От стыда.
За искренность.
В любви.
Я пылал от каждого записанного мною слова.
А прочтёт ли кто – и не думалось.
Само собой разумелось иное: знала о чувстве моём – вся Вселенная!
Даже будто и не замечал, что я теперь его, моё чувство, выражаю в словах.
Тем более, слова эти – словно бы кто мне диктовал.
Так что я просто записывал.
Улыбаясь.
Так вот.
Кто же ещё?..
Иначе не могу и выразить.
Бог! – Лишь Бог знал все мои тайные мысли и чувства и видел мои пробные старания. Он же, в одобрение, и творил во мне все мои подвиги – к искренности абсолютной.
И – наконец.
Бог сказал мне:
–– Ты не будешь писать уголовные дела, ты будешь писать книги.
Оттуда и сейчас – постоянное ожидание чего-то на горизонте…
Того неизбывного, что – с пелёнок.
И есть ли состояние (и занятие) в жизни ещё более самостоятельное?!..
Впрочем, слово "писатель"…
–– О тех, каких много…
–– "Признался".
Да. Я ведь и раньше уже записывал – что-то записывал в тетрадь толстую, солидную и – тайную, секретную…
Дневник!
С чего бы тогда уж это-то? – А читал книги: открою лишь классиков – и праздничное во мне настроение!.. Как от музыки.
Слеза словно чья-то, раз капнутая на лист бумаги, век не просыхает. Сладкая или горькая. И можно взять её, как бусинку, пальцами… и покатать в ладони… и унести… и держать при себе…
И сколь же был счастлив – явно ощущал я при таком чтении – тот, кто источал себя на бумагу!.. Недаром же он совершил это так откровенно, старательно, благолепно!..
Нет, конечно, нет на белом свете более счастливого – и, значит, более важного поприща: запечатлеть на бумаге своё чувство и мысль.
Так отдаться же самому важному – целиком!
Не в укромных строчках – а в распахнутых страницах.
И если уж я ощущаю, что письмо – самоё важное дело в мире, ничего другое я попросту делать не могу.
–– Ведь первое дело в жизни это вдохнуть.
–– "И выдохнуть".
Я бросил профессию, а с нею – диплом, и конечно – тот город…
…Я всегда и везде – я.
В лесу с грибами и в автобусе на шоссе дальнем со мною записная книжка.
И мне бы только… Ну, чего ещё?! – Чтобы никого не было рядом…
То есть – комнату бы, комнатку, комнатуху. Пусть даже, как теперь, в "коридорке". Такая тогда подвернулась случайно: друг-то один, юрист, подался сразу не в «уголовники», как я, а в «хозяйственники".
А работать – лишь заради куска хлеба. И конечно же, там, где можно писать. – Поначалу – сторожем! – Это уж я подсмотрел у новых друзей.
С тех пор зато я словно праща. Неисточимо заряжённая… беспрерывно вращается… неумолимо мечет…
И может ли кто её остановить?
В поиске и говорении самого важного.
Ведь в этом – в делании главного, – смотрю и вижу, вокруг – целина.
–– Я там, где никого нет!
На самую тонкую мудрость времени и на самые дерзкие фантазии прогресса у меня всего-навсего, для начала, один, но неуемный вопрос:
–– А почему я стану… счастливее?
А что, разве не такую цель ставили перед собою все и всяческие мудрецы и учёные?!.. Тогда – какую?!.. И, главное, кто – кто они, в таком случае, эти знающие и мудрые?!..
Но Отдавание – вот уж подлинно – неопознанное! – так и прёт из человечества. Во всём, смотрю, ныне придуманы конкурсы и премии.
–– Но нет же премии в области счастья!
–– «Каждый отдает своё.»
Я иду туда, где никого нет и не было.
Механизмы изощрённые все и уже те гуманоиды, и уже те нано-технологии – освободить человека от труда?..
–– Но освободить… для чего?!..
–– "Здесь. Лишь бы".
Да, нынче вокруг именно пустыня.
Один ум, ну, освободит миллионы голов и рук, но – для какого, для какого именно занятия?!..
Без ответа на этот вопрос – разве достижение мысли есть достижение?!.. Есть? – Тогда – чьё? Каких сил?..
