Когда в тот вечер он пришел домой пешком, после того как Миллингтон и команда уголовного розыска быстро зашли в паб, черный кот Диззи, как обычно, ждал его наверху стены. Резник машинально протянул руку, чтобы погладить блестящую шерсть животного, но Диззи отвернулся от его прикосновения и, подняв хвост, представил Резнику прекрасный вид на его зад, пока тот бежал вдоль стены, а затем в тревоге спрыгнул к двери. быть накормленным. Резник подумал, что изящная инкапсуляция отношений человека с кошками.

  Внутри двое других, Майлз и Пеппер, протиснулись между его ног, пока он шел на кухню, перебирая почту, которую подобрал с пола. Бад, четвертый и последний, вечно молодой и глупый, без всякой видимой причины втиснулся посреди кошачьей двери и жалобно мяукал. Бросив прямо в мусорное ведро обычную кучу проспектов и каталогов, рекламы двойного компакт-диска или кассетного сборника песен, победивших на войне , и приглашений от своего банка прийти и обсудить свои финансовые дела, Резник наклонился и открыл кошку. лоскут, и Бад протиснулся внутрь.

  Пятнадцать минут спустя он накормил их, смолотил кофе, поставил чайник на кипячение, импровизировал бутерброд из обрезков стилтона, нескольких увядающих листьев рукколы, ломтика холодного вареного бекона и последней банки майонез. Прибыла «Почта» с бесплатными билетами в Батлинс, бесплатными рейсами в Испанию, праздничными ваучерами на шестьсот фунтов и бесплатным пивом. Довольно скоро, подумал Резник, все население города будет греться на солнышке и распевать «Viva Españia!» а криминальные деятели позаботятся о себе сами.

  В гостиной он опустился в кресло и закрыл глаза. Когда он снова открыл их, за окнами сгущалась ночь, кофе был холодный, но все еще пригодный для питья, а бутерброд… бутерброд был просто прекрасен. Пока он ел, он смотрел через всю комнату на свое недавнее приобретение, совершенно новый проигрыватель компакт-дисков, дополняющий его стереосистему; свой ночной проект, прорабатывая треки с десятидискового набора Билли Холидей, который он купил себе на позапрошлое Рождество.

  Что бы это было сегодня вечером?

  «Другая весна»?

  «Иногда я счастлив»?

  «У меня все плохо (и это нехорошо)»?

  Когда раздался звонок, он слушал «Body and Soul», версию 1957 года с Гарри Эдисоном, играющим на мосту. Резник уловил легкую дрожь в голосе Кевина Нейлора, когда младший офицер изо всех сил пытался контролировать свои эмоции.

  "В живых?" — спросил Резник, нахмурившись.

  "Да сэр. Последнее, что я слышал. Старуха, однако, должна быть тронута и ушла.

  — Кто-нибудь уехал в больницу?

  — Марк, сэр.

  — Не Линн?

  «Уже вышел. Что-то связанное с этим ребенком, который скрылся.

  "Правильно. Позвони Грэму, скажи ему, чтобы встретил меня у дома. А ты оставайся там, пока я не приду. И ради бога, не позволяй никакому педику всё топтать».

  Не дожидаясь ответа Нейлора, Резник положил трубку и направился к двери. Около одиннадцати тридцати, и ночь обещает быть долгой. Он нашел ключи от машины на столе в холле и схватил пальто с крючков внутри двери. Долго и скорее всего холодно.

  Не подозревая, хотя на самом деле она никогда не была такой, Билли Холидей продолжала петь в пустой комнате.

  Грэм Миллингтон, дородный, с руками в карманах, расхаживал по тротуару внутри оцепленной зоны, время от времени бросая хмурые взгляды на прохожих, которые все еще задерживались после сигнала сирены. Нейлор стоял в дверях, его лицо было бледнее обычного в свете уличных фонарей, одно из тех лиц, которые были вечно молодыми до того дня, когда внезапно состарились.

  Резник припарковался на противоположной стороне улицы и перешел дорогу.

  — Похоже, взлом, — сказал Миллингтон, идя в ногу.

  "Вход?"

  «Повернуть назад. Пробрался через окно.

  "Как много?"

  «Пока трудно сказать. Судя по тому, что там внутри, их бывает полсотни.

  Резник моргнул. Что-то пульсировало за его левым виском, какое-то предчувствие боли.

  «Сию минуту мне звонил Марк, — сказал Нейлор. «Женщина в операционной, размозжен череп. Повреждение мозга, похоже. Серьезный."