«Да, мадам», - ответил Калле, снова склонив голову в легком поклоне.

  "Будьте здоровы."

  «Да», - подумал он, закрывая за собой дверь. Бог благословит нас завтра.

  Он улыбнулся, вспомнив черный передатчик, лежащий в картонном чемодане под его кроватью.

  30

  ПАРИЖ

  Ле Кок снова ударил ее. За последние три часа он ударил ее дюжину раз. Она не сломалась, она не плакала. Но она не могла удержаться от крика от ударов. Когда пятнадцать лет назад полиция пытала ее, она долго сопротивлялась, прежде чем дошла до унизительных слез, до мольбы об их пощаде. Но она с самого начала вскрикнула от боли от ударов.

  Она пыталась вспомнить то раннее время, когда сидела на стуле и смотрела на Ле Кока. Она пыталась вспомнить свою ненависть к пытавшим ее полицейским. Она пыталась держать перед собой острие ножа ненависти, чтобы боль, которую она чувствовала, снова превратилась в ненависть к ее похитителю.

  Деверо был прикован к трубе с горячей водой, которая шла вдоль плинтуса у дальней стены. Они были в каком-то большом чердаке. Окна были закрыты и закрыты грязными шторами. Было еще темно. Их продержали девять часов. Ле Кок напомнил ей о времени, потому что он сказал, что ей осталось жить гораздо больше часов.

  Они прикрепили наручники к ее рукам, а затем к спинке деревянного стула, на котором она сидела.

  «Скоро, предатель, тебе не придется беспокоиться о своих проступках. Вы вопреки себе превратитесь в героиню революции. Боже, как я тебя ненавижу! »

  Искаженное лицо Ле Кока, испещренное длинной, синей полосой ножа, прорезавшего глаз и обезобразившего его, говорило красноречивее его слов.

  «Ты такой жалкий, Ле Кок, что издеваешься надо мной?» Ее голос был сдержанным и ровным. "Я тебя не боюсь-"

  "Будь спокоен!" - крикнул он, снова ударив ее. Ее глаза были почерневшими, лицо было в синяках.

  «Я не боюсь тебя», - закончила она предложение. «Любой из вас, трусы».

  В дальнем конце комнаты, около двери, горел единственный свет. Ле Кок был одним из четырех террористов, совершивших набег на многоквартирный дом на улице Мазарин.

  Деверо вообще не разговаривал. Дважды Ле Кок допрашивал его вместе с крупным алжирцем по имени Бургейн. Они кричали на него и танцевали вокруг него, как угрожающие африканские воины, полные проклятий и ужасных предсказаний. Но он не сказал ни слова, а когда Бургейн со спокойной эффективностью принялся за дело, он даже не вскрикнул. Ле Кок прекратил избиение после того, как Деверо потерял сознание.

  «Мы не можем пометить его, он нам понадобится позже», - предупредил Ле Кок Бургейна.

  «Я мог бы убить его», - просто сказал Бургейн, как если бы он описывал какое-то умение.

  "Нет. Мы убьем Жанну, но Тройка предупредила нас ...

  "Кто есть три?"

  «Никогда не спрашивайте», - ответил Ле Кок.

  Теперь алжирец ушел за едой, и Ле Кок остался наедине с ними двумя. В течение последнего часа он сосредоточил свою ненависть на Жанне Клермон. В его словах к ней хлынула река подлых угроз и черных образов, но они не подействовали на нее. Она села, положив руки за спину на углы деревянного стула.

  Деверо молча смотрел эту маленькую драму. Как будто они оба забыли о нем, о невидимой публике в темных тенях на краю комнаты.

  Он слушал Ле Кока, Жанну Клермон, алжирца и начал понимать все это за последние несколько часов. Там была террористическая ячейка, и она проникла в нее и предала ее своему правительству, но каким-то образом они обнаружили проникновение, прежде чем ее удалось доставить в безопасное место.

  И события, запланированные террористами, все равно будут иметь место; были изменены только детали плана.

  Одной из деталей была ее смерть.