– Может, хотя бы завтра утром сходим в музей «Мотаун»? – спросила я, когда ведущий вернулся на сцену, чтобы представить папу.

– Нет времени. – Папа расправил плечи, нацепил на лицо чарующую сценическую улыбку. – Мы должны отправиться в путь пораньше, чтобы в Толедо успеть подготовиться к завтрашнему выступлению. Местная команда печально известна своей привередливостью в отношении саундтреков.

– А вот и он, человек, которого вы ждали… Мистер Майлз Маккой!

Ведущий махнул рукой в нашу сторону, где мы стояли за кулисами, и папа вышел, широко улыбаясь и махая толпе, которая приветствовала его ревом. И вот что я скажу про фанатов джаза в Детройте: они не были тихими.

Папа сел за пианино, аккуратно откинув назад полы пиджака. Несколько человек в толпе завопили, когда он сыграл несколько аккордов, затем пару арпеджио. Я практически ощутила довольный вздох зала, когда аккорды перешли к началу «В сентиментальном настроении» Дюка Эллингтона[27]. Папа часто начинал шоу в одиночестве за роялем, играя эту песню. Это было одно из его любимых произведений.

Слушая его игру, порой я вспоминала, как они с мамой находились вместе дома, счастливые, когда я была совсем маленькой. Мне припомнилось, как папа играл эту песню. Мама положила руку ему на плечо, увлекла от рояля, чтобы они могли потанцевать. Папа напевал мелодию своим богатым баритоном, пока они покачивались взад-вперед.

Интересно, как там мама? Поначалу было приятно отдохнуть от Сиерры Маккой и ее бесконечных ожиданий совершенства, но я скучала по ней. По крайней мере, я могла быть уверена, что мистер Келлер хорошо о ней заботится. И ей, наверное, нравилось командовать Кевином, пока он не уехал в колледж.

Кевин… он был так занят учебой, а я гастролями, что мы почти не разговаривали. Я понятия не имела о его планах. Я сделала мысленную заметку написать своему любимому сводному брату после выступления. С тех пор как я уехала в турне, я не разговаривала ни с кем из Ривердэйла. Мой мир стал намного больше – в том смысле, что я каждую ночь находилась в другом городе, и все они были для меня новыми, – но в некотором смысле он также стал намного меньше. Он сузился до сцены, мотелей и фургона, который вез нас от города к городу, и иногда было трудно вспомнить, что мир дома продолжал вращаться без меня.

Публика разразилась аплодисментами. Как только все стихло, папа пустился в свою сценическую болтовню. Отец был на редкость жестким и требовательным человеком, и меня всегда удивляло, насколько расслабленным и непринужденным он казался на сцене, как будто непринужденно болтал с тремя тысячами своих самых близких друзей. Но, с другой стороны, за микрофоном он всегда чувствовал себя на редкость превосходно.

Я знала, каково это.

– Иногда, – заявил папа, – для особой песни нужен особый голос.

Это обо мне. Я подошла к микрофону слева от папы, высота стойки была идеально отрегулирована рабочим сцены. Я обхватила микрофон руками и ощутила слабый гул электричества, возможности, идеального момента перед тем, как начать петь, когда все может случиться. Я чувствовала, что вся аудитория ждет вместе со мной, и знала, что не подведу их.

В моей жизни попадалось множество вещей, в которых я не была уверена.

Но это? Я и микрофон? В этом я уверена.

– Вот она, леди и джентльмены, моя дочь, мисс Джози Маккой!

Пока мы не уехали, я сомневалась, что папа скажет людям, что я его дочь. И меня удивило, что в конечном счете он сделал из этого ключевой момент своего выступления. Циничная часть меня задавалась вопросом, может ли причина такого решения крыться в том, что это отлично действует на женщин средних лет – а именно они и составляли большую часть его аудитории. Им казалось это ужасно милым – как они любили говорить мне и папе, собираясь у двери в гримерку после выступления и упрашивая папу сделать селфи и оставить автограф на программке. Но я все же надеялась, что хоть отчасти он представлял меня дочерью потому, что гордился мной и моим талантом.

