Киртланд был уверен, что его голос звучал как бедламит, потому что еще один стон - или это было теперь хныканье - был его единственным ответом.

  "И это?"

  Уже возбужденный, его член стал горячим и тяжелым у его живота, когда она привлекла ее кружащимися, поглаживающими ласками все сильнее. Когда он был уверен, что не сможет больше держать себя под контролем, она остановила удар.

  Он вонзился зубами в нижнюю губу, дрожь от освобождения пронизывала каждую фибру его существа. «Чародейка», - прошептал он. Ведь его тело действительно было под ее чарами. Это было ее, делать так, как ей заблагорассудится.

  Оседлав его бедра, она провела большим пальцем по его кончику с капюшоном, вызывая в воображении одну идеальную молочно-белую жемчужину. «Не борись со своими страстями, Джулиан. Быть созданным из плоти и крови, а не бездушной стали - это сила, а не слабость ».

  Он уже сдался ее первому прикосновению. «Я не мог бороться с тем, что ты со мной делаешь, даже если бы я хотел».

  Завораживающим движением кончиков пальцев Сиена снова довела его до края. На этот раз граф был уверен, что пути назад нет. Его таз приподнялся с овчины в ожидании следующего удара. И снова она застала его врасплох.

  Двигаясь быстрее, чем мерцание костра, она приподнялась, чтобы встретить его настойчивый толчок.

  Окутанный ее теплом, Киртланд не знала, смеяться ей или плакать. Крик, ликующий в своем удивлении, сорвался с его губ, когда он пролил свое семя глубоко в нее.

  Дрожащий взлет и падение, затем голос Сиены присоединился к его. Ее волосы, спутанные мерцающей занавеской из полированного черного дерева, на мгновение придали ей лицо, но когда она скатилась с него и положила голову на изгиб его руки, он уловил проблеск улыбки, возвышенной в своей сладости.

  Задыхаясь, он лежал совершенно измученный, его пульс бился так бешено, что он боялся, что его грудь может взорваться. Его эхо сделало его вращающиеся мысли еще труднее упорядочить в какой-либо связный порядок. Неудивительно, что Голубь была опытной соблазнительницей. И все же совсем недавно он поклялся, что у нее никогда не было кульминации. А сейчас… Наверняка ни один невиновный не знает таких уловок, чтобы доставить мужчине удовольствие.

  «Где ты этому научился?» - спросил он, когда стал говорить.

  "В школе."

  «Это не совсем тот предмет, который преподают в интернатах для девушек».

  «О, но они есть. Класс был между стрельбой из лука и танцами ».

  Киртланд рассмеялся, хотя и мягко. «Возможно, в какой-то момент ты перестанешь щекотать меня ложью и скажешь мне правду».

  «Я научился никому не доверять свои секреты».

  Какие бы скрытые секреты ни лежали между ними, они не были столь сильны, как то, что их сближало, подумал Киртланд. Осознание этого пришло к нему со временем, постепенно нарастая, как их странная дружба. Он не мог указать точный момент, когда его интуиция победила его подозрения. Но когда настал момент истины - когда он прижал острие холодной стали к ее горлу - он понял, что она не враг.

  Возможно, все дело в том, что он стал доверять своему сердцу так же, как и ее. Оба они были принципиальными людьми, несмотря на то, что большинство людей думали иначе. Ее считали просто шлюхой, а его считали трусом. Но внешний вид не стал определять их истинный дух. Они во многом были похожи. Он никогда не предполагал, что сможет найти себе пару и для тела, и для души.

  Киртланд притянул ее ближе. Несмотря на то, что их тела больше не были соединены в одно, он не мог не чувствовать, что их связывала связь, гораздо более прочная, чем мгновенное соединение плоти. Он пришел, чтобы восхищаться ее храбростью, ее убежденностью, ее юмором.

  Все о ней.

  Он глубоко вздохнул. Даже воздух благоухал смешанным ароматом их страсти. Двое как один. «Тебе нечего бояться меня».

  Она вздрогнула. «Ты все время мне это говоришь. Но могу ли я тебе по-настоящему доверять? »

  Он глубоко вздохнул. «Это вам решать».

  Слабое шипение фитилей заставило ее молчание казаться громче. Киртланд не осмелился выдохнуть. Он думал, что книги и искусство - единственные настоящие увлечения в его жизни. Но теперь мысль о том, что в его жизни будут только бумага и пигмент, заставила его поежиться. Что на него нашло?

  Любовь?