По линии Секретариата ЦК (то есть Свердлова) вопреки воле Ленина с мая велась усиленная подрывная антигерманская деятельность в Украине. 3 мая для ослабления военной мощи Германии и подготовки коммунистического переворота в Украине ЦК большевистской партии принял две резолюции о создании украинской компартии. Текстов этих резолюций в протоколе заседания ЦК нет, и не случайно. Одна из резолюций — о выделении Украинской компартии из состава РКП(б) в самостоятельную партию — подлежала публикации. Вторая — говорила о том, что компартия Украины является составной частью РКП(б). Иными словами, публично заявив о независимости украинской компартии, ЦК снял с себя формальную ответственность за подрывную деятельность, к которой готовились большевики в оккупированной немцами Украине. Антигерманские акты могли проводиться теперь фактически открыто, без риска осложнить и без того плохие советско-­германские или советско-­украинские отношения. Получаемые в связи с этим германские протесты заместитель наркома иностранных дел Георгий Чичерин отклонял на том основании, что большевики России к украинским большевикам отношения не имеют. Вместе с тем в запасе оставалась вторая резолюция, напоминавшая украинским большевикам, что самостоятельной партией они не являются, а подчинены единому ЦК российской компартии.

Летом 1918 года после провала крупномасштабного немецкого наступ­ления на Западном фронте и высадки американских вой­ск во Франции вырисовалась неизбежность поражения Германии в мировой вой­не. Немецким лидерам стало очевидно, что наступление в глубь России теперь не целесообразно не только с политической, но и с военной точки зрения. Обычно самоуверенный Людендорф в меморандуме статс-­секретарю иностранных дел 9 июня указал, что из-за нехватки кадров на Западном фронте командование армией вынуждено еще больше ослабить дивизии на Восточном. «Они достаточно сильны, чтобы выполнять задачи оккупационного порядка, — продолжал Людендорф, — но, если положение на востоке ухудшится, они не справятся с ним»40.

Однако не лучше было и положение Ленина. 25 июня в письме Кюльману Мирбах подвел черту под большевистским периодом правления в России, указав, что «после двухмесячного внимательного наблюдения» уже не может «поставить большевизму благоприятного диагноза. Мы, несомненно, стоим у постели опасно больного человека, состояние которого может иной раз и улучшиться, но который обречен», — писал Мирбах и предложил заполнить «образовавшуюся пустоту» новыми «правительственными органами, которые мы будем держать наготове и которые будут целиком и полностью состоять у нас на службе»41.

Разумеется, происходящее в германском посольстве не осталось незамеченным для советской госбезопасности. В дни, когда Мирбах отсылал в Берлин свои предложения о необходимости изменения германской восточной политики, в ВЧК, возглавляемой левым коммунистом Дзержинским, создали отдел «по наблюдению за охраной посольства и за возможной преступной деятельностью посольства». На должность заведующего этим отделом назначили будущего убийцу германского посла левого эсера Якова Григорьевича Блюмкина, молодого человека 19–20 лет.

Следует отметить, что сотрудники германского посольства давно уже жили в предчувствии неприятных происшествий. 4 июня советник германской миссии в Москве Курт Рицлер в поразительном по своей эмоциональности послании в Берлин в самых черных красках описывал будущее:

За последние две недели положение резко обострилось. На нас надвигается голод, его пытаются задушить террором. Большевистский кулак громит всех подряд. Людей спокойно расстреливают сотнями. Все это само по себе еще не так плохо, но теперь уже не может быть никаких сомнений в том, что материальные ресурсы большевиков на исходе. Запасы горючего для машин иссякают, и даже на латышских солдат, сидящих в грузовиках, больше нельзя полагаться — не говоря уже о рабочих и крестьянах. Большевики страшно нервничают, вероятно, чувствуя приближение конца, и поэтому крысы начинают заблаговременно покидать тонущий корабль. [...] Карахан42 засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол. Он собирается захватить его с собой в Америку и там продать, заработав огромные деньги на подписи [германского] императора. [...]

