Настоящим королевское датское генеральное консульство доводит до сведения Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, что арестованный офицер Австро-­Венгерской армии граф Роберт Мирбах, согласно письменному сообщению германского дипломатического представительства в Москве, адресованному на имя датского генерального консульства, в действительности состоит членом семьи, родственной германскому послу графу Мирбаху, поселившейся в Австрии46.

Поскольку первый документ датского консульства датирован 15 июня, а второй — 17 июня, правильно будет предположить, что письменный ответ германского посольства на запрос датчан был предоставлен 16 июня, по получении датского запроса, и преследовал гуманитарные цели: в германском посольстве решили посчитать неведомого «графа Роберта Мирбаха» родственником германского посла в надежде, что это облегчит участь несчастного австрийского офицера и его немедленно освободят, тем более, что выдвинутые против него обвинения казались сотруднику германского посольства в Москве Рицлеру несерьезными. Причастность же германского посла к делу «племянника» ограничилась, видимо, данным им разрешением зачислить Роберта Мирбаха в свои дальние родственники. Посол Мирбах своего однофамильца не знал и никогда с ним не встречался.

В германском посольстве о деле быстро забыли, считая инцидент исчерпанным. В датском — ожидали освобождения Роберта Мирбаха из ВЧК. Но прошло больше недели, а его не освобождали. Тогда 26 июня генеральный консул Дании Гакстгаузен обратился в ВЧК с официальной просьбой «освободить из-под ареста австрийского военнопленного графа Мирбаха при условии гарантии со стороны консульства о том, что упомянутый граф Мирбах по первому требованию впредь до окончания следствия [по делу Ландстрём] явится в Чрезвычайную Комиссию».

Однако просьбу Гакстгаузена не удовлетворили, Роберта Мирбаха не освободили. И не случайно: «дело племянника посла» легло в основу досье против германского посольства и лично посла.

Основной уликой в руках Блюмкина стал документ, подписанный (добровольно или по принуждению) арестованным Робертом Мирбахом:

Я, нижеподписавшийся, венгерский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию сообщить ВЧК секретные сведения о Германии и германском посольстве в России47.

Документ являлся грубейшей фальсификацией. Его написали от руки на русском. Само «обязательство» написал один человек, а приписку и подпись на русском и немецком — ­кто-то еще. Может быть, Роберт Мирбах вообще этого документа не видел, не читал и не подписывал. Подписанного текста «обязательства» на немецком языке не существовало, по крайней мере, никто его не видел и не предъявлял. При первой публикации этого документа в 1920 году48 сделали еще один подлог: вместо «венгерский подданный» было намеренно напечатано «германский подданный», дабы четче подчеркнуть связь Роберта Мирбаха с германским послом, которой на самом деле не было.

Все это заставило немцев заволноваться. Германский посол теперь уже отрицал родственную связь с Робертом Мирбахом, а в фабрикации «дела» усматривал очевидную провокацию. О суете чекистов вокруг германского посольства и о заведенном деле проинформировали МИД Германии. В середине июня посольство официально уведомило Карахана и через него Дзержинского, что располагает информацией о подготовке покушения на жизнь сотрудников германского посольства. 28 июня Рицлер передал Карахану новый материал по тому же вопросу.

Но Дзержинского во всем этом заинтересовали только имена осведомителей германского посольства, и председатель ВЧК ответил немцам, что, не зная имен информаторов, не сможет помочь посольству в предотвращении покушений. Тогда немцы согласились встретиться с Дзержинским в гостинице «Метрополь» и привели на встречу одного из своих осведомителей, подтвердивших Дзержинскому, что по имеющимся у него сведениям покушение запланировано на 5–6 июля и что в операции замешаны сотрудники ВЧК.

