"Не боюсь."

  — Неважно, мы можем поговорить с ней позже.

  Линн не торопилась снова отворачиваться, что-то, что она должна была выбросить из головы. «Я не уверен, что это то, о чем мы думаем, но если бы этот Рэймонд действительно знал, что Глория Саммерс находится в том здании, разве это не было бы последним местом, куда он водил бы свою девушку для поцелуев?»

  — Зависит, — быстро сказала Дивайн, — от того, насколько он извращенец.

  — Итак, Рэймонд, как прошел чай? Хорошо? Хорошо. Это мой коллега, детектив-констебль Келлог. Как я уже сказал, мы не задержим вас надолго, нам нужно уладить пару мелочей.

  Рэймонд наконец покинул станцию ​​в семь минут третьего. Его рубашка прилипла к спине от пота, и он чувствовал запах своих подмышек и промежности при каждом движении, каждом шаге. Сквозь спутанные волосы чесалась кожа головы. Боль, острая и настойчивая, отразилась под его правым виском, заставив глаз моргнуть.

  Они снова и снова набрасывались на него, в основном мужчина, но женщина тоже вмешивалась, все те же вопросы, снова и снова. Глория, Глория. Насколько хорошо он знал ее? Когда он сказал, что наблюдал за ней, что он имел в виду? Может, он нянчился? Помочь бабушке с покупками? Выполнять разовые работы? Иногда забираете Глорию из школы? Как хорошо, по его словам, он знал ее? Мама? Глория. Назовет ли он ее, например, другом? Дурак! Как может шестилетний ребенок быть его другом? Хорошо, тогда, Рэймонд, кем она была? Вы говорите нам.

  Он хотел пойти домой и умыться. Примите долгую ванну, медленно. Ему захотелось чего-нибудь холодненького выпить. Он купил банку рибены в магазине самана через дорогу и пошел обратно через Дерби-роуд, чтобы выпить, прислонившись спиной к стене страховых контор.

  Она была ребенком, которого он впервые заметил по копне светлых волос, которые, казалось, чаще всего торчали из ее головы во всех направлениях. Голубые, голубые глаза. Как у куколки. Рэймонд задумался, почему он так подумал? У него никогда не было сестры, никогда в жизни не было куклы. Обрабатывал один: держал его. Однажды он заметил ее — она бежала по улице к нему, леденец махал рукой, ее бабуля, ее мама, как он думал, это была тогда, звала: «Осторожно, осторожно! О, ради бога, будьте осторожны. О, посмотри, что ты сделал. Просто посмотри на себя сейчас». Он, казалось, видел ее везде, куда бы ни посмотрел. В китайском чиппи, на реке, ждет на автобусной остановке, держа руку своей няни, раскачивается на ней и выбрасывает то одну ногу, то другую, никогда не прекращается. Однажды он понял, что если выглянуть из окна под определенным углом, то сможет увидеть один угол школьной площадки. Глория со всеми своими маленькими друзьями, смеющиеся и кричащие, играющие в игры, прыгающие, играющие в мяч, преследующие поцелуи.

  Девять

  Резник выбрал южный маршрут, покинув автомагистраль A153 перед потенциальными узкими местами у Слифорда и моста Таттерсхолл. Дороги категории В проведут его через самый дальний край болот, благополучно проехав через Эшби-де-ла-Лаунде, Тимберленд и Мартин-Дейлз; после Хорнкасла выбор лежал между Салмонби и Сомерсби, затем были Сваби, Бисби, Мальтби ле Марш, и он был там. Вернувшись домой, он пообещал себе большую дорогу через холмистую местность; Лаут, а затем башня собора в Линкольне, ее огни горят на многие мили сквозь неуклонно сгущающиеся полосы тумана.

  Это придет позже. Необходимый бальзам для того, что он собирался сделать.

  Прямо сейчас на сиденье рядом с ним стояла фляжка с кофе, бутерброды в пергаментной бумаге, которые он взял в гастрономе. Эмменталь и кусочки ветчины прошутто, такие тонкие, что их можно было свернуть и намотать на палец, как сусальное золото; толстый маринованный огурец с ребрами, нарезанный ломтиками и уложенный на солонину, дополнительно приправленный щедрой каплей горчицы с четырьмя зернами. Четыре маленьких помидора черри, готовые лопнуть в рот, со сладкой мякотью и крошечными семенами. Резник сбавил скорость, чтобы позволить Land Rover проехать мимо на широком повороте; еще один обедневший фермер опоздал в банк.

  Одной рукой вытащив кассету из коробки, он вставил ее на место и повернул громкость. Basie Band в расцвете сил, 1940 год, Америка еще не вступила в войну. Вихрь риффов, дразнящих пианино лидера, солисты наносят удары и парят, последний, Лестер, откидывается назад в такт.

  Лестер Янг.

  Во время гастролей с группой он избегал призыва в армию до 1944 года, когда предполагаемый фанат оказался переодетым призывником. Несмотря на обследование, выявившее сифилис и пристрастие к алкоголю, барбитуратам и марихуане, Лестер был зачислен рядовым 39729502. В течение шести месяцев военный трибунал уволил его с позором и почти на год провел в тюрьме. Перед вынесением приговора ему был поставлен диагноз конституционально психопатического состояния: состояние, от которого десять месяцев в казармах следственного изолятора армии США в Форт-Гортоне, штат Джорджия, были гарантированным излечением.

  Резник зажал фляжку между ног, открутил крышку, сделал большой глоток и перемотал кассету, чтобы снова прослушать «Я никогда не знал». Одну из тех мелодий, которые Гас Хан, вероятно, играл на своем пианино между сигарами. Тромбон берет первое соло, скользя между мазками и рашпилем: затем Лестер, тенор под крутым углом к ​​микрофону, прокладывает себе путь ступенькой из отдельных нот, прежде чем ворваться домой тридцатью двумя тактами гордости и красоты, создавая мелодия, момент, его собственная. Резник мог представить его мысленным взором, сидящим в секции с легким кивком, слишком худым человеком с рыжеватыми волосами и зелеными глазами, одетым в полосатую куртку, которая, возможно, слишком велика, в то время как позади него духовые поднимаются к ноги для финала с развевающимся флагом.