Именно в те мгновения, всмотревшись в красноватые от бессонницы глаза своего товарища, я смог в очередной раз ощутить, что не всё, происходящее с нами, можно объяснить с помощью обыденных слов и выражений. Видимо, мы сами ИЗМЕНИЛИСЬ после тех событий, но только не верим в это.

Поэтому, решил я, необходимо как можно быстрее успокоиться и вникнуть в то, что всё- таки произошло. Я замолчал, и мы побрели со своим другом по мокрым улицам, стараясь не смотреть по сторонам. Мы, словно, стеснялись друг друга. Минут через семь – восемь я немного успокоился и попросил Игоря не торопясь рассказать то, что он услышал от женщины, пережившей в детстве фашистскую оккупацию. И здесь Игорь принялся оживлённо и довольно логично выкладывать всю полученную им информацию.

«Мы, Жека, зашли с ней в её служебку. Она усадила меня на стул и предложила чаю. Я, естественно, отказался. Тогда она представилась, сказав, что зовут её Раиса Семёновна. Я узнал, что работала она в краеведческом музее с 1955 по 1969 годы. Дочка её утонула в Чёрном море в семилетнем возрасте, в 64-ом. После этого муж Раису Семёновну бросил и последние шестнадцать лет она живёт вместе со своей уже очень старенькой матерью. Кстати, отец Раисы Семёновны пропал без вести во время войны. Мать её, как я понял, из старообрядческой семьи и именно она в своё время предложила своей единственной дочери поступать на исторический факультет. Но ты понимаешь, Жека, всё вроде обычно, но когда она это говорила, я чувствовал в её словах какой- то подтекст, какое- то подводное течение, какие- то недоговорки что ли, и мне казалось, что она на меня взгляды пронзительные постоянно бросает, будто стремится из меня какую- то информацию вытащить. Мне иной раз жутко даже становилось, хотя, ты знаешь, я не из пугливых. Тем более что в комнате был полумрак. Один раз мне даже померещилось, будто зрачки её засветились каким- то голубоватым светом».

Здесь мне почему-то вспомнились зеленоватые зрачки Игоря. Я не выдержал и перебил его.

«Ладно, о чудесах после. Сейчас лучше скажи, что она о деревне- то сообщила?»

«Слушай внимательно и вникай. Значит, я её спрашиваю, слышала ли она, как бывший краевед, составляющий старые карты, об этой деревне. Короче, сказал я ей тихонько это название. И вот здесь произошло невообразимое. Она вдруг схватилась за сердце, застонала, заохала и опустилась на стул. С криком – «Что с Вами?» – я сразу подскочил к ней. – «Ничего, мальчик. Это я так. Устала немного, переутомилась».– Она мямлила это, явно притворяясь. Я чувствовал и понимал, что она не в себе и пытается что-то от меня скрыть».

Здесь Игорь замолчал. Я слышал и ощущал лишь его глубокое дыхание. Прошло, наверно, минуты две, а он не произнёс ни слова, продолжая собираться с духом. Он мне напомнил некий механизм, у которого кончилась подзарядка и он заглох. Поэтому, необходимо было его снова подзарядить. Я резко свистнул почти над самым его ухом. Он вздрогнул и сразу «включился».

«Ну, дальше, дальше, квашня».

«А дальше она мне сказала, что такого названия не знает, и никогда не слышала».

«Чтооооо???» – я от досады готов был провалиться – «А чего же ты мне голову морочил?»

Я собирался накинуться на Игоря и растерзать его.

«Да не морочил» – Игорь мне загадочно улыбнулся – «Потом она отдышалась и вдруг заговорила совершенно по-другому. Она сказала, что её старенькая мама, которой уже за семьдесят, и которая, как я уже говорил, из старообрядческой семьи, тоже всю жизнь интересовалась различными старыми деревушками нашего края и даже составляла там какую- то картотеку названий этих самых деревушек. И, возможно, она знает, где находится эта деревня. Короче, Раиса Семёновна попросила нас прийти к ней в библиотеку через два дня и тогда она скажет, что удалось узнать ей от своей матери».

