— Вы правы, — согласился Джеймс, рассматривая игру света на пенящейся за кормой корабля кильватерной струе.

— Смею предположить, что вам пришлось узнать об этом раньше, чем следовало бы, — мадам остановилась у соседнего окна, положив руку на разделяющую их деревянную раму. Он не смотрел на нее, но всё же видел краем глаза каждое движение. — И полагаю, поэтому моя дорогая подруга Шарлотта с таким восторгом рассказывала о вашем стремлении очистить эти воды от пиратов.

Теперь в ее голосе отчетливо слышалась насмешка.

— Я полагал, вы разделяете это стремление, мадам, а не находите его забавным, — ответил Джеймс ровным тоном, но она едва заметно подняла левую бровь и коротко усмехнулась.

— О, вы приняли это на свой счет? Простите. Пиратство, без сомнения, должно караться виселицей. И я нахожу забавным не ваше стремление, а излишнюю увлеченность Шарлотты. Увлеченность мужчиной, который, очевидно, не разделяет ее… интереса.

— Я не имел намерений давать миссис Мейсон хоть малейший повод считать себя…

— Оскорбленной? — негромко рассмеялась мадам. — О, я не сомневаюсь, что она оскорблена. И именно тем, что вы, в свою очередь, оскорбить ее не пожелали. Вы бессердечны, лейтенант, — улыбнулась она вновь с нескрываемым ехидством в голосе.

— Неужели? — спросил Джеймс, поворачиваясь к ней лицом. Трудно было не улыбнуться в ответ на такую обезоруживающую манеру подшучивать над всеми и каждым. Особенно если эта манера оборачивалась против него же.

— Не будьте слишком строги́ к ней, — ответила мадам, и уголки ее губ дрогнули вновь. — Шарлотта Мейсон — несчастная женщина. Муж влюблен в нее до безумия, а вот она к нему совершенно равнодушна. Да еще и вынуждена проводить свой досуг за вышиванием и прочей чепухой. Неудивительно, что бедняжка жаждет приключений. Если уж не сражений с пиратами, так хотя бы рассказов о них. А кто расскажет ей об этом лучше, чем молодой офицер?

— Боюсь, миссис Мейсон не имеет ни малейшего представления о том, насколько в действительности опасны сражения с пиратами, — ответил Джеймс ровным голосом. Женщинам вообще было несвойственно понимать, как мало романтики в действительности было в пушечных залпах и абордажных крюках, но некоторых из них не убеждали даже самые откровенные рассказы. Миссис Мейсон была в их числе, и развеять ее иллюзии смогла бы лишь неприглядная картина морского боя во всей ее красе. С вонью дыма и крови и свистом картечи в воздухе.

— А вы, лейтенант? — вновь заинтересовалась мадам. — У меня… сложилось впечатление, что ваша неприязнь к этим бандитам продиктована не только чувством долга.

— Можно сказать и так, мадам. Мне было всего шесть, когда я впервые встретился с пиратами, и я должен признать, что нашел их общество крайне… неприятным.

Мадам Деланнуа прислонилась к оконной раме всем плечом и сказала:

— О. Что произошло?

На ее узком лице вдруг отразилось непритворное беспокойство.

— Трудно сказать. Я помню только пальбу и воду. Слишком… много воды для одного человека.

— Воду?

— Да. Я оказался за бортом. И был обязан своим спасением… пирату.

Последнее слово он невольно выплюнул со злостью, совершенно неуместной в разговоре с женщиной, но мадам лишь удивленно подняла брови.

— Что ж, видно, не все они… пропащие души. Не каждый готов рискнуть жизнью ради чужого человека. Даже ради ребенка.

— Пусть так, но это позволило ему избежать правосудия.

— Хм, — пробормотала мадам, склоняя голову к плечу. — А вы не слишком строги к себе, лейтенант? Или к отцу? Трудно винить его за то, что он был благодарен этому пирату.

— Не думаю, что одного хорошего поступка достаточно для того, чтобы склонить чашу весов на правую сторону, когда на другой стороне годы грабежа и разбоя. И он… не был благодарен.

Не следовало этого говорить. Хотя бы потому, что она вдруг сделала шаг вперед и оказалась непозволительно близко.

— Откуда такие мысли?

