Он перевернулся и сел, а она нащупала салфетку из своей сумки.

  "Что это?"

  "Что теперь?"

  «Этот запах».

  Он почувствовал, что краснеет, и поспешно поднялся на ноги, смущенный в голосе. — Я ничего не чувствую.

  "Да. Я уверен. Вернись туда.

  Она смотрела туда, где задняя стена исчезала во мраке, мимо куч сгнившего картона, промокшей мешковины и старых коробок. И хотя Рэймонд не хотел в этом признаваться, он тоже чувствовал его запах, мало чем отличающийся от кадков, в которых он работал, до краев наполненных трубками и отбросами, кишками, рубцами и огнями.

  "Куда ты направляешься?" Тревога в голосе Рэймонда.

  "Я хочу увидеть."

  "Зачем?"

  "Я делаю. Вот почему."

  Зажав рукой нос, он последовал за ней, все время думая, что ему следует повернуться, уйти, оставить ее.

  — Черт возьми, Сара, это может быть что угодно.

  «Не надо ругаться».

  «Собака, кошка, что угодно».

  Сара достала из сумки зажигалку и подняла ее высоко над головой, включив ее. Вонь уже вызвала слезы на глазах. В самом дальнем углу под углом между полом и стеной была зажата деревянная дверь; за ним были свалены в кучу сломанные доски и картон.

  — Сара, пойдем отсюда.

  Ее зажигалка погасла, и когда она снова зажгла ее, из-под кучи выползла молодая крыса и побежала прочь вдоль линии стены, низко свесив брюхо.

  «Я иду».

  И когда Раймонд побрел назад, Сара, невероятно, сделала еще два, затем три, затем еще четыре шага вперед. Когда она, наконец, остановилась, это произошло потому, что она была уверена в том, что видела: каблук детской синей туфельки, то, что когда-то могло быть пальцами руки.

  Шесть

  — В чем дело, Чарли? Ты выглядишь рассеянным.

  Резник сидел на одном из трех стульев напротив стола суперинтенданта, скрестив одну ногу над другой, с кружкой тепловатого кофе в руке.

  "Нет, сэр. Все хорошо."

  «Тогда заявление о моде, не так ли?»

  Резник понял, что Скелтон смотрит на свои ноги: один черный носок, тонкий нейлон, другой — выцветший серый. Резник расправил ноги и сел в кресле. Когда зазвонил телефон, вырвав его из сна, он находился в больничной палате с Элейн, его бывшая жена была привязана к кровати, в ее глазах была смесь ужаса и мольбы, в то время как Резник, в белом врачебном халате, посмотрел на нее и покачал головой, велел медсестре обнажить руку, подготовить вену, он сам сделает укол.

  Даже душ, переходящий с обжигающе горячего на холодный и обратно, не смог смыть пот с его тела. Вина.

  — Проходи мимо нас, Чарли. Что у нас есть?

  Кроме Резника и Джека Скелтона в комнате находились Том Паркер, главный инспектор Центрального вокзала, и Ленни Лоуренс, главный инспектор и заместитель Скелтона. Тому Паркеру оставалось девять месяцев до пенсии, и он думал о приусадебном участке в Линкольншире, вместе с женой и несколькими дюжинами кур, свиней, возможно, парой коз. Его жена была неравнодушна к козам. Если бы это не всплыло в воскресенье утром, он был бы на своем огороде, делать было нечего, разве что нарвать немного картошки, погрузить вилу в компост, держать спину в форме для всех копаний, которые должен был прийти. Лен Лоуренс должен был уехать примерно в тот же день, чтобы помочь своему зятю управлять пабом на окраине Окленда, даже если билеты забронированы, залог оплачен. Последнее, чего хотел каждый из них, их последняя зима в полиции, было это.

  — Пара пришла на станцию, сэр, чуть позже двух. Сообщили, что нашли то, что, по их мнению, было телом в пустом здании, на этом пустыре в Снейнтоне.