…Чувствую, между прочим, я виновато ещё и некую ревность… от моего прошлого: в прежние места жительства не захожу, к давнишнему другу не заглядываю, моих прежних книг не перечитываю…
–– Не заземляться!
Теперь-то объяснима забота: как бы больше отдать!
Всё впереди – всегдашнее настроение и состояние.
(И у безнадёжного больного?.. И у ветхого старика?.. Знаю, ведь это же – так!..)
–– Не прерывать писание ни на минуту!
–– "Поиск".
Очередная дверь – она просто не видима за предыдущей.
Оказалось, каждая моя предыдущая книга есть лишь предисловие к моей будущей.
…Пятнышко на стекле – и вот мне Идея для усилия года на два.
Включил электрочайник.
"Чайник почему-то засипел…" Да! Так и нужно писать, если – действительно правдиво.
Но я могу теперь ещё правдивее.
Отдавание!.. Отдал за чайник деньги… Отдал, включая, калории… Отдала спираль, накалясь, энергию…
И как раз то, что, собственно, и происходит на самом деле.
–– Во Вселенной.
–– "Кричи. Кричи".
–– Во Вселенной!
–– "Отдал. Отдал".
Недаром же мне так всегда было сладко… а с недавнего-то времени так неприятно слово "вдруг". (Прости, Классик!..)
Что значит: "вдруг подумал, вдруг почувствовал"? – то есть: ни с того, ни с сего, что ли?!.. Но ведь это, по крайней мере, постыдно.
Слово "вдруг" нужно разоблачить, рассекретить.
Вдруг – значит не из меня, а из – откуда-то.
Вдруг – значит вовсе не неожиданное, а – как раз ожидаемое восприятие и признание буквально рядом с собою чего-то другого…
–– Которое мне диктует-то!
А я, по сути, повторяю, подчиняюсь.
То есть то "вдруг" есть реальность. И – такая же подлинная.
–– Невольное подслушивание и…
–– "Послушание".
Вот: и смогу ли я написать роман-то?..
Сейчас узнаю!
Старуха внучку когда-то вырастила: от соски до школы "сидела" с ней, кормила, обстирывала, оберегала; а она проучилась год в вузе, явилась на каникулы – и не зашла к ней!..
Почему-то, почему-то… (Знаю случай этот со слов.)
Старуха та давно померла, а для меня – будто она всё есть и есть: так-то она тогда зашлась, глядя на пустую улицу, так-то она потом кряхтела, шатаясь весь день по пустому дому, так-то проглядела не моргнув насквозь целую ночь…
И будто я сижу в темноте возле её кровати, будто слушаю её, опять и опять, безнадёжные, что-то понявшие, вздохи…
Думать не думала, что уж тут думать, – а что ей грезилось? – Какие наволочки, какие фантики, какие облака, какие стрекозы?..
Ведь она к утру тогда станет, если встанет, совсем другим человеком!
А пока вот, впотьмах, стонет, поёт, скулит…
Слёзы у меня?.. Значит, не остановлюсь.
…Один я когда дома – иногда приговариваю вполголоса:
–– Сейчас будем с тобой чай заваривать.
–– "Образ".
Да, вижу… Всецело ощущаю.
Зыбкое – но рядом. Всегда рядом, но – зыбкое…
И даже странно: почему не горюю?..
Я счастлив… Я – счастлив… Не могу, впрочем, так выразиться и повторять.
Ибо пишу и пишу опять новое.
Отдаю и отдаю.
Что я счастлив, это само собою разумеется.
Комната моя, в "коридорке", всех очаровывает. Центр города областного (и начало века двадцать первого) – а барак кирпичный двухэтажный с обитыми стенами и под дырявым шифером; и по соседству с такими же ещё и деревянными. Комната огромная, высоченная, угловая, с двумя большущими окнами, на две стороны, во двор на тенистые липы – а туалет в противоположном, за сколько-то много шагов, в другом конце коридора. По одной стене книги до потолка, иконы, стол с тумбой и ящиками – а за стеной этой (дощатой, проверено, и оштукатуренной) вой кранов и стиральных машин. На столе широком – бумага чистая белая, авторучка на ней ожидающая, лампа, их осеняющая… А за дверью гулкие крики и матерные шаги… В противоположном же углу всего этого пространства – чёрные промёрзшие обои…
