Прайор жестикулировал ладонями наружу. «У меня нет прав, Рути, нет машины. Что еще мне оставалось делать?

  Держись подальше? — подумала Рут, и слова сорвались с ее губ. Господи, подумала она, я бы с трудом узнала его. Впервые у нее появилось некоторое представление о том, что должно было быть для него внутри, запертого все эти годы.

  Приор стоял перед ней, почти застенчивый. — Разве мы не должны целоваться или что-то в этом роде?

  Несмотря ни на что, Рут улыбнулась. «Зачем отказываться от привычки всей жизни?» она сказала.

  Прайор улыбнулся в ответ глазами. Он не собирался причинять ей боль, она знала это. — Почему бы тебе не войти внутрь? спросила она. — Я заварю чай.

  Прайор посмотрел в сторону моря. — Если тебе все равно, я лучше останусь здесь.

  — Тогда хочешь прогуляться?

  "Почему нет?"

  — Подожди секунду, — сказала Рут, поворачиваясь к дому. «Если я оставлю собаку, она не поймет».

  Она дождалась, пока они окажутся на твердом, влажном песке, направляясь на юг, прежде чем рассказать ему о визите Резника, рассказать ему о Рейнсе, о том, как он проник в ее комнату ночью, напугав ее до полусмерти. Притворился, что убил собаку.

  "Сволочь!" — прошептал Прайор.

  — Дожди, — сказала Рут, — есть еще.

  — Вы не обязаны мне говорить. Я не хочу знать.

  — Да, ты знаешь, — сказала Рут. — Вот почему ты здесь.

  Когда она чувствовала себя замужем за ним, жила с ним, находилась в его заточении, Рут никогда не могла с ним поговорить; теперь она снова увидела его, этого незнакомца, она могла рассказать ему все что угодно.

  Она делала: все и вся.

  Приора слушал без перерыва; долго ничего не говорил. Когда он говорил, это было почти задумчиво, отстраненно: «Заставляет задуматься, что случилось с тобой, со мной, с бегущими на свободе дождями». В его глазах невозможно было скрыть обиду и гнев.

  — Хочешь вернуться? — спросила Рут, когда они достигли места, где дюны спускались ближе к морю. «Мы прошли долгий путь».

  "Да все в порядке. Лучше подумай о стоимости такси, а?

  Несколько раз возвращаясь к дачам, Приор подбирал кусок коряги, выбеленный добела, и бросал собаке в погоню. У дамбы Рут быстро повернулась к нему, поцеловала его в лицо и поспешила через лужайку, едва умудряясь не бежать и не оглядываться, пока не оказалась внутри, а машина, пыхтя, отправилась в долгий путь домой.

  Слишком поздно плакать.

  Прайор вспомнил маму Черчилля, как она всегда утверждала, что он хороший сын. Когда Приор ни с того ни с сего зашел к ней, она была рада его видеть, пригласила войти.

  — Фрэнк никогда не говорил мне, что тебя нет дома.

  — Может быть, он не знает.

  — Он скоро будет поблизости. Всегда приходит вечером, когда может, хочет знать, что со мной все в порядке. Ну, ты же видишь, что я. Проходи в гостиную и подними ноги, какая-то ужасная чепуха по телику, неважно. Он будет очень рад тебя видеть, Уилл Фрэнк.

  Он был так доволен, что попробовал бегуна, но Прайор схватил его за горло, крепко прижавшись лицом к лакокрасочному покрытию двери маминой гостиной. — Я всегда знал, что ты не стоишь той бумаги, на которую я насрал, Фрэнк. Просто дай мне, где я могу найти Рейнса, это все, чего я хочу от тебя. И не пытайся предупредить его, иначе я могу вернуться.

  — Спасибо, миссис Черчилль, — сказал Прайор у задней двери. — Приятно видеть, что ты так хорошо выглядишь.

  Рейнс более или менее закончил свои дела здесь, еще один план в порядке, еще одно вложение, которое нужно было сделать на обратном пути через Лондон, валюту, которую нужно было перевести в его банк в Испании в виде песет. Было также хорошо, что он вышел, чтобы поговорить с самим Фрэнком, убедить его в том, что разумнее использовать их удачу менее жестко. Когда ты так долго поддерживал хорошее дело, было преступно видеть, как оно рушится, и все из-за небольшой местной жадности. Но сейчас он был счастлив. Фрэнк передаст слово, посмотрит, как все уладится. Завтра он вернется в самолет, оставив Резника и остальных его бывших коллег в замешательстве.