– Нелегко тебе, – примирительно согласился Гороховый Гномик.

– А иногда бывает так, что я целый день корчу какую-нибудь новую смешную рожицу, а на утро совсем не помню, как я её корчил.

– И тебе приходится опять начинать заново? – сочувственно поинтересовался Гороховый Гномик.

– Ага.

Клоун Стручок отвёл глаза и задумался.

– А иногда совсем не хочется ничего выдумывать, – признался он. – Вот, думаю, возьму сейчас и скорчу страшную рожу. На зло!

– И что? Корчишь?

Клоун Стручок глубоко вздохнул.

– Не умею я корчить страшные рожи.

– Совсем-совсем?

– Совсем-совсем… – тут клоун Стручок глубоко вздохнул ещё раз. – Я не создан для трагедии или драмы. Я могу только в комедии играть.

– А играть – это как? – задумчиво поинтересовался Гороховый Гномик.

– Что значит – как? – не понял клоун Стручок.

– Ну, когда ты играешь, что ты делаешь?

– Как что? Я корчу смежные рожицы.

– Погоди! – рассудил Гороховый Гномик. – Это когда ты репетируешь, ты корчишь смешные рожицы…

– Ну да! А репетиция – это и есть игра. Просто репетировать можно целый день, а играешь на сцене только один раз за вечер.

– А я-то думал… – разочарованно сказал Гороховый Гномик.

Клоун Стручок обиделся.

– Если не репетировать, то на сцене делать нечего, – насупившись, объяснил он, – так как убедительно сыграть не получится.

– Это мне понятно, – согласился Гороховый Гномик, – но я думал, что ты не только корчишь смешные рожицы, когда играешь…

– Да? И что же я ещё делаю? – ехидно спросил клоун Стручок. – Отбиваю щелбаны? Ставлю подножки? Бью пощёчины? Над этим уже никто не смеётся. Кукольный театр Карабаса-Барабаса давно никому не интересен.

– Да нет… – горячо отмахнулся Гороховый Гномик от страшного и незнакомого слова «карабасабарабаса». – Я думал, что ты не только корчишь смешные рожицы, когда играешь, но и танцуешь, или поёшь смешные куплеты.

– Это называется водевиль, – примирительно сказал клоун Стручок. – Я бы рад сыграть водевиль, но тогда мне необходимо, чтобы кто-то сочинил для меня смешные куплеты, так как сам я сочинять не умею.

– А ты пробовал?

– Сто раз пробовал, – подтвердил клоун, – ничего хорошего не получается.

– А почему ты так решил?

– Вот и Роберт Робертович тоже говорит, что мои куплеты – чепуха.

– А спой мне что-нибудь из того, что ты сам сочинил, – попросил Гороховый Гномик.

– А ты не будешь смеяться? – взволновался клоун Стручок.

– Не буду, не буду, – повертел головой Гороховый Гномик и чуть не уронил с неё зелёный колпак.

– Ну, хорошо.

Гороховый Гномик обрадовался и приготовился слушать.

– Только ты не смейся, – напомнил клоун Стручок.

Он откашлялся, а потом тихо и стеснительно запел куплет собственного сочинения:

Однажды глупый пи́нгвин

Арбузом подави́нгвин.

И косточкой арбузной

Он был переконтузный.

Гороховый Гномик слушал клоуна Стручка с медленно расплывающейся улыбкой. Наконец он засмеялся так громко, и так заливисто, что впору было схватиться за живот, броситься на травку-муравку и заколотить по ней голыми пяточками.

Клоун Стручок насупился.

– Ты обещал, что не будешь смеяться, – пробурчал он, обидевшись на Горохового Гномика.

– Погоди, – продолжал смеяться Гороховый Гномик. – Погоди, брат Стручок, – примирительно увещевал он его, – ведь это был смешной куплет?

– Ну да… Смешной…

– Ну?

– Что ну?

– Вот я и рассмеялся!

– А почему ты рассмеялся?

– Потому что мне стало смешно.

– Так ведь он глупый получился.

– Какая разница, если он смешной? Спой ещё чего-нибудь!

