— Джеймс… пожалуйста, — задыхалась Катрин и лишь умоляла его не останавливаться, перебирая пальцами его волосы, пока он ласкал ее. Она уже была на грани, когда он поцеловал ее так страстно, что у нее хлынули из глаз слезы, пока всё ее тело содрогалось в жарком опьянении.

— Джеймс…

— Ты меня утопишь, — пробормотал он, касаясь губами ее шеи, рисуя пальцами узоры на ее горящей коже, и Катрин выгнулась под ним, чувствуя почти осторожное движение внутри нее. — Я… дышать не могу, когда думаю о тебе. Постоянно. И даже когда я сплю, то вижу тебя, потому что ты преследуешь меня даже в моих снах. Катрин… пожалуйста…

— Я люблю тебя, — простонала она, когда он содрогался, уткнувшись лбом ей в плечо и хватая ртом воздух в безнадежной попытке восстановить сбившееся дыхание. И чувствовала, как он смотрит на нее, когда наконец откинулась на подушку, зажмурившись и задыхаясь от нахлынувшей дрожи.

Потому что она была его.

И после не хотелось ни говорить, ни даже думать, но Катрин всё же пробормотала усталым хрипловатым голосом, прижимаясь щекой к горячей мокрой груди.

— И всё же… в чем причина?

Зачем бороться за то, у чего не может быть будущего?

— В том, почему ты выстрелила.

========== IX ==========

Отсветы горящего в лампе огарка свечи танцевали на бронзовых ножках кронциркуля в такт корабельной качке, то сливаясь воедино — перетекая друг в друга, словно металл был облит маслом, а не светом, — то вновь распадаясь на отдельные искры. Джеймс смотрел на игру света так долго, что мог бы изобразить на пергаменте каждый ее перелив, если бы захотел. Смотрел и думал, рассеянно водя пальцами по гладкому металлу.

Капитан, я не думаю, что это так уж необходимо…

От разложенных на столе карт сейчас не было никакого проку. «Разящий» едва покачивался на мелких волнах, и его паруса бессильно обмякли при полном штиле. Море за окном было так спокойно — гладко почти как зеркало, — что отчетливо отражало не только поднимающуюся над горизонтом луну, но и россыпь ярких звезд. И невольно навевало чувство тревоги. Затишье перед бурей, не иначе. Перед разрушительным штормом, что ломает корабельные мачты, словно тонкие сухие прутья.

И что же, мы бросим даму на произвол судьбы? Ее муж — друг губернатора Ямайки.

Пустые слова. Анри Деланнуа был последним человеком, который занимал его мысли. Но что бы сказал месье, если бы знал, как часто его жена коротает ночи в чужой каюте?

А вы подлец, лейтенант.

Разве? Не я впутал ее в воровство и морские сражения. Или красть и убивать уже за грех не считается, если это на благо Франции? Оставьте кровь и порох мужчинам, месье, женщину стоит беречь от этой грязи. Даже если сама она так не считает.

Корабль негромко, будто умиротворенно поскрипывал в ночной тишине, и снаружи доносился убаюкивающий плеск воды о его борта. Словно само море напевало едва слышную песню.

Я влюбилась в тебя…

За что, позволь спросить? Ты могла бы найти кого-то в сотни раз более… Кого-то более. Кто сумел бы избежать таких очевидных ошибок. Кто знал бы, как поступить теперь.

Дверь в каюту приоткрылась с протяжным скрипом, и Катрин проскользнула внутрь, мгновенно захлопнув ее вновь и прижавшись к ней спиной. От резкого движения распущенные волосы упали с ее плеч на грудь в полурасстегнутом темном жилете. Глупо было даже думать о том, чтобы увидеть ее в платье — она бы, верно, посмеялась над глупцом, который знает лишь как расшнуровать корсет и не имеет ни малейшего понятия о том, каково носить этот корсет целыми днями напролет, — но порой ему хотелось, чтобы у нее был менее… отвлекающий вид. Поскольку женщина в камзоле притягивала взгляды куда сильнее, чем женщина в платье.

— Тебе лучше?

— Нет, — глухо ответила Катрин и в подтверждение своих слов прикрыла на мгновение глаза, откинув голову и прижавшись затылком к двери. — Но не могу же я лежать пластом следующие несколько месяцев. Пройдет. Нам… нужно поговорить.

— Морская болезнь бывает весьма коварна, — не согласился Джеймс, и губы у нее вдруг дрогнули в непонятной — будто печальной и радостной одновременно — гримасе.

