Значит, и то, и другое, и пятое, и десятое – нужно! Тёмной Глубине нужно!

Тёмный космос, и ближний, и дальний, – холодный, да, говорят, ещё и какой-то "молчаливый". Не для того же ему эта самая, например, земная живность, чтоб на неё любоваться. Но – чтобы ею как-то пользоваться. То есть… чтобы с неё как-то побрать! Побрать что-то особенное. То, что даёт только жизнь. А удел жизни – соответственно – выделение и отдавание этого особенного. Это и есть её, Живой Земли, судьба. Работа. Функция. Назначение.

Почему, когда и как жизнь, вопрос, на Земле возникла и менялась? – Но зачем явилось на Земле хотя бы единое пятнышко жизни?..

–– Зачем?!..

–– "Затем".

Да, уж знаю…

Случайность? – Зачем Вселенной потребна именно таковая случайность?

Значит, у этого "затем" есть то, что люди называют словами "задача" и "цель". А они, задачи и цели, всегда в том виде, который люди называют словом "мысль".

Значит, жизнь на Земле стала быть по воле Мысли!

Просто человеческая мысль – с маленькой буквы.

И ежели листочек то зеленеет, то падает, птички то клюют, то гнездятся… тарелки те то появляются, то пропадают… и я – или сплю, или бодрствую – то это всё в самом деле Вселенной угодно.

Значит, Мысль пронизывает всю Вселенную!

–– Зря ли я смотрю…

Луна обращена к Земле одной и той же стороной. И обе вращаются… А для того и вращаются!.. Разве у разумных существ, у людей, на это одна отговорка: совпадение? Разве это – не следствие Мысли?..

Жизнь есть жизнь замышленная, задуманная.

По Мысли требовательной Вселенной.

И надо – отдавать.

–– Хотя бы напропалую расточать!

Человек всегда-то делает то, что можно, и – потому что можно.

Люди летят в космос, потому что изобрели реактивный двигатель – ну и новую возможность отдавать: сжигать жизни, деньги и горючее.

–– Люди это безумцы!

Да, прежде всего.

Исключительно ведь о себе они, из всего живого, сочинили такое слово.

Живущие без полёта мысли из Космоса.

Потугам их оправдание, впрочем, есть.

Лишь бы – отдать!

–– А я?!..

–– "Ты".

Да, разве что в одиночестве…

Но, но…

Никуда мне не деться!

Земля подо мною вращается не бездумно, я же ощущаю.

Поэтому…

–– Покуда живой я…

–– "Здесь. Признал".

–– Покуда я живой, у меня одна забота.

–– "Здесь. Смелость".

–– Я же ощущаю.

–– "Смелость".

–– Понимать, что я что-то должен понять.

–– "Ты".

И – что бы уже ни понял! – понимать, что я снова и снова что-то должен понять.

И – сколько бы кто другой ни понял! – дальше и дальше понимать.

–– Надо идти!

–– "Иди".

Вот-вот…

Недавно же была издана моя книга, только начал ведь я… раздавать, раздаривать, распродавать мою последнюю книгу…

–– Что же получается, надо писать новый роман?!

Как жизнь есть на самом деле жизнь.

И – будто я никогда ничего не писал…

…За окном, где-то в объёме пустого города, – тук-тук-тук… впервые сегодня застучал аккуратный мастерок по кирпичу: постучался в будущее – дом тот был ещё в мечтательных чертежах.

Будущее и есть будущее, знаю по себе: новое – неизбежно.

Ведь опять утро, и я – в нём.

Вторая глава

Счастье – это когда я… не могу не быть.

Смотря кто и каков я.

Не могу не быть мужчиной. Если им родился. Не могу не бодрствовать. Если не спится. Не могу, иной раз, не напевать. Само поётся. Не могу не писать. Само пишется. Не могу рукопись не черкать. Рука рыщет и правит.

Не могу, то есть, не быть тем, кто я есть.

Минута понимания этого суть первая минута счастья.

Счастье: когда я таков, каков я есть безоглядно.

И, между прочим, реально свободный.

–– Я всегда дома!

Я, главное, не могу не быть беспрерывно – при участии. (Слово-то – созвучное!..) При участии моём в чём-то важном.

