась звездами. Машина Нейлора была припаркована у обочины между театром «Лэйс Маркет» и автостоянкой службы пробации в ожидании.

  — Я не должен был приходить.

  "Бред какой то. Конечно, ты должен.

  За квартирами жилищного товарищества, где жила Линн, кто-то, вероятно, Старый Ангел, подал заявку на продление, и биение баса время от времени заглушалось пронзительным визгом усиленной гитары.

  — Чья-то идея хорошо провести время, — улыбнулась Линн.

  Нервничая, Кевин Нейлор ничего не сказал.

  В холодильнике была единственная банка Heineken, и Линн предложила ей поделиться, но Нейлор покачал головой. Вместо этого она поставила чайник и нашла музыку, которая могла бы быть более подходящей, Джоан Арматрейдинг, хотя она сомневалась, что это была чашка чая Кевина.

  — Как давно это случилось? — спросила Линн и, играя с зажигалкой и зажигалкой, передала ему блюдце и сказала: «Вот, воспользуйся этим».

  «Я знаю, это звучит глупо, но трудно сказать. Я имею в виду, это не так, как если бы я однажды вышел со смены, а она все собрала и ушла. Это было более постепенно, месяцы. Во-первых, она брала туда ребенка, оставляя его с каждым разом все дольше и дольше. Достаточно честно, я имею в виду, мне это не нравилось, не очень, тем не менее, достаточно честно, она была вроде как в депрессии, с тех пор, как родился ребенок, и она мало спала, так что если это было там Ну, по крайней мере, Дебби отдохнула несколько часов, мы обе.

  Засвистнул чайник, и Линн пошла на кухню. «Не останавливайся. Я слышу, что ты говоришь».

  Но он все равно подождал, пока она вернется в комнату.