Вполне вероятно, что это ТАЙНА нашего появления в этом мире, нашего существования, приоткрыв свои завеса, показала нам Истину. Она, эта тайна, словно сказала нам: «Всё бренно, скоротечно – ваши все заботы, желания, какие- то соблазны, а ИСТИНА ОДНА. Она не за горами, она здесь, рядом – учитесь видеть её, замечать, не проходите мимо. Каждый в состоянии её осознать, подхватить и пронести в своём сердце».

Мне внушали с детства мысль, что в жизни всегда есть место подвигу. Может быть. Но теперь, исходя из своих размышлений и раздумий, я бы дополнил эту мысль ещё одной – в жизни всегда есть место КРАСОТЕ. Спасибо тебе, моя далёкая волшебница, за этот урок. Ты учила меня жить, познавать смысл того счастья, во имя которого мы все существуем на нашей грешной, истерзанной, изрытой, исхоженной, исколотой, израненной планете.

А сейчас я продолжу свой рассказ. Итак, девушка улыбнулась. Пораженный и смущенный Игорь, кажется, тоже попытался ей улыбнуться, но вышло это у него как- то вяло и явно наигранно. Он буквально выдавил из себя следующую фразу:

«Что хочешь со мной делай, но ты будешь моей, потому что я (довольно долгая пауза)…потому что я…ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!…» Последние два знаковых слова он уже выкрикнул и эхо их повторило:

«…Люблю тебяяя!…»

Вот это да! Несмотря на то, что все понимали душевное состояние Игоря, никто не ожидал от него такой поистине уникальной смелости. Это, пожалуй, был какой-то душевный порыв, какой-то обезумевший «выкрик» его раненного сердца. Его душа в порыве ярости выплеснула из себя всё накопившееся отчаяние, всю накопившуюся боль. Это было здорово! Это было обворожительно прекрасно! Создалось такое впечатление, что эти слова выкрикнул вовсе не Игорь, а кто-то другой, сидевший у него внутри, в плену его души и рвущийся наружу, к свету, солнцу, красоте.

Мы ждали реакции девушки. Она, казалось, ничуть не удивилась. Но мне показалось, что прекрасные голубые глаза её сделались грустными. Огонёчки уже не светлые как раньше, а какие- то тёмно-голубые, как ночное небо над нами заблестели в них. А, может, это просто мерещилось из-за отблеска костра, из-за сияния луны и звёзд. А потом она неожиданно отбежала от костра куда – то в степь (мы даже подумали, что она решила убежать) и опустилась на колени, обращаясь то ли к звёздному небу, то ли к большому светлому, какому- то таинственному диску луны.

Она протянула свои прелестные руки к этому диску и что- то там говорила или молилась. Лишь какие- то отдельные звуки её нежного голоса доносились до нас. Мы в то время советские люди, воспитанные на советских идеях, были поражены. Откуда она взялась такая (с луны упала что ли?) в нашей советской республике, строящей коммунизм, прокладывающей прогрессивный путь всему остальному человечеству. В голове, как барабанная дробь, вновь застучали слова: «Мы раздуваем пожар мировой, Церкви и тюрьмы сровняем с землёй».

А здесь какой-то совершенно другой мир, абсолютно непохожий на тот, к которому мы привыкли. Этот мир, как нас убеждали, уже давно свергнут и канул «в лету». Тут молитва, обращение к небу, словно мы на десятилетия назад ушли. Но что-то такое, необъяснимое, удивительное, нежное, ощущение какого-то полёта приводило меня в трепет. Мне не хотелось верить, что всё то, что я вижу перед собой, всего лишь игра.

Альберт скептически усмехнулся и опять как- то злорадно произнёс:

«Мракобесие, какое- то. Сразу видно, что не комсомолка она, а какая- то кликуша…»

После его слов, я почувствовал лёгкий озноб и услышал злобное шипение.

«Не смей, не смей так говорить…Она…чудо».

Игорь действительно прошипел эти слова. Его злобное шипение явилось резким контрастом с тем смыслом, который он вложил в последние два слова.

Но поразительнее всего оказалось то, что в полумраке я услышал и приглушённый шёпот слабенького Юрия:

«Она…лучшая на Земле девушка. Она…СВЯТАЯ» -

Юрий, действительно это прошептал, и его шёпот слился с шелестом ветерка, который снова коснулся её светлого платья и обласкал её.

