Аптекарша, не желая перебивать, коротко кивнула. Клавдия посмотрела на нее с подозрением, но продолжила:

– Молода ты больно, чтобы его знать. Он такие сражения выигрывал для империи, что в императорском дворце в книгах золотыми чернилами записаны. И хозяин наш с ним вместе в тех сражениях участвовал. Там и ранен был. А теперь вот принимает его у себя в доме.

– А что же он в своем-то не живет? – рассеянно спросила Нина.

Клавдия понизила голос:

– А его дом после землетрясения ремонтировать стали. Сам василевс повелел из казны денег выделить на лучший мрамор и мастеров достойных. Снаружи-то все починили, а внутри так и недоделали. Скандал вышел. Он с самим василевсом, – Клавдия понизила голос. – говорят, в позапрошлые брумалии14 о чем-то поспорил, так тот осерчал и сослал его в восточные фемы к брату. Вот, видать, починку и забросили. А сейчас Иоанн вернулся, хотя поговаривают, что император не звал его. Видать, бывший доместик хочет милость василевса вернуть. А еще василевс, говорят, обещался наследника империи на дочери Куркуаса женить, а теперь и не собирается вроде. А девице от того позорно.

– Не дело это, конечно, девиц позорить. Да только не нынешний василевс обещался, а предыдущий. И наследник уже помолвлен с франкской принцессой давно.

– А ты откуда все это знаешь? – насторожилась Клавдия.

– А что тут не знать? Про помолвку в церкви объявляли.

– Так все одно обида и скандал у доместика с нашим императором.

– Ну, авось помирятся. Бог им в помощь, – Нина, устав слушать великосветские сплетни, достала бутыль с отваром. Начала объяснять как принимать, чем можно запивать и заедать. Поскольку для детей напиток делался, то Нина добавила туда меду немного. Но снадобье из-за этого может забродить, так что держать надо его в холоде, а если вспенится, то вылить и послать за новым. Клавдия покивала сосредоточенно, потом произнесла:

– Выпей-ка сама сперва…

Нина на секунду замерла, потом резко встала, убрала бутыль в корзинку, направилась к выходу. Старуха метнулась туда же, загородила путь. Даром что колени ломит, кинулась как за молодильной водой.

– Погоди, – зашипела, – я ни детям, ни хозяйке своей ничего нового не поднесу, пока не увижу, что ты сама попробовала.

Нина разозлилась, уперлась кулаками в бока:

– С каких это пор мои снадобья проверяешь? Я сколько времени аптеку держу, в этот дом хожу чуть не каждую луну с заказами, а ты посмела меня в отраве обвинить! Да я сейчас же с хозяином твоим напрямую и потолкую, сама будешь потом травы собирать да отвары готовить! Нину Кориарис в этом городе никто так не оскорблял еще!

Клавдия опять скривилась, изображая улыбку:

– Ну не кипятись, Нина, ты ж знаешь, дите-то отравили. Я и беспокоюсь. Где ж еще яды взять, как не в аптеке? Не сердись, давай отвар-то. Я что-нибудь придумаю.

Нина оторопела:

– Я не говорила тебе, что мальчик был отравлен…

– Ну ты не говорила, так кто-то другой сказал, дурные вести быстро разносятся. Наш конюх сегодня от кузнеца с третьего холма вернулся, вот и рассказал. Кузнец горюет, говорит, смышленый мальчуган был, огонь любил, работы не боялся. А к матери того подмастерья послали, вот ей горе-то… У нее детей-то трое, этот хоть пристроенный был. А ты говоришь отвары…

– Ну раз так, то, конечно, – с ехидцей согласилась Нина. – Только деньги сначала давай, а то знаешь, третьего дня медник для палача трубу пытошную сделал, а тот денег не отдал.

– Ой, злой у тебя язык Нина, почтенную женщину с палачом равнять-то.

– Почтенные меня в отравительстве не обвиняют!

Обе помолчали. Ссорится им было невыгодно.

Наконец Нина протянула бутыль.

– Утром до еды, восьмушку секстария15 выпить. А есть можно через час. Это если детям, а взрослому – в два раза больше налить можно.

Клавдия порылась в кошеле на поясе, отсчитала монеты, протянула. Мир был восстановлен.

Распрощавшись уже было с покупательницей, Нина вдруг остановилась в дверях.

