— Я же говорил, что парень найдет ее втрое быстрее, чем мы!

— Звучит так, как будто ты тоже ее искал!

Из яблоневой листвы донеслось фырканье вперемешку со всхлипом. Кажется, принцесса не могла определиться, плачет она теперь или смеется.

— Это у нас так Верховные Короли нынче «спасибо» говорят?! Я, между прочим, устранял последствия политического скандала, неблагодарное Твое Величество!

— Да какой скандал?! Подумаешь, девочка подбила глаз мальчику! Тоже мне скандал! Я бы в такой ситуации даже родителям жаловаться постеснялся!

— Еще бы! — фыркнул король Эдмунд, первым останавливаясь возле дерева и караулящего его Корина. — Тебя в детстве била Сью. Если бы ты хоть раз пожаловался, она бы тебе и второй глаз разукрасила. Господин паж, доложите обстановку! — весело гаркнуло Его Величество, поднимая голову и мгновенно замечая сиреневый край подола среди густо-зеленых листьев. По зубцам короны заплясали серебряные искры от упавших на металл лучей света. Судя по ее положению на королевской голове, беспорядку в обрамлявших лицо волосах и закатанным по самый локоть рукавам нижней белой рубашки с распахнутым воротом — верхней не было и вовсе — Эдмунд опять просидел полночи над бумагами и был поднят с постели — а точнее, из любимого кресла — буквально полчаса назад. Но и в этом случае не позабыл затянуть на поясе черную кожаную перевязь меча и воткнуть за нее пару таких же кожаных перчаток.

Корину никогда не доводилось касаться этой странной витой рукояти, будто выточенной из хрусталя и окованной для большей крепости извивающимися нитями металла, но нарнийцы поговаривали, будто наощупь она холодна настолько, что обжигает до кости, и только безумец возьмется за нее голой рукой. Рукоять искрилась на солнце, словно и в самом деле была слеплена изо льда и снега, и загибающиеся вниз края ее стальной гарды казались парой острых сосулек. Ледяных клыков, которые она тянулась вонзить во всякого, кто оказывался слишком близко к этому подобию хищной пасти. На черных кожаных ножнах и узком прямом клинке не было ни единого украшения, но с такой рукоятью они и не требовались. Никто не знал, давал ли Эдмунд своему мечу имя. Никто не спрашивал, потому что вся Нарния называла этот клинок прозвищем, принесенным из очередного сражения в холодных северных землях.

Исс’Андлат. Ледяная Смерть.

Она будто подмигнула мальчишке-пажу, когда по изгибам хрустально-стальной рукояти скользнул очередной солнечный луч, и эта ледяная искра вдруг отразилась в брошенном из-под ресниц взгляде самого короля. Иногда свет падал на его лицо так странно, что казалось, будто в глазах нет зрачков: одна только затопившая радужку густая синева.

— Эви, солнышко, может, ты спустишься? — предпринял Верховный Король первую попытку вернуть блудную дочь на землю.

— Нет, — всхлипнуло из глубины яблоневой листвы.

— Можем подождать, пока она проголодается, — предложил король Эдмунд, потирая одну ладонь о другую. Про его руки говорили то же, что и про рукоять меча: они холодны так, словно король только что вернулся из самого сердца ледяной метели.

— Чушь! — фыркнул король Питер, окидывая дерево оценивающим взглядом. — Ты посмотри, сколько здесь яблок! Мы ее до осени не увидим!

Ветка затряслась от сдавленного хихиканья. Край подола зашелестел в листве с новой силой, и показалась одна из сиреневых шелковых туфелек с лентами вокруг лодыжки. Питер проводил ее задумчивым взглядом и сказал:

— Ну что, Эд, давай.

Брат уставился на него, как минотавр на новые ворота. Минотавры в таких случаях обычно размышляли на тему «секирой или рогами», но Эдмунд явно собирался уважить Верховного Короля как-нибудь попроще. Хотя перед этим всё же уточнил.

— Я?! Это твоя дочь.

— Моя. Но я, если ты запамятовал, Верховный Король Нарнии, Император Одиноких Островов и рыцарь Ордена Льва, — откровенно веселился Питер. Яблоневая листва хихикала так, словно там засело с полдюжины дриад. — Мне не солидно.

— А мне, значит, солидно? — фыркнул Эдмунд. — Я смотрю, пора звать Сьюзен с ее целебными оплеухами.

