“Я не понимаю, – говорит ПЛАТОНОВ, – …Ведь делать-то ШОЛОХОВ ничего не делает, зачем же он мне всё это говорит”…»[28]. Несмотря на хлопоты отца, Платона приговорили к заключению в исправительно-трудовой лагерь.

В то время среди заключенных колымских исправительно-трудовых лагерей находились будущие авторы лагерной прозы Алексей Яроцкий, Борис Лесняк[29], Варлам Шаламов, Иван Исаев, Галина Воронская[30], арестованные в 1935–1937 годах.

В конце 1940-х годов А. С. Яроцкий, Г.А. Воронская, И. С. Исаев познакомились с В. Т. Шаламовым, а потом до конца его жизни встречались и переписывались с ним. Книги с его дарственными надписями хранятся у дочерей Воронской, Яроцкого, Лесняка. Б. Н. Лесняк, Г. А. Воронская и И. С. Исаев написали воспоминания о Шаламове. Их личные отношения с автором «Колымских рассказов» складывались по-разному, но все они понимали масштабы его личности и таланта.

В годы войны многие заключенные стремились попасть на фронт. В. В. Есипов заметил, что Яроцкий не раз подавал «…заявление о досрочном освобождении с целью попасть на фронт, в штрафбат…»[31].

Весной 1944 г. Шаламов работал на прииске «Спокойный». Об этом периоде жизни он написал в рассказах «Доктор Ямпольский», «Леша Чеканов, или однодельцы на Колыме», «Май». В 1944 г. Шаламов «… с диагнозом алиментарная дистрофия и полиавитаминоз» был доставлен в центральную больницу Севлага, в семи километрах от поселка Ягодное, центра Северного горнопромышленного района, где работала главным врачом Нина Владимировна Савоева, а фельдшером и помощником хирурга двух хирургических отделений был заключенный Борис Лесняк[32]. О своей работе в больнице Лесняк писал: «Прошло сравнительно мало времени с тех пор, как я вырвался из забоя, и был непомерно счастлив, обретя работу, которой собирался посвятить свою жизнь, а кроме того, обретал надежду эту жизнь сохранить»[33]. Борис Лесняк вспоминал: «С Шаламовым мы сразу нашли общий язык, мне он понравился»[34].

В марте Шаламова выписали из больницы и вернули на прежнюю работу, непосильную для него. Летом Н. В. Савоева добилась его возвращения в больницу в поселке Беличья, где он работал культоргом и подсобным рабочим.

Зная, что Шаламов категорически отрицал возможность проявления человечности в условиях лагеря, Лесняк впоследствии писал, что такой вывод противоречил собственному опыту писателя, поскольку ему дали возможность задержаться в больнице в Беличьей, где писатель был освобожден от тяжелого физического труда и избавлен от голода. По воспоминаниям Лесняка, благодаря главврачу больницы Н. В. Савоевой Шаламов получил передышку и мог восстановить силы.

Со своей стороны Шаламов в рассказе «Спецзаказ» раскрыл фальшивый гуманизм лагерной медицины. По его наблюдениям, специальное улучшенное питание (о котором писал Лесняк), предоставляли умирающим людям, когда они уже были не в состоянии им воспользоваться.

Шаламов утверждал, что опыт, приобретенный человеком в лагере, является полностью отрицательным, а пребывание в лагере непоправимо калечит человека. Лесняк же думал, что именно благодаря лагерному опыту Шаламов стал большим писателем.

Поселившись в Москве, Шаламов встречался с Лесняком, когда он приезжал в столицу, переписывался с ним, так как он жил в Магадане до 1972 года.

Исследователь биографии Шаламова писал, что после выписки из больницы в Беличьей осенью 1945 года, Шаламову «…пришлось побывать на лесной командировке на ключе Алмазном, где заготавливали столбы для высоковольтной линии и кормили только один раз в день, вечером, и откуда он попытался совершить отчаянный побег (рассказ “Ключ Алмазный”)…»[35]. В наказание Шаламов был отправлен в штрафной лагерь на прииск «Джелгала».

