Дарлен не смог сказать ему, что братья уже были мертвы. Стояли до самого конца и остались далеко позади, среди покинутых на поле боя мертвецов, когда пал первый из южных рубежей. Быть может, калорменский тисрок был милостив. Но перед глазами всё равно раз за разом вставали видения исклеванных воронами тел. Братьям… злая судьба отказала даже в погребении.

Она откажет им всем. И даже Элари. Та ведь тоже не отступит.

— Мама рассказывала, что в живых осталось лишь две дюжины человек, — сказала Авелен, почти слыша удары сотен лошадиных копыт по горной тропе. Несметные полчища шли к королевскому замку, и на пути у них стояли лишь несколько десятков мужчин. Половина из них даже не были рыцарями.

— Лишь две, — согласился Корин всё тем же незнакомым голосом. Будто хотел сказать, что у них не было иного выбора. Арченланд будет стоять до конца, сколько бы врагов ни подступило к его границам. Тот Арченланд, в который он верил.

…несметные полчища вновь пришли в движение, едва на горизонте забрезжили первые лучи солнца. Погасли затоптанные тяжелыми сапогами угли, опустели бурдюки с водой, победно затрубили боевые трубы — будто они уже вошли в распахнутые ворота Анварда, — и по рядам притаившихся среди скал грязных измученных людей прошелестело роковое «Идут».

Идут! — загремело по злосчастной, вдруг оказавшейся слишком широкой тропе, и в белизне едва взошедшего солнца засверкали отполированные кольчуги и длинные плащи. Они уже считали себя победителями.

— Вперед! — взревело над перевалом в ответ, и пестрые ткани в узорах дюжин гербов обагрились кровью под ударами вскинутых алебард. Отчаянно заржали падающие лошади, засвистели топорами палачей полумесяцы лезвий на длинных древках, вонзились, вырывая всадников из седел, острые крючья на концах алебард. Синяя краска растекалась по лицам мертвецов под смятыми шлемами. Воины Азарота всегда шли первыми. Лучшие среди калорменцев. Против последних среди арченландцев.

И в стылом рассветном воздухе засвистели сабли и тяжелые копья, жаля укусами змей и скорпионов. Синелицые демоны уходили в сторону от выпадов алебард, словно вода, расступающаяся под ударом клинка, и били в ответ, едва им удавалось подобраться достаточно близко. Одному из троих, а то и пятерых, но что проку от этих подсчетов, когда за их спинами уже мчались вверх по тропе дюжины новых врагов? Сколько бы ни упало их теперь на скользкие от крови камни, этого всё равно будет недостаточно.

От лязга и криков звенело в ушах, и во рту давно стоял ржавый привкус крови, но этого тоже было недостаточно. Не живые, так мертвые, но калорменцы по-прежнему забирали у них пядь за пядью. Заваливали их изрубленными телами, так или иначе заставляя отступить. Сотня мертвецов, две, три… Считать их будут уже после. Уже другие. От дыма и крови было нечем дышать.

Не на что было надеяться.

Пока над перевалом вдруг не повисла неожиданная звенящая тишина. Бой прекратился, стоило раздаться одному-единственному голосу.

— Довольно.

Пот заливал глаза вместе с кровью из рассеченного лба, но плывущий взгляд всё же различил алую попону на крупе черного жеребца. Смуглое лицо в обрамлении длинных темных волос. И пронзительно-зеленые глаза, давний отголосок родства с севером на лице южного правителя. Насмешка богов, не иначе. Они смотрели друг на друга одинаково-зелеными глазами — не запачкавший даже сапог тисрок на лоснящемся жеребце и вымаранный кровью принц, едва видящий сквозь грязные волосы и темнеющие перед глазами пятна, — пока враг не кивнул будто бы в знак уважения и не спрыгнул с коня. Шагнул вперед, будто не боясь, что хрипящий, из последних сил опирающийся на алебарду принц всё же сумеет развернуть ее в руках и одним ударом раскроить череп под темным острозубым венцом.

— Я сожалею, — сказал тот, кого годы спустя назовут Покорителем Запада. Будто его слова могли хоть что-то изменить. Могли вернуть к жизни хоть кого-то из убитых его воинами.

— На что… мне твоя жалость? — вырвался в ответ совсем не королевский хрип. Сил не осталось даже на это.

