Они боялись его за то, что он с детства отстаивал свою честь и честь матери, вместо того, чтобы уважать его за это. Уильям, в свою очередь, их презирал. Эти ленивые и непостоянные графы и бароны, в годы Анархии то и дело менявшие сторону и примыкавшие то к Стефану Блуаскому, то к Генриху Плантагенету, с первых же мгновений решили, что Уильям — такое же чудовище, как и его отец. Они и их такие же ленивые и трусливые сынки травили его, как травят оленя на охоте, видя в нем одни только недостатки. И в какой-то момент чаша его терпения переполнилась.

Это случилось летом 1167 года. Уильяму тогда было шестнадцать, со дня акколады* прошло уже почти полгода, и родители, прежде обсуждавшие это только между собой, заговорили с ним о женитьбе. Вариантов было несколько, наследник рода де Шамперов и будущий барон Гронвуда и Малмсбери считался солидной партией, но Уильям только равнодушно пожал плечами, предоставив родителям самим решать, какая из девушек подойдет больше.

На его взгляд, они все были одинаковые. Глупо хихикающие и постоянно кокетничающие, как того требовала куртуазная мода, и, если у них хватало смелости заговорить с бастардом Блуа, требовавшими, чтобы он спел или прочел стихи, желательно собственного сочинения. Петь Уильям не любил — что в глазах сплетников было лишь подтверждением того, что он не может быть сыном самого прославленного трубадура Англии, — а стихи находил глупостью и пустой тратой времени. Ни одна из этих девиц, как бы туго она ни шнуровала свое блио* и ни хлопала длинными ресницами, не вызывала у Уильяма желания прославлять ее достоинства, да еще и в стихотворной форме.

А гронвудские девушки стихов и вовсе не просили, им было достаточно какой-нибудь ничего не значащей безделушки и теплой улыбки, чтобы они забыли о том, что Уильям — бастард мерзавца и чудовища. Эти девушки были куда честнее, чем разряженные в пух и прах дочери и сестры графов и баронов, и улыбались ему не через силу и не потому, что он был наследником обширных земель и баронского титула. Но дочку конюха, как бы мила и очаровательна она ни была, баронессой не сделаешь, а значит, придется терпеть одну из этих высокородных пустоголовых девиц. Уильяма, не собиравшегося иметь с будущей женой никаких дел, кроме продолжения рода, это, пожалуй, даже устраивало.

Но лорду Артуру отказали. В вежливой, но непреклонной форме, вызвавшей искреннее удивление и у самого барона, и у его близких. Отказать де Шамперам? Брату, пусть и незаконнорожденному, и племяннику самого короля?

— Странно это всё, Вилли. Там ходят слухи, будто графиня сказала, — сбивчиво пересказывала Уильяму разведанные новости хорошенькая дочка конюха, — что она вовсе и не прочь породниться с Артуром де Шампером. Только я не понимаю, почему же тогда…

Зато понял Уильям. Графиня была не прочь породниться с Артуром де Шампером, но не с Юстасом Блуаским.

— Ты расстроился? — спросила дочка конюха и погладила его по щеке.

— Нет, — коротко ответил Уильям. Произошедшее только укрепило его в мысли, что его место не здесь, а в Палестине, в рядах рыцарей в белых плащах. Но это решение не пришлось по нраву родителям.

— И думать не смей, — велел ему лорд Артур. — Как бы я ни уважал тамплиеров, я не позволю моему наследнику стать одним из них.

Хватит лгать, хотелось ответить на это Уильяму. В твоем наследнике ни капли крови де Шамперов, об этом давно уже сплетничает вся Англия.

Их несхожесть была заметна, еще когда Уильям был совсем ребенком, и чем старше он становился, тем сильнее она бросалась в глаза. Сероглазый, с худощавым скуластым лицом и медно-рыжим отливом в каштановых волосах, наследник лорда Артура куда больше походил на короля Генриха, чем на своего якобы отца. Что могло привести только к новым слухам, немедленно бы записавшим Уильяма в бастарды не только Юстаса, но и любвеобильного Генриха. Бросить еще одну тень на честь матери? После того, что ей пришлось пережить по милости Блуаского принца?

Выход был только один: исчезнуть раз и навсегда, и тогда сплетни в скором времени прекратятся просто потому, что не о ком будет сплетничать. А вступи он в Орден тамплиеров, и не только сможет спасти семью от позора, но еще и добавит ей почета, особенно если ему суждено будет занять в Ордене высокий пост. Жаль было только мать.