Солнце скрывалось за горизонтом стремительно, тонуло в окрашенной в красноту воде, словно брошенная за борт монета. Мадам молчала несколько долгих мгновений, а затем повернула голову и тоже устремила взгляд на пенящиеся за кормой волны.

— Мне нет нужды разглашать ваши секреты, лейтенант. Кому бы то ни было. Но я, увы, чересчур любопытна от природы. Мне было бы интересно узнать, если вы пожелаете рассказать.

— Боюсь, здесь нечего рассказывать, мадам, — ответил Джеймс. Среди слепящих глаза лучей солнца на мгновение блеснуло что-то белое. — Я подвел его. Неудивительно, что он предпочел бы видеть меня мертвым, чем этого пирата — живым и по-прежнему… пиратствующим.

Мадам промолчала вновь, и освещенное красноватыми лучами лицо приняло задумчивое выражение.

— Порой злость и страх вынуждают нас говорить совсем не то, что мы думаем на самом деле, лейтенант. Или неверно понимать услышанное.

— Увы, он выразился предельно ясно, — коротко ответил Джеймс и повернулся лицом к ней. Слишком близко. Слишком… уязвимо, хотя это совсем не то слово, что должно было приходить на ум лейтенанту Королевского Флота. — Но я не жалуюсь, мадам. Любой офицер знает, что на службе у короля лучше не допускать ошибок.

— Мужчины, — фыркнула мадам, словно они были… знакомы куда ближе, чем им следовало. — Мир не рухнет в пучину, лейтенант, если вы хотя бы раз признаете за собой право на обыкновенные человеческие чувства. И вы… не задумывались о том, что это была не ваша ошибка?

Он промолчал, непонимающе подняв брови.

— Лейтенант, — повторила мадам таким тоном, словно объясняла очевидные вещи несмышленному ребенку. Впрочем, так оно и было. — Полагаю, мы оба знаем высоту фальшборта на верхней палубе. И я вполне представляю рост шестилетнего ребенка. Сдается мне, вы оказались за бортом не по своей воле.

Он промолчал вновь, раздумывая над этими словами, и наконец ответил. Медленно и понимая, что на лице у него отразилось не слишком подходящее офицеру недоумение.

— Признаться, это не приходило мне в голову, мадам.

— Не сомневаюсь, лейтенант, — невозмутимо согласилась она. — За последние годы вы наверняка привыкли смотреть на этот фальшборт с высоты своего роста и не задумывались о том, что когда-то он вполне мог быть выше вас. Но это возвращает нас к тому, что виселица — меньшее, чего заслуживают пираты. В большинстве своем… они хуже зверей. И как, вы сказали, имя вашего отца? Боюсь, я уже запамятовала.

Он не сказал, но она тактично обошла эту неловкость, притворившись чересчур забывчивой.

— Адмирал Лоуренс Норрингтон, мадам.

— А вы… старший сын?

— Единственный, мадам.

— Так, значит, — медленно протянула она, рассеянно накручивая на палец прядь волос. — Джеймс Лоуренс Норрингтон, верно? Или у вас есть еще одно имя? — и добавила, получив в ответ чуть растерянный взгляд. — Мне кажется, мы неверно начали этот разговор, лейтенант. А мне хотелось бы узнать вас поближе… насколько нам позволяют приличия, прежде чем ваш капитан высадит меня в шлюпке посреди открытого моря.

Капитан, разумеется, не стал бы этого делать, но чувства юмора у мадам было не отнять. Как, впрочем, и ее редкой проницательности. Порой даже казалось, будто она в силах прочесть все обуревающие человека эмоции по малейшим изменениям в выражении его лица. Был ли этот талант врожденным или приобретенным за годы общения с торговцами, привыкшими расхваливать достоинства своих товаров и умалчивать о недостатках, Джеймс не знал, но в иной ситуации, пожалуй, даже нашел бы это умение опасным. И помедлил, прежде чем ответить.

— Вы замужем, мадам.

Она всё еще стояла слишком близко.

— Так я и не прошу вас жениться на мне, лейтенант, — парировала мадам, невозмутимо пожав плечами. — И вы не ответили. Я угадала?

— Да.

— В таком случае ваша очередь.

Следовало отказаться, но мадам Деланнуа была не единственной, кого порой снедало излишнее любопытство.

— Мари? — предположил Джеймс после короткого раздумья.

— Слишком просто, — парировала мадам, забавно наморщив тонкий нос.