Ильсомбраз ответил не сразу. Посмотрел на его кольчугу, а затем вновь на измаранное лицо.

— И всё же… я совершил ошибку. Я не пойду дальше. Когда мы встретимся в следующий раз, я предложу принцессе Элари мир.

— Как… благородно.

Говорить подобное, оставив за спиной сотни мертвецов. Лишив жизни даже короля и его сыновей. Даже жаль… что им недостает южного коварства. Иначе Элари первой бы поднесла Ильсомбразу кубок с отравленным вином. Но она не сделает этого, даже похоронив всю свою семью.

Он бросил алебарду, лишь когда заполонившие перевал полчища и в самом деле повернули назад. Словно огромная, шелестящая стальной чешуей змея, уже не видевшая, как враг наконец выпустил из рук оружие и сполз по скале, хватаясь за нее рукой. Как на залитой кровью тропе остались лишь тела шести десятков арченландцев.

Лишь две дюжины из них еще оставались на ногах. И в потрясенной тишине не сразу прозвенело неверящее «Ура?!».

— Ура! — подхватили остальные хриплыми задыхающимися голосами. — Ура Его Высочеству! Ура…!

И потерянно замолчали вновь, повернувшись к тому, кого собирались чествовать.

Принц смотрел в пустоту.

========== Глава семнадцатая ==========

Комментарий к Глава семнадцатая

Мы окончательно уползли в нехронологическое повествование.

Багровое солнце неторопливо клонилось к закату — к слепяще-белой линии горизонта между столь же багровыми барханами и лишенным и тени облаков небом, — когда на петляющем вдоль извилистой реки тракте вновь поднялась пыль под копытами мчащегося во весь опор жеребца. И первой, как это не прискорбно, его заметила вовсе не Джанаан. Вилора стояла у нее за спиной, опираясь на витые перила узкой галереи-балкона — хозяин этого дворца-форпоста не иначе, как пытался повторить знаменитые наружные галереи Джаухар-Ахсаны, — и рассеянно смотрела на закат, пока Джанаан раздавала приказы уставшим от зноя слугам.

— Кувшин вина и теплое покрывало ко мне в спальню, — они с Ильгамутом останавливались здесь прошлым летом, и Джанаан прекрасно помнила, сколь холодной могла быть ночь в сердце пустыни после столь же жаркого дня. — Нет, мясо пусть подадут мужчинам, я поужинаю фруктами и…

— Госпожа, — окликнула ее Вилора и зазвенела подаренными Ильгамутом золотыми браслетами, делая шаг в сторону Джанаан, — простите, что смею прерывать вас, но… Разве это не ваш сын?

Джанаан обернулась, словно эти слова были ударом молнии, расколовшим землю прямо у нее за спиной, и растерянно уставилась на петляющую по берегу реки дорогу. Поначалу даже решила, что Вилору подвело зрение — как можно было понять, что это Сармад, когда он был еще так далеко? — но присмотрелась и поняла, что всадник и в самом деле был слишком невысок для взрослого мужчины. Но мчался так, словно уже им был.

Во имя всех богов! Если это и правда Сармад, то где его свита?! И что он делает так далеко на Юге?! Почему не предупредил ее?! Да даже когда брат послал сражаться с пустынниками Ильсомбраза… Тот всё же был старше. И ехал на эту войну уж точно не один!

Она знала, что Ильгамут писал в Ташбаан, когда на границе вновь стало неспокойно — скорее из уверенности, что тисрок должен знать о том, что творится на другом конце Калормена, чем из действительной надежды на помощь с севера, — но даже калорменские боги не могли быть столь жестоки, чтобы этой помощью оказался Сармад. Это было даже ужаснее, чем слухи о том, что тисрока видели в центральных сатрапиях. И болтали теперь на каждом углу, будто и не тисрок это вовсе, а очередной северный демон, принявший его обличие на погибель всему Калормену. Ведь все знали, что Рабадаш не может покинуть Ташбаан.

— Мама! — обрадованно закричал запыленный с ног до головы Сармад, спрыгнувший с коня в тот самый миг, когда она спустилась вниз, в облицованный белым мрамором двор с распахнутыми во всю ширь воротами, и бросился к ней, раскинув руки.

— Хвала богам! Мы думали, что не успеем догнать тебя до самой Джаухар-Ахсаны!