Резник подумал, что фраза о том, как бросить первый камень, тоже одна из его любимых?

  Брифинг Резника подходил к концу: откровения об Астоне были встречены шоком и громким недоверием. Резник позволил этому уменьшиться и пошел дальше. Ничто так хорошо, как определенное, но некоторые следы ботинок, взятые из Река, по крайней мере частично совпадали с теми, что были сняты с Набережной; а оружие — вполне возможно, что орудие, использованное как для удара Фаррелла, так и для насилия над ним, было той же самой бейсбольной битой, которая убила Астона.

  «Латеральное мышление, разве это не так называется?» — пробормотала Дивайн, — используя обе стороны по максимуму.

  «Поэтому мы собираемся перепроверить наши файлы, все сообщения о гомофобных инцидентах, нападениях, жалобах и ответах, все, что можно проверить против наших друзей-националистов. Хорошо? А теперь, прежде чем вы разойдетесь, констебль Винсент хочет кое-что сказать.

  Когда Карл Винсент выступил вперед, Резник увидел его правую руку, дрожащую сбоку. Но его голос был ровным и чистым. «Особенно ввиду этих дел, которые мы расследуем, я думаю, важно, чтобы вы все знали, что я гомосексуал». Всего на одну секунду он почти улыбнулся. "Я гей."

  Сорок

  Они сидели в почти полной тишине уединенной комнаты, занавески снова были плотно сдвинуты, мягкие узоры, в которых осторожно опускались коричневые и золотые листья. Со стороны улицы приглушенно доносился прерывистый грохот дорожной буровой установки, когда рабочие рыли траншеи для прокладки кабеля, открывая более широкий мир. Маргарет Астон сидела маленькой в ​​своем любимом кресле Parker Knoll, купленном, когда натуральное дерево и солидное мастерство считались достоинствами, заслуживающими похвалы и восхищения. Стелла — сегодня он не улыбался — ушла, как только он пришел, и Резник ждал, пока Маргарет преодолеет лестницу, медленный проход — без его руки — в то, что она всегда называла гостиной.

  Внезапно сверление прекратилось, и все, что он мог чувствовать в комнате, были потеря и сожаление, прерывистое тростниковое дыхание. Менее чем за две недели она постарела на десять лет.

  «Маргарет…»

  Когда она говорила, то обращалась не к нему, но знала, что он здесь, и всякий раз, когда он двигался, как бы мало ни было, она останавливалась, ее пальцы цеплялись за нитку, выпавшую из бусинок на подлокотнике кресла.

  «Это было после того, как мальчики ушли из дома. Стелла, она все еще была здесь, но… — Маргарет вздохнула первым из многих вздохов, — …у нее был парень, и она найдет причины, чтобы не вернуться домой. Просто отговорки, я знал, что это были они; что угодно, лишь бы она могла провести с ним ночь». Еще один вздох, рывок и вздох. «Она открыла для себя секс, дочь моя, как и все мы, и это было все, о чем она могла думать. Они заходили сюда после обеда, когда Стелла должна была быть в школе, поднимались наверх с запертой дверью, а потом убегали, хихикая и ухмыляясь, как только я приходил домой. Нет стыда. Даже с таким отцом, как Билл, моя Стелла ничего не знает о стыде. Она посмотрела вверх. — Интересно, Чарли, разве это так уж плохо?

  Пауза, прежде чем она продолжила. «Тогда я иногда заходил и останавливался в ее комнате. Вместо того, чтобы распахнуть окно, я бы закрыл его. Держись за запах. Знаешь, как ты себя чувствуешь, Чарли? Когда дети, которых вы кормили и вынашивали, достаточно взрослые, чтобы получать удовольствие от секса?»

  Резник резко покачал головой.

  — Нет, нет, конечно, Чарли. Вы бы не стали. Возможно, вы никогда не будете. Так вот, я вам скажу — это заставляет вас чувствовать себя старым, измученным. Но он делает и кое-что еще. Это заставляет часть вас, эту часть вас, снова ожить. Их фотографии завернуты туда — я тебя шокирую, Чарли? — эти девчачьи ноги, которые когда-то крепко обнимали это мое жалкое тело, они обвивали его, этого беспомощного юношу, там, на этой кровати».

  Резник посмотрел на листья, все еще застрявшие в середине осени, на длинный сужающийся кусочек света.

  «У меня снова было тело, Чарли, моя дочь вернула мне мое тело, и что мне теперь с ним делать? Билл и я, у нас не было отношений много лет. Едва ли с тех пор, как родилась Стелла. И все это время я каждую ночь ложилась рядом с ним и ни разу не возражала. Но теперь… Ее пальцы нервно дернули нить. «… Я делала все, что должна делать женщина, даже такая женщина, как я, старая и толстая. Я ходил в парикмахерскую, в салон красоты, я был - что это за слово? — переделал. Я купила новую одежду, атласные ночные рубашки и шелковое белье, в котором чувствовала себя и выглядела мошенницей. Я умоляла его, Чарли, умоляла его. У меня не было достоинства. Я нуждалась в нем, нуждалась в ком-то, чтобы заняться со мной любовью. Нить, которую она скручивала, оборвалась у нее в руке. «Я видел в его глазах, что мысль о прикосновении ко мне вызывала у него тошноту. Он сказал мне, что идет по коридору в одну из пустых комнат. Ему было трудно заснуть, и он подумал, что если бы у него была собственная кровать, было бы лучше. Для нас двоих."

  Она еще немного сжалась в своем кресле.

  «Именно тогда он начал выходить из дома. Сначала не так часто, а потом все чаще. Купание каждую ночь. Или я так думал. Дважды, иногда по выходным. Ему просто нужно, подумал я, выбраться из дома, уйти от меня, от всего, через что я его заставил пройти». Она поспешно взглянула на Резника. — Видите ли, я чувствовал себя виноватым, думал, что был несправедлив. Выдвижение требований». Она нашла новый конец нити и провела по нему большим и указательным пальцами. «Через некоторое время он тоже начал гулять поздно ночью, выгуливать собак. Я действительно думал, мне приходило в голову раз или два, что у него может быть роман с одной из тех благоразумных женщин из церкви. А потом, когда вы пришли сюда и задавали вопросы о той женщине, которая звонила, я подумал: да, да, все в порядке, вот и все.