— Храмовники? — переспросила леди Милдрэд, но как-то обреченно, словно уже понимала: что бы она ни сделала и ни сказала, сына это не переубедит. — Уильям, послушай. Я знаю, тебе порой приходится слышать… обидные слова, но это лишь чьи-то гнусные выдумки. Я не лгу тебе! — воскликнула она с жаром, стремительно поднявшись и схватив сына за плечи. — Я никогда тебе не лгала, и меня не волнуют эти досужие сплетни!

— Я всё решил, мама, — негромко ответил Уильям, и она расплакалась, спрятав лицо у него на груди.

— Как же я буду без тебя, мой милый?

— Доволен? — гневно спросил лорд Артур. — Посмотри, до чего ты ее довел.

Он довел? В тот миг Уильяму захотелось развернуться и высказать барону всё, что он думает о нем и о его лжи. Он любил мать, он всегда ее защищал, и Уильяму было всё равно, какую цену ему придется за это заплатить. А теперь даже это ему ставили в вину. И кто? Человек, называвший себя его отцом.

— Я всё решил, — повторил Уильям сквозь зубы. Вот теперь он знал наверняка, что поступает правильно.

И на следующее же утро уехал, не оглядываясь.

***

Лондон, год 1168, 9 ноября.

— Он так и не передумал? — спросил Артур де Шампер, снимая плащ и садясь в предложенное ему кресло в покоях магистра тамплиеров в Англии. Снаружи лил дождь, застилавший глаза так, что ничего не было видно и на три шага вперед, поэтому с длинных темных волос барона капала вода.

— Нет, и более того, он постоянно настаивает на том, что уже готов стать полноправным членом Ордена, — ответил Ричард Гастингс, усаживаясь с другой стороны массивного стола. — И если хочешь знать, что я об этом думаю…

— Да говори уж, — устало сказал Артур, обеими руками откидывая с лица мокрые волосы.

— Ему здесь нравится, — просто ответил старый друг. — Я уж не говорю о том, что он хороший боец и к тому же превосходно образован, а потому имеет все шансы однажды стать Великим Магистром. Нам нужны такие рыцари, как Уильям.

— Вот с этого, — процедил Артур, — и надо было начинать. Конечно, Ордену выгодно заполучить одного из племянников английского короля.

— Выгодно, — не стал спорить Ричард. — Но Уильяма я пытаюсь отговорить еще с того дня, когда он впервые пришел на могилу Эдгара.

— Вот как? — протянул барон. — И как же давно это было?

— Ты не знал? — удивился Ричард. Насколько же плохими у мальчика были отношения с отцом, если он, годами лелея мысль стать тамплиером, ни разу не обмолвился о ней Артуру? Хотя бы в пылу ссоры. Уильям скрывал всё до последнего, словно барон был ему злейшим врагом, стремившимся не помогать сыну, а только разбивать все его мечты. — Это было чуть больше четырех лет назад, он появился у ворот, как из воздуха. Думаю, просто бродил по городу и случайно наткнулся на прецепторию. Но расценил это, как знак свыше, не иначе. Что с ним происходит, Артур? Я часто вижу мальчишек с такими несчастными глазами, которые не знают, куда еще им податься и потому приходят к нам. Но все они либо младшие сыновья, которым не достанется ничего, кроме коня и меча, либо и вовсе простолюдины, готовые отдать последнее, что имеют, в надежде найти в Святой Земле долю лучше, чем здесь. И я не понимаю, почему Уильям, который должен унаследовать огромные земли, смотрит на меня так же, как эти лишенные практически всего мальчишки. Я не раз пытался с ним поговорить, но толку от этого было немного, потому что разговаривать он не хочет.

Теперь, видя, что Уильям не смог открыться даже собственному отцу, Ричард понимал, почему мальчик не стал откровенничать с совершенно чужим ему тамплиером, но мотивы Уильяма от этого понятнее не становились.

— А чего же он хочет? — раздраженно спросил Артур. Гастингс был абсолютно прав, у сына было всё, о чем только мог мечтать мужчина и чего сам Артур добивался с таким трудом, а Уильям одним махом обесценил все отцовские старания, решив стать храмовником. Конечно, владения де Шамперов и без него было кому унаследовать, но Уильям был старшим сыном, и его решение отказаться от всего ради белого плаща казалось Артуру пощечиной. Хотелось схватить сына и встряхнуть его как следует, а потом накричать на него, не стесняясь в выражениях, чтобы он понял наконец, что всё это было для него. Это Уильям должен был быть следующим бароном Гронвуда и Малмсбери, а не Гай и не Генри. Как бы ни любил их Артур, ему даже в страшном сне не могло привидеться, что они получат земли в обход старшего брата. И не по чьему-то злому умыслу, а потому что этого захотел сам Уильям.