— Джеймс, — тихо сказала Катрин, выпрямляясь и делая пару шагов вперед. — У меня никогда не было морской болезни.

Но… А что же тогда было, если в последние дни ее тошнило почти беспрерывно, и она бросалась к борту едва ли не после каждой попытки хоть что-нибудь съесть?

— Что ты хочешь этим сказать? — осторожно спросил Джеймс, поворачиваясь на стуле, и растерянное выражение его лица вызывало у нее слабую улыбку.

— Я жду ребенка, — удивительно спокойно сказала Катрин и сделала еще один шаг. А затем вскинула руку и прижала пальцы к его губам, едва он приоткрыл их, сам не зная, что хочет сказать в ответ на эти слова. — Я ничего не прошу. У меня есть муж, и нравится ему это или нет, но он примет моего ребенка и даст ему свое имя. Но я бы хотела… чтобы этот ребенок знал своего отца.

Ребенок? Быть не может! Или… Боже правый, но как же…?

— Нет… Нет, постой… — в мыслях теперь царила путаница, словно у пьяного, слова не находились, и когда он рывком поднялся на ноги, схватив ее в объятия, то не понял, качнуло ли весь корабль или только его. — Ты… Мы можем…

— Не можем, — по-прежнему тихо, но твердо сказала Катрин. Отрезала, не обращая ни малейшего внимания на его попытки… сделать что? — Если ты вздумал предложить мне добиться развода, то напрасно. Нет, Джеймс, — повторила она недрогнувшим голосом, когда у него на лице отразился немой вопрос. Почему? Если ты сказала, что любишь меня? — Я умею учиться на своих ошибках. Мне хватило одного поспешного брака, и я не собираюсь шантажировать тебя этим ребенком. Я хочу, чтобы он знал тебя, но я не хочу, чтобы из-за пары ночей ты поставил крест на всем, что любишь. И рано или поздно начал обвинять в этом меня. Мы оба знаем, кто я. И я уже увязла в этом болоте слишком глубоко. Никто не позволит мне просто бросить всё и выйти за офицера английского флота. А ты не оставишь службу. Не нужно, я того не стою.

— Но… Мы могли бы… Если ты хочешь… бросить… — не самое подходящее слово, но другого у него сейчас не было. Да и что толку заострять внимание на словах, если они оба прекрасно понимали саму суть? Ей достаточно лишь кивнуть, если она хочет, чтобы за нее боролись.

— Не нужно, — повторила Катрин и погладила его по щеке. — Ты уже дал мне повод выйти из этой игры. Пусть не навсегда, но… пара лет у меня теперь точно есть. И я… — она осеклась и приподнялась на носочки, прижимаясь губами к его рту. — Я… благодарна, — бормотала Катрин между поцелуями, тяжело дыша и стискивая в пальцах тонкую ткань рубашки у него на плечах. — Я… рада, что это ты. Ты, а не какой-нибудь… — она замолчала вновь и неловко уткнулась лицом ему в шею, словно пыталась спрятаться в этом объятии от остального мира.

— Но… Ведь твой муж…

— И что же? — глухо рассмеялась Катрин, отчего кожу защекотало ее прерывистым дыханием. — Вы будете драться из-за меня на дуэли? О, не сомневаюсь, ты сделаешь все, чтобы проиграть, но… это ведь уже ничего не изменит. Анри переживет, уж поверь мне. А я… — она вновь осеклась и тяжело вздохнула, прежде чем продолжить. — Сойду с «Разящего» при первом же заходе в порт, как и обещала. Пока мое положение не стало слишком заметным.

— Катрин…

Что сказать? Что сделать, чтобы она…?

Катрин подняла голову и улыбнулась при виде его растерянного лица.

— Не нужно, Джеймс. Я разберусь с этим сама. Но до тех пор… я останусь с тобой, если хочешь.

***

Дорожка петляла между деревьями, словно огромная, извивающаяся дюжинами колец змея с бурой чешуей. Катрин не любила ведущую к дому аллею — слишком широкую, слишком часто лишенную даже подобия тени, — и при малейшей возможности среза́ла путь через разросшееся вокруг дома подобие фруктового сада. Оставалась незамеченной до последнего момента и порой пользовалась этим, чтобы подшутить над девочкой с тонкой темной косицей, играющей на широкой веранде под присмотром устроившегося в любимом кресле старика. Или же просто застать их обоих врасплох.