В мае 1952 года сняли с должности начальника охраны Сталина и направили в уральский город Асбест в качестве заместителя начальника Баженовского ИТЛ МВД СССР генерала Николая Власика. Новым начальником охраны Сталина стал полковник Николай Новик.

Уже в начале декабря 1952 года Власика арестовали по делу врачей, поскольку он «обеспечивал лечением членов правительства и отвечал за благонадежность профессуры». 17 января 1953 года Военная коллегия Верховного Суда СССР признала его виновным в злоупотреблении служебным положением при особо отягчающих обстоятельствах и приговорила к десяти годам ссылки, лишению генеральского звания и государственных наград. До 12 марта 1953 года Власика допрашивали почти ежедневно. По амнистии 27 марта 1953 года срок ему сократили до пяти лет, без поражения в правах, и направили его для отбывания ссылки в Красноярск. Постановлением президиума Верховного Совета СССР от 15 декабря 1956 года Власика помиловали со снятием судимости, но в воинском звании и наградах восстановлен он не был223.

Большую часть охраны и персонала так называемой «ближней дачи» Сталина в Кунцево в 1952 году тоже сменили на преданных Берии людей, выходцев из Грузии, что не могло не насторожить Сталина. «В последнее время Сталин стал запирать двери... у него нарастала ­какая-то боязнь», — вспоминал офицер Главного управления охраны (ГУО) МГБ, входивший в число двадцати четырех так называемых «выездных охранников» или «прикрепленных», Павел Иванович Егоров, 1926 года рождения, закончивший службу в 1961 году офицером охраны председателя КГБ Александра Шелепина.

Есть много свидетельств того, что охрана Сталина и персонал дачи буквально взывали о медицинской помощи Сталину, когда тот умирал, а его ближайшие соратники по партии саботировали оказание этой помощи. И Сталин умер. Версий о его быстрой кончине предостаточно. Но очевидно одно: внешне здоровый человек, не слишком старый, провел вечер в компании Маленкова, Берии, Хрущева и Булганина, пил с ними, как часто до этого, до раннего утра 1 марта 1953 года и наступившего дня уже не увидел. Он валялся без сознания на полу в луже собственной мочи много часов, и никому до него не было дела.

Основными заговорщиками в деле устранения Сталина были Берия, Маленков и Хрущев. В числе вовлеченных в заговор был и министр гос­безопасности Игнатьев, являвшийся одновременно начальником ГУО МГБ, и офицеры личной охраны Сталина, так называемые «прикрепленные» — старшие смены Иван Хрусталев, Михаил Старостин и заместитель коменданта «ближней дачи» Сталина Петр Лозгачев.

Спустя много лет после смерти Сталина о событиях роковой для него ночи вспоминали разные люди. Хрущев писал:

Вдруг звонит Маленков: «Cейчас позвонили от Сталина ребята (он назвал фамилии), чекисты, и они тревожно сообщили, что будто бы ­что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и уже известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда». Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, все это заняло минут 15. Мы условились, что вой­дем не к Сталину, а к дежурным... Зашли туда. Спросили: «В чем дело?». Они: «Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было».

Послали мы на разведку Матрену Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина, ограниченную, но честную и преданную ему женщину. Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, а под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам.

Вызвать врачей или ­как-то облегчить состояние Сталина ­почему-то его соратникам не пришло в голову.

Вот воспоминания одного из охранников «ближней дачи» Сталина Константина Федоровича Козлова, 1924 года рождения, зачисленного в охрану в мае 1947 года:

Все двери на ключ закрывались. И просто так в них никто не вой­дет. Вспоминая, как мы, охранники, обсуждали случившееся со Сталиным, скажу прямо: приходили мы к одному выводу, что Сталина убили! Не может быть, чтобы просто так, ни с того ни с сего, за ­какие-то полтора часа человека не стало!

Геннадий Николаевич Коломенцев, 1923 года рождения, в 1950 году был зачислен в 6-й отдел ГУО МГБ (этот отдел обеспечивал обслуживание и питание высшего руководства партии и правительства), на момент смерти Сталина был частью его обслуги, но, правда, не на «ближней даче», вспоминает:

При жизни Сталина я ни разу не был на той даче. А когда он умер, мне ­как-то позвонил Орлов224, спрашивает: «Геннадий Николаевич, ты на даче у нас никогда не был?» Я говорю: «Нет». «Приезжай, посмотришь, как Сталин жил, какая обстановка»...

У Сталина был такой порядок. Приезжает. Чай попьет или там что... И уходит к себе. Закрывается. Все! Без звонка никто к нему зайти не мог. У него звонок стоял. Если нужно ­кого-то вызвать, он нажимал звонок. В ту ночь, когда он умер, ни звонка, ничего... Утро. Время подъема подходит: 10, 11... К этому часу Сталин обычно вставал... Охрана забеспокоилась. Позвонили в ГУО. Оттуда приехали. Когда вскрыли дверь, он лежал на полу около тахты, на которой спал.

Так что Хрущев очень многое описывает неточно. Двери в покои Сталина, как всегда, были заперты. Охранники находились на своих постах. За расстановку по постам и их регулярную проверку отвечал старший смены полковник Хрусталев и его сменщик полковник Старостин. Естественно, ни о каком сне во время вахты речи быть не могло.

Cменивший утром 2 марта 1953 года старшего по смене полковника Хрусталева полковник Старостин, наблюдая необычное для Сталина изменение его распорядка, доложил об этом по телефону министру гос­безопасности Игнатьеву. По правилам он обязан был сделать именно это — доложить Игнатьеву. Получив подобное сообщение, министр обязан был в кратчайший срок появиться на даче, чтобы на месте выяснить ситуацию и отдать необходимые распоряжения. Вместо этого ­почему-то Игнатьев дал команду Старостину разыскать по телефону Берию.

Это был очень странный приказ, но он многое проясняет, если предположить, что Берия был движущей силой заговора, о чем не мог не знать Игнатьев. Не желая быть втянутым в заговор в качестве его активного участника, Игнатьев устранился от принятия каких бы то ни было решений и отдал приказ проинформировать Берию, который к охране Cталина отношения не имел, и информация о том, что Сталин спит дольше обычного, не должна была показаться Игнатьеву достойной времени и внимания второго человека в государстве.

За время «болезни» Сталина начальник ГУО, он же министр гос­безопасности Игнатьев, ни разу не появился на даче, хотя его прямая обязанность состояла в том, чтобы там обязательно побывать в первую же минуту. Маленков тоже мог послать на дачу «своего» Игнатьева, но вместо этого лично послал (узнать о ходе операции по устранению Сталина) Хрущева. Тот поехал и выяснил, что Сталин еще не умер, но беспокойства и подозрений у охраны все происходящее не вызывает, и можно спокойно ждать, пока он умрет.

Именно по этой причине в своих воспоминаниях о столь важном историческом событии Хрущев уходит от конкретизации того, куда и с кем «они» вошли и с кем затем разговаривали из охраны. Тирана успешно отравили, часы жизни его были сочтены, охрана бездействовала. С этими известиями Хрущев с дачи и отбыл.

Чтобы раньше времени информация о болезненном состоянии Сталина не распространилась за пределы дачи и охрана не начала вызывать к Сталину врачей, офицеры охраны были строго предупреждены Берией о неразглашении сведений о болезни «хозяина».