–– Самом важном!

–– "Ощущаешь".

Помню же:

–– Миг рождения есть миг прозрения.

–– "Наоборот".

Да-да, конечно…

В детстве, помню, мне приснился сон, где было как бы то, что… до самого этого моего детства. Я, мальчик, лежу в какой-то коляске удобной, а её как-то тащат, играя, другие дети… Я, в полудрёме сладкой, приоткрываю глаза: надо мною – что и есть главное событие в этом сне! – голубое ветреное небо… ветви березовые летние… легко и вольно колышутся… солнышко в этой густой листве слово бы заплутало… пестрые яркие лучики-паутинки сквозят в зелёной мятежной кутерьме…

Детство – это научение формулировать. И прежде всего – самое важное. (Наряду с тем, что мне внушают со стороны…)

А уж с отрочества – лишь бы самое важное в жизни делать, а именно – самое любимое. Ведь если оно не любимое, то какое же оно самое важное!.. Любимое, конечно, – именно мною, так как только тогда видно, что я делаю лично, сам. Самое раннее, что помню, – только бы мастерить, изобретать. Но при этом отвлекает уже некая сладость и горесть – догадываться, рассекречивать… саму жизнь. (Чем заразило даже беглое чтение классики…)

С юности: профессию иметь – заранее любимую. Но такая… уже есть – читать книги!.. И уж если не она, то, по крайней мере, где бы я, опять же, – все сам! И если таких не одна… Так самую важную из них! Где исключительно от меня всё зависит.

Философом! – Что я думаю о том, о чём думаю именно я.

Но не пройдёт ли жизнь мимо меня?.. Тем более, слышу, мне все: пользу приносить!.. Вот бы и вмешаться активно. И – со своим "я".

Тогда – следователем! – Чтоб рассекречивать в жизни самое секретное – добро и зло в людях. Тем более, если кто в моё дело (понятно: в уголовное-то) сунется, так я и об этом точно так же, добро или зло, узнаю: явно или догадливо… И что же: окончил университет и работал следователем несколько лет. И нравилось.

Работал как только можно аккуратно: и с точки зрения закона, и – по добросовестности.

А это потому так, может быть… чтоб отвлечь себя, меня, от моей тайной, наверняка – судьбоносной… большой, огромной… досады.

–– Не самое важное!..

Да, не самое всё-таки важное из всего важного делаю!..

Вот веду я дело; прилежно и честно. А рядом с этим одним делом – несколько приостановленных: нераскрытые, так сказать, деяния… Вот я конкретно привлекаю кого-то к ответственности; прилежно-то и честно; проще говоря – сажаю в тюрьму. Но усвоено же мною хрестоматийное: латентная преступность. То есть – не зарегистрированная даже. Она соотносится с моими десятками уголовных, законченных и незаконченных, по принципу айсберга: лишь малая часть преступлений видима – а миллионы на миллионы никому, кроме злодеев и их жертв, вообще никогда не были и не будут известны…

Следователю одно утешение: если он просто порядочный человек – честь и зарплата, если он особенно светлая или особенно тёмная личность – ещё и азарт и анализ.

–– Я никогда не делал выводов, я их ненароком находил.

Я расследую преступления – но их может расследовать так же или даже лучше и любой, с образованием и желанием, другой…

А вот расследовать… самого себя – мною меня! – кто на это?!..

Зато от этой крайней досады, тем более – никому не ведомой, я стал, будто зажатый в угол, бешено смекать…

И – писать!..

Точней бы сказать: опять же – читать, но уже… самого себя, меня.

Писал рассказы: всё – о душе, о душе и – по большому счёту.

–– Иного счёта я для себя и не признаю.

Кто бы в милиции знал, что иногда печатает моя – служебная! – машинка!

Писал поначалу – всё черкал, черкал… Словно бы… Словно бы сцарапывал краску на каком-то секретном штрихкоде… Одному мне должному быть известному.

Но всё выходило: пишу – о ком-то, кто как бы за какой-то стеной…

И один раз, в одну ночь, помню даже – в зимнюю, я стал писать так – так, что лицо моё горело!