– Ну, и что? – удивился отец Маргариты.

– А то, что она – дальняя родственница твоей покойной жены и очень хочет познакомиться с Вашей семьёй. Это она заставила мэра послать Вам личное приглашение на бал. Ну, скорее же пойдём, она Вас ждёт.

И он помчался куда-то в толпу, увлекая за собой всю семью Лидо и Марка Красина, державшего всё это время Марго за руку. Из толпы послышался кокетливый смешок, а потом сам мэр обратился к Александру Лидо, представляя ему очень красивую миниатюрную женщину с огненной гривой курчавых волос, цвета ржавчины, в изумрудном платье и с изумрудными глазами.

– Это – мадам Хризелла Флёр, – сказал мэр и поцеловал даме руку.

– Да, меня зовут Хризелла. Это – как хризантема, но Вы можете называть меня просто Хриза. Мы же с Вами почти что родственники, – и она снова улыбнулась. – Я – кузина Вашей первой жены – Евы – и вот, раз уж я решила поселиться здесь, то, надеюсь, мы будем с Вами часто видеться.

– А почему Вы решили поселиться именно здесь? – спросил пан Лидо.

– Ну, знаете, – подкатила к потолку глаза мадам Флёр, – столько всяких старых воспоминаний…

Наблюдая весь этот спектакль, Марго даже слегка разозлилась на то, что эта хитрая стерва так ловко водит за нос её отца.

– Ой, а это кто? – притворно удивилась мадам Хризелла, – неужто это и есть малышка Маргарита, моя племянница? Как же она выросла! Какая красавица! И платье-то, какое шикарное!

При этих словах Марго еле сдержала приступ хохота. «Из Парижа! – думала она. – Как же это на неё похоже!» Хриза бросила на Марго многозначительный взгляд, потом оценивающе осмотрела с ног до головы Марка, одобрительно кивнула Маргарите и исчезла в толпе гостей, смеясь и оживлённо щебеча на ухо счастливому мэру всякий милый вздор.

Часть 2. Повелитель Иллюзий

Зеркала

На протяжении последующих двух лет жизнь Марго протекала почти абсолютно спокойно, если не считать, конечно, регулярных выходок тётушки Хризы из-за которых ей не раз приходилось краснеть. «Просто поразительно, – думала Маргарита, – как внутреннее содержание человека может влиять на его внешность, образ жизни, но главное, на то, как к нему относятся, и что о нём думают окружающие». Она часто вспоминала слова старого звездочёта о том, что нужно научиться постигать суть вещей, не отвлекаясь на детали.

Тётя Хриза меняла поклонников чаще, чем тюбики зубной пасты, чем окончательно настроила против себя почти всех дам города, но самое странное, что никто не говорил о ней чего-то оскорбительного или недостойного, никто не называл её «женщиной лёгкого поведения». Нет! Её называли просто: «ВЕДЬМА»! Но, ведь, она и на самом деле была ведьмой! Правда, к Маргарите она относилась с большой теплотой и любовью: только и делала всё для того, чтобы ей хоть как-то угодить. Она тратила на неё и её семью просто немыслимые деньги, чем даже вызвала у девочки подозрение, что деньги эти могли быть фальшивыми.

Но они, как ни странно, были настоящими. Она купила пану Лидо новую машину, якобы, на время; устроила ему выигрыш в лотерею и полностью заменила всю мебель в их доме. Что же до малышки Марго, то тётушка Хриза, по-видимому, задалась целью накупить ей столько одежды, чтобы её не вместили все шкафы мира. Кроме того, она постоянно вывозила её, чтобы показать что-нибудь интересненькое. Они объехали всю Европу, обошли все музеи, выставки, вернисажи, парки, замки, дворцы и галереи. И, наверное, во всей Европе не осталось такого кафе или ресторанчика, куда бы они не заглянули хотя бы для того, чтобы выпить чашечку кофе. Но особую страсть мадам Флёр испытывала к ботаническим садам, дендрариям и палеонтологическим музеям.