«Что?.. – Альберт был потрясён и почти выкрикивал следующие фразы – да Вы что, с Ума спятили? Сами вы святые…студенты, советские историки. Вам бы ещё нимбы над головой и совсем будет прекрасно. Очумели. Какая- то полоумная по степи бродит ночами, а они ей – ненормальной, восхищаются. Ну, берите вон тот посох – Альберт указал на какую- то валявшуюся палку – пояски наденьте, волосы подвяжите…сапожки… молитвы выучите и…вперёд с заунывной протяжной песней навстречу ветру, луне, звёздам, тучам…вместе с ней – и вам весело, и ей не так скучно, так что…вперёд, скатертью – дорожка…».

Наступила неловкая пауза, во время которой мурашки продолжали сильнее ползать по моему бренному телу и щипать его.

«Жека, может и ты с ними?»

Это Альберт ко мне обратился. Я растерялся, не представляя, что ответить. Обрывки каких- то нелепых мыслей стали сверлить моё подсознание. Но я никак не мог сосредоточиться и либо отогнать их от себя, либо перевести в более реальную сущность. Я словно витал в облаках. Действительно, с кем же я?.. С ними?.. А как же тогда комсомольская совесть? Но и с ним я тоже не желаю…

«Ну, так что, Жека… с кем ты? С ними? С монахами?.. Или всё- таки со здравым смыслом?»

Альберт явно настаивал на моём ответе.

«Я…не с тобой, Альберт» – выдавил я с трудом. Если бы кто-то из них только мог представить, как тяжело дались мне эти слова.

«Как?.. – Альберт этого явно от меня не ожидал – и ты постриг принял?.. Что ты получил по научному атеизму? Надо бы аннулировать оценку… Может, вы все и в церковь дружно начнёте ходить… ни одной службы не пропустите, поститься будете, иконы понавесите… на всех стенах… пресвятую богородицу почитать начнёте?»

Крики Альберта словно сливались с шумом ветра, который неожиданно залетал по степи. У меня возникло ощущение, что сама природа начинает обижаться на нас. Я молчал, потому что нечего было говорить. Трудно, очень трудно описать чувства, охватившие мою душу.

Игорь и Юрий, как ни странно, тоже ничего не возразили Альберту. Метрах в пятидесяти от нас светлым, таинственным, загадочным, каким- то нежным облачком кружилось её белое платье. Девушка теперь уже ходила какими- то кругами. Наконец она приблизилась и опять произнесла одно единственное, но такое печальное слово:

«Прощайте…»

«Щааайтеее…» – перекликнулось с ней эхо.

Игорь стремительно подбежал к ней и залепетал, нервно и отрывисто дыша, размахивая руками, проглатывая слова:

«Не пущу, не пущу…не уходи…хотя бы, хотя бы…скажи, где ты живёшь?.. Откуда ты пришла?.. Где тебя искать?»

Да, видно здорово она его околдовала, да и всех нас. Девушка молчала. Она смотрела на Игоря с какой-то теплотой, лаской, терпеливым вниманием… Платочек покрывал её милые, нежные, русые волосы. Её тёмные брови, ресницы; светлые щёки с нежными ямочками; глаза с небесной голубизной; тоненькая, но в то же время сильная загорелая шея – всё это говорило о беззащитности, но одновременно о какой- то внутренней силе, которую трудно объяснить.

Я уверен, что даже самоуверенный Альберт в те мгновения чувствовал её внутреннее неуловимое превосходство. «Вот так кликуша… – рассудил я – Это, скорее, какая- то степная богиня из древней легенды… вот что значит женское обаяние…оно, пожалуй, посильнее множества огромных кулаков.

Я действительно был околдован, очарован настолько, что даже почувствовал определённую стыдливую неловкость. Я ничего не мог с собой поделать, но стихи опять полились из моего сердца.

Что мне надо в тебе, не знаю,

Но, пойми, я с ума схожу…

О чуде ночами мечтаю,

От боли душевной кричу

И во сне по тропинке узкой,

Я бегу и взбираюсь на склоны…

Не уйти мне от нежной грусти,

Не уйти мне от страстной боли.

И за прелести, и за радость -

Всю до капельки кровь отдам.

До конца я твоим останусь,

Припаду я к твоим ногам…

И прижмусь я к твоим коленям,

В окна будет светить луна,