— Не надо! — разом передумал отправлять его на дерево король, император и рыцарь. Корин сдавленно фыркнул в кулак, представив себе явление королевы Сьюзен, которая была Великодушна ко всем, кроме собственных братьев, и невольно привлек к себе внимание успевших позабыть о его присутствии королей. Два направленных на него взгляда — густо-синий с едва заметной темнотой зрачка и серо-стальной с ярким черным ободком вокруг светлой радужки — не сулили горе-пажу ничего хорошо.

Приговор вынес Эдмунд, воспользовавшись своим правом Верховного Судьи.

— Дерзай, Корин. Мы в тебя верим.

Корин перспективе не обрадовался.

— Она столкнет меня обратно!

— Ей шесть лет! — фыркнул Питер, и в яблоневой листве недовольно засопело. — Она вдвое младше тебя.

— Да не скажи, парень прав, — неожиданно занял сторону жертвы Эдмунд. — Она столкнет. Она и минотавра столкнет, если решит, что тот был недостаточно галантен и почтителен.

Авелен захихикала на ветке с новой силой. Авелен звонко смеялась, сидя на поваленном дереве у разведенного нарнийцами костра, и в темноте ее подсвеченные пламенем волосы казались выкованными из тончайших нитей красного золота.

— Да не было такого!

— Было, было, — спорил Корин, подливая себе из походного котелка горячего вина с травами. — И я уж думал, что меня действительно загонят на дерево, но тут пришла твоя мать, и Их Величествам резко стало не до меня.

Питер спасался бегством, а Эдмунд хохотал, пока не устал от этого настолько, что даже прислонился плечом к дереву. Хотя теперь Корин понимал, что устал младший из королей отнюдь не от смеха. И губы у него разом посинели будто от холода, а не от упавшей на лицо густой лиственной тени.

Развивать мысль не хотелось, да он и не успел. Раненую руку снова обожгло холодом, и Авелен подалась вперед одним плавным текучим движением, пристально вглядываясь в его лицо и вдруг показавшись какой-то совсем незнакомой. После воспоминаний о маленькой девочке в сиреневом платье это было… непривычно.

— Что с тобой?

— Не страшно, — отмахнулся Корин. Правой рукой, едва не расплескав вино из походной кружки. — Слегка задели плечо.

— Эти? — уточнила Авелен, имея в виду очередную нарнийскую напасть, и сделала ближайшему к ней фавну знак рукой, чтобы тот передал ей одну из седельных сумок. — Покажи.

— И давно ты стала целителем? — даже растерялся Корин от такой просьбы в почти приказном тоне.

— Я не стала, — согласилась Авелен. — Я взяла из сокровищницы немного сока огнецвета. Того, который Отец Рождество подарил тете Люси, — уточнила она зачем-то, вытаскивая из недр сумки маленький пузырек с плотной темной пробкой.

— Взяла, — повторил Корин, сообразив, к чему было сделано такое уточнение, — без спроса?

Авелен покраснела так сильно, что стало заметно даже в полумраке горящего рядом костра.

— И что еще, — вкрадчиво уточнил Корин, — ты взяла из сокровищницы?

— Ее кинжал, — почти шепотом призналась Авелен, воюя с пробкой пузырька под пристальным взглядом. Корина ответ искренне позабавил.

— А что ж Риндон не вытащила? — хохотнул он, и Авелен обиженно фыркнула, сверкнув глазами из-под падающих на лицо волос.

— Он тяжелый, — буркнула принцесса, давая понять, что то была единственная причина, помешавшая ей одолжить из королевской сокровищницы отцовский меч. — А где Исс’Андлат, я и вовсе не знаю, дядя Эдмунд хранил ее отдельно от остального оружия.

Исс’Андлат, на взгляд Корина, могла оказаться еще тяжелее Риндона, поскольку была на несколько дюймов длиннее. Но у Авелен было до того обиженное лицо, что он решил не разочаровывать ее еще сильнее.

— Покажи, — попросила принцесса еще раз, наконец справившись с тугой пробкой и неожиданно заговорив каким-то совсем робким голосом. Пришлось стаскивать звенящую кольчужными кольцами куртку и закатывать оба свободных рукава верхней и нижней рубашки. Не огорчать же ребенка отказом, когда он и без того расстроился.