Она обошла их все, вечно таща за собой  бедную Марго, у которой уже начинало постепенно всё путаться в голове. Казалось, что мадам Хризелла настолько была вся полна неукротимой энергией, что её хватило бы на пять, а то и на десять атомных электростанций. Но Марго это нравилось. Даже раньше, когда она жила в замке, тётушка Хриза всегда нравилась ей больше всех. Было в ней что-то весёлое, живое, творческое и неукротимое. Когда она появлялась, то создавалось впечатление, что, наконец-то, появился кислород, которым хотелось дышать, не надышаться. Всё, что она делала, получалось у неё с такой лёгкостью и блеском, что иначе как виртуозной её деятельность назвать было нельзя. Мэр Линдрес дал ей, наверное, самое точное определение: «феерическая женщина!» И большинство мужчин из их округи наверняка согласились бы с ним.

Первое, что приобрела мадам Флёр после её переезда в город, была яхта с парусом, которую пришвартовали у причала маяка под присмотр пана Лидо, и старинный четырёхэтажный особняк – бывший дом барона Бротдорфа. Что до яхты, то на неё она так ни разу и не взошла, предоставив её в полное распоряжение отца Маргариты. А вот с домом дела обстояли несколько иначе. Ему требовался капитальный ремонт, и госпожа Хризелла, в свойственной ей манере, велела рабочим разрушить внутри всё, почти до самого подвала, и выстроить заново по её собственному, индивидуальному проекту. От подобного вандализма главный архитектор города пришёл в такую ярость, что сразу же отправил к ней делегацию в составе двух архитекторов и трёх полицейских с целью предотвратить разрушение памятника старины.

Все члены делегации внимательно прослушали чёткие инструкции главного по поводу того, как им следует предъявлять ультиматум, и были настроены весьма категорично. Но, когда они явились к мадам Флёр, то, к своему удивлению, раньше, чем они открыли рот, чтобы сообщить ей цель своего визита, услышали от неё встречный ультиматум.

– Я купила этот особняк, так же, как и весь ваш городишко! – гордо вскинув свой маленький носик, заявила она. – А посему, могу с ним делать, что хочу и как хочу! Но могу вас утешить, я пробуду здесь не слишком долго. А когда надумаю уезжать, подарю этот дом вашему главному архитектору и, если хотите, заплачу, чтобы его привели в тот же вид, в котором он мне достался!

И делегаты, столь решительно настроенные вначале, не нашлись, что ответить. Но самое странное заключалось в том, что с этого самого момента, как только у кого-нибудь возникала мысль призвать к ответу госпожу Хризеллу или сказать о ней что-то нехорошее, то он тут же заболевал самой невероятной болезнью и не выздоравливал до тех пор, пока эта мысль его не покидала. По городу поползли нехорошие слухи, будто бы она наводит на всех порчу.

– Послушай, – как-то раз спросила её Маргарита, сидя за чашкой чая в оранжерее, в которую Хриза превратила весь верхний этаж дома, – неужели тебе доставляет удовольствие наблюдать, как тебя начинает бояться и ненавидеть весь город?

– Ну, в этом тоже есть своя, особая прелесть, – глубокомысленно протянула тётушка, прихлёбывая свой чай. – Послушай, дитя моё, а тебе не кажется, что не мешало бы поселить здесь каких-нибудь бабочек?

– Я тебе не очередной глупый воздыхатель, и меня не так-то легко провести твоей деланной сентиментальностью, – усмехнулась Марго. – Пожалуйста, не уходи от ответа.

– Ну, хорошо! – сдалась она, и, подкатив глаза к стеклянному потолку, сжав губки «бантиком» и сложив «домиком»  руки у самого подбородка, принялась объяснять.

– Как говорит моя любимая сестра Низа, – начала она, – «познание несёт в себе самое большое наслаждение». Страх и ненависть, которые испытывают эти люди, является следствием понимания того, что я не являюсь частью их мира, даже если это понимание происходит исключительно на подсознательном уровне, а посему, представляет собой прекрасный образчик агрессии в кризисной ситуации, и я его изучаю, черпая из этого изучения одно из немногих наслаждений, которые способен дать мне этот мир.