Утром 6 июля, незадолго до убийства Мирбаха, Рицлер в очередной раз приехал к Карахану в НКИД пожаловаться на то, что со всех сторон в посольство приходит информация о предстоящем покушении на посла. Карахан ответил, что сообщит обо всем в ВЧК Дзержинскому. Сотрудники Дзержинского Блюмкин и Николай Андреев действительно приехали в посольство в 14:15. При них был подписанный Дзержинским и Ксенофонтовым, скрепленный печатью ВЧК мандат, уполномочивающий Блюм­кина и Андреева встретиться с послом для обсуждения его дела. В документе указывалось:

Всероссийская Чрезвычайная Комиссия уполномочивает ее члена Якова Блюмкина и представителя Революционного Трибунала Николая Андреева вой­ти в переговоры с господином германским послом в Российской Республике по поводу дела, имевшего непосредственное отношение к господину послу. Председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии: Ф. Дзержинский. Секретарь: Ксенофонтов49.

Для разговора к сотрудникам ВЧК вышли Рицлер и переводчик посольства лейтенант Мюллер, для которых приезд Блюмкина и Андреева был продолжением утреннего разговора Рицлера с Караханом.

Все четверо прошли в приемную и уселись вокруг большого мраморного стола. Блюмкин заявил Рицлеру, что ему необходимо поговорить с Мирбахом по личному делу посла, причем, сославшись на строгое предписание Дзержинского, настоял на личной беседе с графом. Тот, не без колебаний, вышел к приехавшим.

Блюмкин сообщил Мирбаху, что явился для переговоров по делу Роберта Мирбаха, замешанного в «деле о шпионаже». В подтверждение Блюмкин предъявил ­какие-то документы. Мирбах ответил, что «не имеет ничего общего с упомянутым офицером» и что «дело это для него совершенно чуждо». На это Блюмкин заметил, что через десять дней дело рассмотрит революционный трибунал.

Андреев, все это время не участвовавший в беседе, уточнил, не хотят ли германские дипломаты узнать, какие меры будут приняты трибуналом по делу Роберта Мирбаха. Тот же вопрос повторил и Блюмкин. Видимо, это был условный сигнал. Ничего не подозревавший Мирбах ответил утвердительно. Со словами «это я вам сейчас покажу» Блюмкин выхватил револьвер и выстрелил через стол сначала в Мирбаха, затем в Мюллера и Рицлера (но промахнулся). Те были настолько ошеломлены, что остались сидеть в своих глубоких креслах (они были безоружны). Затем Мирбах вскочил и побежал в соседний с приемной зал, но в этот момент его сразила пуля, выпущенная Андреевым. Блюмкин между тем продолжал стрелять в Рицлера и Мюллера, но промахивался. Затем чекисты выпрыгнули в окно, бросили в комнату бомбы и уехали в поджидавшем их автомобиле.

Когда очнувшиеся от замешательства Рицлер и Мюллер подошли к Мирбаху, тот был уже мертв. Рядом с ним лежала неразорвавшаяся бомба. Другая взорвалась, оставив большое отверствие в полу.

Дальше Блюмкин, повредивший ногу во время прыжка из окна и раненный в ногу уже часовым посольства, открывшим стрельбу по убегавшим террористам, не принимал в событиях непосредственного участия. Несколько раньше из поля зрения исчез Андреев — убийца германского посла. По непонятным причинам лавры Андреева, как убийцы Мирбаха, достались Блюмкину.

Убийство германского посла стало первой серьезной и спланированной операцией советских спецслужб. Но провели ее совсем не гладко. Мирбах был мертв, но в суматохе чекисты забыли в здании посольства портфель с «делом Роберта Мирбаха» и мандат на имя Блюмкина и Андреева, подписанный Дзержинским и Ксенофонтовым. Два опаснейших свидетеля преступления — Рицлер и Мюллер, которых упорно пытался застрелить Блюмкин, остались живы и даже не были ранены. Можно только гадать, как развивались бы события после 6 июля, если бы не эти случайные промахи чекистов.

В первые пятнадцать минут после убийства в посольстве царила неразбериха. Майор Шуберт, глава комиссии по репатриации военнопленных, взял на себя организацию защиты здания, которое быстро превратили в небольшую крепость (немцы не исключали, что покушение на Мирбаха — начало намеченного революционерами разгрома посольства). Попытки сообщить представителям советской власти о случившемся остались безрезультатными: телефон посольства не работал (и это вряд ли было случайностью).