«Подробно?»

  — Это было только на мгновение.

  — Но близко.

  — Да, близко.

  Резник уже потянулся к телефону. «Что я хотел бы сделать, кроме как принять ваше заявление, организовать приезд художника на станцию, сделать рисунок по вашему совету. Посмотрим, как близко мы сможем подобраться. Хорошо?"

  «В таком случае, — улыбаясь, она наклонилась вперед, — если я буду здесь все это время, то получу половину этого бутерброда».

  Двадцать девять

  — Я не знал, что у тебя это есть.

  Майкл покачал головой. — Я тоже. Должно быть, Диана оставила его вместе со своими вещами. Сомневаюсь, что она сделала это намеренно».

  — Возможно, Эмили взяла его.

  "Может быть."

  Бирка была из прозрачного пластика, с обрывом на том конце, где она должна была быть прикреплена к ножке или руке новорожденного: имя, написанное черным фломастером, Эмили , имя и дата.

  Они пробыли в ее комнате уже почти час, перебирая одежду, некоторые из которых Эмили никогда не носила, переданные от друзей и купленные родителями Лоррейн. В папке были инстаматик-фотографии их первого отпуска, их троих, после свадьбы, развода.

  — Ты это помнишь?

  Эмили на спине скучающего осла, сжимающая руку Майкла. Хотя ни один из них не мог выразить это словами, каждый думал об Эмили так, будто больше никогда ее не увидит.

  — Кто это говорил по телефону ранее? — спросил Майкл.

  «Только моя мать».

  Майкл кивнул, задаваясь вопросом, по какой логике она возложила бы вину за случившееся прямо на его ноги.

  «Она послала тебе свою любовь», — сказала Лоррейн, они оба знали, что это ложь.

  — Я думал, это могла быть полиция.

  — Майкл, я бы сказал тебе.

  Прошлой ночью Лоррейн крепко спала, Майкл ворочался и ворочался, его раненая нога пульсировала; наконец сидел при электрическом свете кухни, пил чай, поглядывая то на неоткрытую бутылку из-под виски на полке, то на пустую на полу рядом с мусорным ведром. Этим утром он разбудил Лоррейн грейпфрутовым соком и тостами, поцеловал ее в веки обоих глаз, впервые проделав все это дольше, чем ей хотелось бы помнить.

  — Так будет всегда? — спрашивала она в бурные дни их ухаживаний — или, как предпочитала называть это ее мать, их грязного маленького романа.

  — Абсолютно, — сказал Майкл, прикоснувшись тыльной стороной ладони к ее груди. Целуя ее: «Абсолютно».

  «Любовь увядает», — говорит прохожий в Энни Холл.

  «Любовь причиняет боль», — поют Everly Brothers на их рекламируемом по телевидению компакт-диске Greatest Hits. «Любовь умирает».

  Их любовь, любовь Лоррейн и Майкла, ускользнула в подвешенное состояние, где-то между поздней ночью и ранним утром, Лоррейн вечно торопилась с работы в банке в супермаркет, чтобы забрать Эмили из школы; Майкл поворачивает машину в драйв, измученный упорством клиентов, миниатюрный скотч, с которым он гонялся за банками пива, купленными на качающемся поезде.

  «Я люблю Эмили, Майкл, ты знаешь, что я люблю, но даже в этом случае у нас будет собственный ребенок?»

  «Конечно, будем, конечно. Нам просто нужно подождать, пока не наступит подходящее время».

  У них не было этого разговора уже несколько месяцев, если не больше; что касается Майкла, то Лоррейн сомневалась, что время когда-нибудь придет. Она даже начала с этим жить. И после того, что случилось с Дианой, что случилось с его сыном, с Джеймсом, Лоррейн подумала, что, может быть, она сможет принять, понять. В конце концов, там была Эмили.

  "Что это? Лоррейн, что?