Ну, если он и не гордился, то, по крайней мере, высказывал мне меньше замечаний, чем когда мы начинали турне, и это тоже было что-то.

Папа перестал болтать и посмотрел на меня, слегка приподняв брови. Я кивнула. Я готова.

Глубоко вздохнув, я закрыла глаза и запела, слова Гершвина и мелодия вылетали из меня, как по волшебству. Первый куплет «Кто-то, кто оберегает меня» я исполнила а капелла, и папа присоединился ко мне. Пианино звучало глубоко и насыщенно. Мне не было видно людей, скрытых темнотой зала, но я чувствовала их, завороженных музыкой так же, как и я. Я пела так, как пела Элла на старых папиных пластинках, но вкладывала в песню и собственную душу.

Я не нуждалась в том, чтобы кто-то присматривал за мной. Жизнь в Ривердэйле позаботилась об этом. Нет, я прекрасно справлялась сама, пастух мне не нужен.

Все, что мне требуется, – это музыка.

– Вероника? – спросила я, отвечая на звонок.

– Кэти! – что-то жужжало на заднем плане, что-то, что я не могла точно определить. Зная Веронику, это с равной вероятностью могло оказаться реактивным самолетом «Гольфстрим» или блендером. – Как поживает самая красивая девушка на Манхэттене?

– Если увижу ее, спрошу. – Я заметила свое отражение в одной из миллионов витрин «Лейси». Под глазами темные круги, с маскировкой которых даже консилер не смог справиться, с чересчур худой фигуры пальто прямо-таки свисает. Лицо стало угловатым, из-за чего я не узнавала собственного отражения. Дают о себе знать все эти вечера, когда я забывала поесть или не находила в себе силы приготовить ужин из-за эмоционального истощения.

Надеюсь, еще несколько визитов в Plunkin’ Donuts, и я скоро снова стану собой.

– Ты скромничаешь. Но серьезно, Кэти, мне было так жаль слышать о твоей маме. – Слова Вероники задели меня за живое, и я поняла, что пытаюсь сморгнуть слезы. – Совершенный пример для подражания. Очень мало встречается по-настоящему стильных женщин, а она была именно такой. Никогда не забуду то платье, сшитое к моему совершеннолетию.

Я улыбнулась. Я тоже не забуду. Высшее общество Манхэттена было шокировано, когда Вероника Лодж решила отказаться от известного дизайнерского лейбла при выборе самого важного платья в ее жизни и вместо этого связалась с какой-то мелкой владелицей крошечного магазинчика, специализирующегося на перешивках в Нижнем Ист-Сайде. Ну, они были шокированы, пока не увидели платье – оно получилось потрясающим.

– Спасибо, Ви, – улыбнулась я. – Она всегда говорила, что у тебя зоркий глаз.

– Так говорила Одри Хепберн с Деланси-стрит? Вот это настоящий комплимент.

Маме бы понравилось такое сравнение. «Забавная мордашка» был одним из наших любимых фильмов, которые мы смотрели вместе.

– Как ты справляешься, Кэти? Я надеюсь, что у тебя еще осталась эта роскошная жилетка с широкими плечами, чтобы в нее поплакаться.

– Конечно.

Ко, казалось, выполнял миссию: найти самые уродливые свитера в истории «Лейси». Он подошел, держа в руках новинку, отделанную золотой бахромой и украшенную радужными помпонами. Смеясь, я отмахнулась от него.

– Ко потрясающий, – заявила я Веронике.

– Хорошо. Меньшего ты не заслуживаешь. А теперь у меня есть кое-какие новости, которые, надеюсь, помогут тебе почувствовать себя еще лучше. Если я чему-то и научилась с тех пор, как обратила свои способности на предпринимательскую деятельность, так это тому, что работа может быть лучшим средством для разбитого сердца.

Работа. Занятость – это хорошо. Но получать деньги было бы еще лучше. Когда Ко отправится обратно в боксерский зал в Квинсе, я, пожалуй, поеду домой и всерьез погружусь в поиски работы.

– И что новенького? – спросила я.

– Придерживай свою шляпку, – начала Вероника. – «Лейси» устраивает показ мод.

– Показ мод? Здесь?! Я думала, что они этим больше не занимаются!