В 1946 г. Шаламов был переведен на прииск Сусуман, снова дошел до состояния полного истощения, и оттуда при помощи знакомого врача Андрея Максимовича Пантюхова попал в санчасть.

Именно Пантюхов спас Шаламова, устроил его: «Сначала… при себе санитаром…, а потом убедил главврача Сусуманской больницы Соколова отправить его на курсы фельдшеров, открывшиеся при Центральной больнице УСВИТЛа». В декабре 1946 г., после окончания курсов Шаламов стал фельдшером центральной больницы для заключенных в поселке Левый берег, где А. С. Яроцкий работал главным бухгалтером.

Шаламов написал о Яроцком в рассказе «Путешествие на Олу» (1973). Автор вспоминал, как Яроцкий помог ему в трудный момент: «Есть в науке жизни хорошо известное выражение “полоса удачи”. Удача бывает маленькая и большая… На следующий день, обдумывая, как мне попасть на катер, я встретил тоже на улице Яроцкого, бывшего главного бухгалтера больницы. Яроцкий работал в бухте Веселой, жена его разрешила мне выстирать в его квартире белье, и я целый день с удовольствием стирал то, что скопилось за время моего пути в руках подполковника Фрагина[36]. И это тоже была удача. Яроцкий дал мне записку к диспетчеру. Катер ходил раз в день, я затащил на борт свои два чемодана…»[37].

Как видно из писем Яроцкого 1956 и 1967 гг., Шаламов был инициатором их переписки. Яроцкий 2 мая 1956 г. ответил на его письмо:

«Дорогой Варлам Тихонович!

Прочел с радостью твое сердечное и теплое письмо и очень рад, что ты меня не забываешь. Я пишу на “ты” потому, что считаю тебя близким по духу человеком, рад, что ты жив и дожил до хороших времен, когда наша страна начинает духовно обновляться и подул свежий ветер, который долетел и до особого района деятельности “Дальстроя”.

Из наших общих знакомых реабилитированы: Заводник Я. Е. (он работает в Москве начальником государственной хлебной инспекции), Рыжов, Исаев, Топорков, Лоскутов и многие другие.

До меня очередь пока не доходит, но я особенно не спешу, т. к. в партии мне восстановления не нужно, ибо я в ней не состоял, а реабилитация в мое юридическое состояние ничего нового не вносит.

Напиши, как твои дела в этом плане!

На Колыме осталось жить 2 года, потом получу пенсию и уеду в какой-нибудь тихий угол, где смогу встретиться с тобой.

Нам нужно не терять связи, нужно подобрать 3–4 человека и написать коллективные воспоминания с посмертным опубликованием или без оного, но труд сей нужно совершить: “да ведают потомки православные”…

Не узнал бы ты сейчас Колымы, нет больше “особого” колорита, лагерей почти нет, офицеров демобилизовали, вчерашние хозяева жизни работают на мелких хозработах, горное дело сильно свертывается, зато много уделяется внимания с/х и строительству Магадана, в городе новые автобусы, такси, хорошие рестораны и пр<очие> блага культуры.

Одна амнистия следует за другой, много отпустили “власовцев”, сейчас отпускают почти всех бендеровцев, ссылку ликвидировали, выслали очень много народа, но много и приезжает.

Дома у меня все нормально, дети растут и хорошо учатся, мы с женой стареем и глупеем.

Будешь в Москве, зайди к Заводнику, думаю, впрочем, что он тебя не узнает и не примет, он стал вельможей и забыл ключ “Дусканья” и лесозаготовки.

Жду писем, с товарищеским приветом,

Алексей».[38]

Яроцкий спрашивал лагерного товарища о реабилитации, как будто знал, что в это время Шаламов ждал ответа на свой запрос, отправленный 18 мая 1955 г. прокурору Р. А. Руденко[39] в Генеральную прокуратуру. Решение о реабилитации Шаламова было принято 18 июля 1956 г., а справку он получил 3 сентября 1956 г.[40] Сам Яроцкий тоже был реабилитирован 29 сентября 1956 г.