– Ты опять станешь смеяться, – недоверчиво пробурчал клоун Стручок.

– Стану! – с радостью согласился Гороховый Гномик. – Если мне смешно будет.

– Ну ладно… – оттаял клоун.

Он подбоченился, скорчил смешную рожицу и громко спел ещё один куплет:

Однажды в студёную зимнюю пору

Спустили с цепочки голодную свору.

Пришлось мне в студёную зимнюю пору

На высоковольтную слазить опору.

Ни один мускул на лице Горохового Гномика не дрогнул. Он ничего не понял. Во-первых, он никогда не видел зиму, и едва ли знал, что такое «студёная пора». Во-вторых, «высоковольтная опора» – такое дерево в их саду точно не росло.

– Разве это не смешно? – заискивающе спросил клоун Стручок.

Гороховый Гномик отрицательно замотал головой. Он уже потерял интерес к куплетам. Он рассеянно смотрел сквозь расстроившегося клоуна и думал о том, что же ещё можно было придумать? И тут его осенило:

– А ты попробуй скорчить рожицу не смешную, но и не страшную!

– Как это? – недоверчиво посмотрел исподлобья клоун Стручок.

– Например, наивную. Или злорадную. Или рожицу влюблённого клоуна!

Клоун Стручок оживился.

– Ничего себе ты придумал, Гороховый Гномик! Ведь если я такое освою, я смогу играть в разных амплуа! Ведь это будет настоящая пантомима!

Гороховый Гномик не знал, что это за слова такие необычные: «амплуа», «пантомима», но спросить постеснялся.

– Только это не просто… – продолжал размышлять вслух клоун Стручок. – Особенно рожица влюблённого клоуна… Это необходимо прочувствовать, – вздохнул он. – Это ж мне сначала самому надо влюбиться!

– А хочешь, можешь скорчить такие рожицы, чтобы на нас похоже было, – Горохового Гномика понесло фантазировать, – на меня, на Фасольку, на дядю Боба.

– Это пародией называется! – обрадовался клоун Стручок. – Это я могу!

Дядя Боб был невысоким коренастым крепышом. Он носил старомодный сюртук из тёмно-зелёного сукна, полосатые штаны и чёрные штиблеты с грубыми светлыми носами из свиной кожи. Бордовое мясистое лицо дяди Боба обильно увито седыми бровями, седыми усами и седой бородой. А на его седой шевелюре обосновалась основательная залысина. На носу у дяди Боба основательно утвердилось миниатюрное пенсне.

Дядя Боб, как вы уже, наверное, догадались, был негласным главой семейства Бобовых. Он считался самым умным и дальновидным среди них, и уж точно был самым уважаемым. Для всех он был просто дядя Боб, и клоун Стручок был единственным, кто звал его официально, по имени-отчеству, Роберт Робертович.

Дядю Боба слушали и слушались все. И когда его слушали, дядя Боб любил поумничать. А когда его слушались, дядя Боб любил поучать.

– Говорят, что в Ельцу бобы по яйцу, – умничал дядя Боб, любитель русских народных поговорок, которых, впрочем, он ни одной толком не знал. А может, не помнил. Только всегда коверкал. Впрочем, эту поговорку дядя Боб знал назубок. Ведь она единственная про бобы!

– В Ельцу никогда не бывал, – продолжал умничать дядя Боб. – Бобов размером с яйцо ни разу в жизни не видел. У нас такие нигде не растут. Но всё равно приятно, что ведь могут. Если захотят. А если по-настоящему захотеть, ещё и не так смочь можно! Есть к чему стремиться! А, Бобовые?

Заволновались Бобовые. Заурчали. Загудели.

Дяде Бобу было и невдомёк, что поговорка эта была из серии «говорят, что кур доят». То есть, мало ли чего люди говорят, а ты уши-то и развесил. Дядя Боб, напротив, искренне верил, что в далёком городке по имени Елец растут огромные бобы размером с куриное яйцо. А может и с утиное. Или даже с лебединое! Или! Да!.. Со стра-уси-ное!.. Не иначе… По крайней мере, дядя Боб не стал бы этого отрицать.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.