Сложно описать то нетерпение, которое испытали мы за эти два, казалось, бесконечно тянувшихся дня. У меня снова возникло ощущение, что время замедлило свой ход. Вечерами я слонялся по квартире, не находя себе места. Один раз даже залез в ванну и закрыл глаза. В ушах зашумело, словно рядом подул ветер. Я снова очутился в степи, у дымящегося костра. На глазах появились слёзы. «Да что же это за наваждение такое? Быстрее бы… быстрее… всё это кончалось. А иначе… можно и свихнуться, если ЭТО… будет бесконечно продолжаться».

Мысли кружились в моей голове, словно какие-то тени или призраки. И вдруг бушующий океан эмоций просто ворвался в мою бедную душу. Я не знал, как с ними совладать и мне, как и ТОГДА стало жутко. Это было довольно необычно, потому что в этот раз я находился не в поле, и даже не в библиотеке, а у себя дома. Возникло ощущение, что я – это не я, просто моя душа вселилась в какое-то постороннее тело, а, может, наоборот, улетела куда-то в безвоздушное пространство. Стихи… опять лирические стихи звучали, словно со стороны, словно отдалённое эхо, но я их слышал отчётливо и проносил сквозь душу.

Закрою глаза и тебя представляю;

Ты – женщина, Вечной ты жизни река.

Ты – светлое поле, не видно в нём края;

Но вижу, над ним собрались облака.

И светлым дождём они могут пролиться;

И громом звенящим забьёт высота.

И радугой нежной отобразится -

Твоя беспокойная красота.

Мечтаю в твоём раствориться я теле;

Но сердце пронзает тревожная боль -

Снежинкой, кружащейся в зимней метели -

Летишь по сверкающей глади земной…

А вдруг ты растаешь на чьей-то ладони?

И капелькой светлой ты в реку умчишься,

Купаться в реке будут резвые кони;

Но верю, ты ЖЕНЩИНОЙ возродишься…

И снова ты тенью промчишься по миру;

И ревностью жгучей заноет душа.

Я нарисую тебя, и картину -

В сердце своём сохраню на века…

Зову я тебя сквозь бескрайние годы;

Ищу я тебя и в раю и в аду,

Быть может, ты ангел беспечной свободы,-

А, может, ты демон, влекущий во тьму?

Ты – вечность, но ты и слепое мгновенье -

Великого Счастья, Великой Мечты.

Ты – пламя души; Ты – слепое терпенье -

В тебе отразились земные грехи,

И эти грехи искуплю своей кровью;

И если прикажешь, умру за тебя.

И главный свой Грех, что зовётся ЛЮБОВЬЮ -

Вынесу я из любого огня…

Через два дня, после занятий, мы с Игорем отправились в читальный зал.

«Нам бы Раису Семёновну» – обратился я к дежурной, и мне показалось, что голос мой прозвучал каким-то отдалённым эхом в задумчивой тишине читального зала.

«Её нет» – улыбнулась, словно издеваясь, симпатичная дежурная.

«Как нет?» – у меня даже скулы задрожали.

«Нет. Вчера взяла отгул на два дня. Так что и завтра её тоже не будет» – опять с издевательской улыбкой объяснила милая девушка. Что за напасть. Мы с Игорем ничего не могли понять.

«Но ведь мы с ней договорились» – шёпотом пролепетал потрясённый Игорь.

«Ничего не знаю. Взяла отгул» – красавица гордо удалилась.

У меня подогнулись колени. Я подковылял к читательскому столику и бухнулся на стул. Владимир Ильич с портрета лукаво взглянул на меня и, как мне показалось, даже подмигнул. За соседним столиком какая- то старушка просматривала красочный альбом. Я не обратил на неё никакого внимания. Но внезапно эта старушка резко повернулась ко мне, её седые волосы как- то уж слишком разбросанно качнулись, тёмные брови поднялись к самому лбу, а зеленоватые глаза с тёмными зрачками уставились прямо на меня. Она подняла свой сморщенный подбородок и несколько шепелявя, пробормотала:

«А я вас уже часика два поджидаю, голубчики. Чтой- то не торопитесь вы узнать истину. Не любопытные. Вот она, современная молодёжь. Ничего распознать сами не хотят. Всё им с блюдечка подавай».

Я остолбенел и стал искать глазами Игоря, который, как назло, куда- то исчез. Старуха приподнялась. Она была небольшого роста и одета в какую- то полушерстяную зеленоватую старинную кофту, заправленную также в старинную тёмную юбку. Она опиралась на костыль.

«Не бойся – обратилась она ко мне– не ведьма я. Бери своего друга и пошли…»