– Ты, Клавдия, все знаешь, все новости к тебе слетаются. Не сочти за труд, если услышишь кто, да у кого про яды спрашивал или покупал, пошли за мной. Я  долгу не останусь.

– Зачем это тебе знать? Я, конечно, всегда ухо востро держу, да только тебе-то какая польза от таких знаний? Сикофанту хочешь подлестить, да помочь? Давно я говорила, надо тебе замуж выйти за достойного человека…

– Ну при чем здесь сикофант? – перебила ее Нина в раздражении. – Он грозится мою аптеку закрыть, чтобы неповадно было женщине самой торговать. А я без аптеки пропаду совсем. А ежели ты, почтенная Клавдия, что узнаешь про настоящего-то отравителя, так от меня сикофант и отстанет. А я у тебя в долгу буду.

Клавдия хитро прищурилась:

– В долгу, так в долгу. Я за тобой пошлю, если узнаю что.

Выйдя от Клавдии, Нина наняла носилки, чтобы довезли ее до третьего холма. Пока добирались через толкотню Мезы, а потом по тесным улочкам, ведущим к кузнечному кварталу, Нина в задумчивости перебирала кисти на покрывале, она никак не могла понять, за что отравили мальчишку. Ни денег, ни иной выгоды она в том не видела. Если только бесноватый опять какой появился, но что-то сложно тогда. Был один изуверг, тот, что девушек в лупанарии16 резал. Так его изловили и казнили. Но то ж ножом, что у каждого ремесленника найдется. Четверых насмерть замучал, а двоих только поранил, да вовремя помощь подоспела. Нина тогда помогала девиц выхаживать, в лупанарий тот ходила сама. Со всеми там перезнакомилась, хозяйка теперь к ней регулярно посылала за снадобьями. А некоторыми и сама с Ниной поделилась, коими с древних времен в таких домах спасаются да сохраняются.

Потом прознали и из других ночных заведений, так тоже к аптекарше стали присылать то за красой, то здоровье подлатать. Нина девушек из лупанариев жалела, не брезговала. Труд он везде труд, а женщине прожить в Большом городе сложно. Истории они рассказывали свои, аж сердце щемило. Ну да ни о том сейчас.

В аптеках, конечно, есть яды. И болиголов, он же аконит, и дьявольская вишня, что венецианцы называют белладонной, и змеиный яд. Так то ж в малом количестве исцеляет, порой меньше капли достаточно. Но если полную чашу такого лечебного настоя налить, да больному подать, так можно сразу и отпевание заказывать. Поэтому яды на строгом учете у всех аптекарей, а тот, которым, похоже, мальчика отравили, аптекари и не держат. Известный яд, с историей нехорошей.  Где ж этот душегуб взял его и зачем травил, да еще ребенка. У Нины прямо душа застывала каждый раз, как вспоминала она худенькую фигурку на влажном песке.

В кузнечном квартале стоял гулкий звон от ударов молотов. Пахло дымом, раскаленными камнями, стряпней. Туда же примешивался кислый запах охлаждаемого каленого железа. Дома здесь стояли пошире, чем в городе – боялись пожаров. Нина, остановив на дороге босоногого пацаненка, спросила, из какой кузницы подмастерье убили. Тот показал на второй дом слева. Во дворе там было шумно, голосила женщина, кто-то громко что-то объяснял, стучали молотки. Нина, перекрестившись, выбралась из носилок, велела подождать.

Войдя во двор и увидев женщину, которую поддерживал за локоть юноша в короткой, перепачканной сажей тунике, Нина быстро направилась к ней. Та едва держалась на ногах, кричала что-то невразумительное кузнецу. Сам кузнец стоял, опустив голову и мрачно смотрел на женщину исподлобья. Переведя взгляд на Нину и увидев, как та решительно двинулась к кричавшей, он облегченно вздохнул, опустил плечи. Хотел было что-то сказать, но, сжав зубы, молча развернулся и ушел в кузницу.

Нина помогла усадить женщину в тени на перевернутый чан, опустилась рядом, достала из корзинки кувшинчик, запечатанный промасленной тканью, заставила выпить несколько глотков. Та, обессиленная от криков и слез, не сопротивлялась. Нина что-то ей шептала, гладила по плечу, уговаривала. Через какое-то время несчастная мать успокоилась, лишь раскачивалась, всхлипывая. Нина вывела ее к носильщикам, заплатила, чтобы довезли, вложила ей в руку кувшин с остатками питья, спросила где живет. Пообещалась проведать на днях.