Никто не в состоянии предсказать, как они [большевики] встретят свой конец, а их агония может продлиться еще несколько недель. Может быть, они попытаются бежать в Нижний или в Екатеринбург. Может быть, они собираются в отчаянии упиться собственной кровью, а может, они предложат нам убраться, чтобы разорвать Брестский договор (который они называют «передышкой») — их компромисс с типичным империализмом, спасши таким образом в свой смертный миг свое революционное сознание. Поступки этих людей абсолютно непредсказуемы, особенно в состоянии отчаяния. Кроме того, они снова уверовали, что все более обнажающаяся «военная диктатура» в Германии вызывает огромное сопротивление, особенно в результате дальнейшего продвижения на восток, и что это должно привести к революции. Это недавно написал Сокольников, основываясь, очевидно, на сообщениях [советского полпреда в Берлине] Иоффе. [...] Прошу извинить меня за это лирическое отступ­ление о состоянии хаоса, который, даже со здешней точки зрения, уже совершенно невыносим43.

Заведенная Лениным в тупик, доведенная до кризиса, расколотая и слабеющая большевистская партия могла ухватиться теперь лишь за соломинку, которую в марте 1918 года протягивал ей Троцкий: «Сколько бы мы ни мудрили, какую бы тактику ни изобрели, спасти нас в полном смысле слова может только европейская революция»44. А для ее стимулирования необходимо разрубить затянутый узел советско-­германских отношений и так сплотить расколотую большевистскую партию, на что категорически не соглашался Ленин.

Возможно, возобновлять вой­ну летом 1918 года было не менее рискованно, чем продолжать ее в марте. Но в июне большевикам уже не из чего было выбирать. Ленинская политика «передышки» была испробована и не дала положительных результатов. В июне уже не имело значения, прав ли был Ленин в марте. Революция за три месяца передышки потеряла свой бескомпромиссный динамичный бег. Агония и отчаяние большевистского режима достигли своей высшей точки. Ее можно определить с точностью до дня — 6 июля 1918 года, когда приехавшие с мандатом Дзержинского и его заместителя Ивана Ксенофонтова в особняк германского посольства двое сотрудников советской госбезопасности — Блюм­кин и Андреев — потребовали встречи с послом Германии Мирбахом по чрезвычайно важному делу. В этот миг было спасено большевистское правительство, а вместе с ним по еще большей иронии судьбы ленинская брестская «передышка».

12 Четверной союз, или Центральные державы (Германия, Австро-­Венгрия, Турция и Болгария), в Первой мировой вой­не были противниками как Российской империи, так и революционных образований на ее обломках, в частности России и Украины. После Февральской революции и Октябрьского переворота продолжала существовать и воевать Антанта (англо-­франко-русское соглашение). Только Брестские соглашения де-юре прекратили вой­ну на Восточном фронте.

13 См. Ленинский сборник, Т. 11. М.-Л. 1929. С. 41.

14 Там же.

15 Протоколы Центрального комитета РСДРП(б). Август 1917 — февраль 1918. М. 1958. С. 167–173.

16 Там же. С. 204.

17 27 января (9 февраля) 1918 года в Бресте был подписан мирный договор между Четверным союзом и Украинской Народной Республикой. Вскоре украинское правительство обратилось к немецкому и австрийскому за помощью в изгнании большевиков с территории Украины, и как раз 18 февраля немецкая армия начала наступление на восток. Вот почему в этот день ленинские аргументы наконец подействовали на его соратников.

18 Социал-демократ. 1918. 20 февраля. № 28.

19 Документы внешней политики СССР. Т. 1. М. 1959. С. 112–113; L’Allemagne et les problemes de la paix pendant la premiere guerre mondiale. Documents extraits des archives de l’Office allemand des Affairs etrangeres, pub. etann. par A. Schereret, J. Grunewald. liv. III. De la revolution Sovietique a la paix de Brest-Litovsk (9 novembre 1917 — 3 mars 1918). Paris. 1976. Док. №№ 268, 269, 271 от 19 февраля 1918 г.