Еще когда Калокир был жив, увлеклась Нина приготовлением разных притираний для красоты. Привез ей однажды отец из далеких путешествий мазь. Крохотный глиняный горшочек с затейливой вязью, запечатанный воском. Какой нежной была та мазь, а как пахла божественно. И с тех пор Нина все пробовала сама такую же сделать, с помощью Анастаса и аптечных знаний его смешивала, отваривала, пробовала. И стали у нее притирания так хороши, что вскоре в аптеку к ним потянулись покупательницы из богатых патрикий. Анастас ей в том не мешал, даже подсказывал, какое масло лучше добавить, да как легче вытяжку приготовить. И всем лечебным своим снадобьям Нину обучал. Все списки19 заставил наизусть запомнить. Хранилась старинная книга у него по знахарству, за немалые деньги купленная. Но в большом городе часто пожары бывают, нельзя на пергаменты надеяться.

Хорошо тогда жилось Нине. И батюшка рядом добрый, и муж любимый, и дело занятное, и от соседей почет и уважение. Детей Бог не дал, да она об том не горевала.

Боже, как давно это было… Сейчас уже нет Калокира, нет и Анастаса.

Проснувшись на рассвете, Нина вышла во двор. Сегодня было воскресенье, аптекарша надеялась отдохнуть, много заказов не будет. Но во дворе творилось неладное. Столы, на которых травы сушились, перевернуты. Сундуки, что на улице стояли с хозяйственными приспособами, открыты. У Нины заколотилось сердце – что такое, кому она понадобилась? Что у нее искали? Обернувшись к двери, увидела, что дверь вокруг засова, что изнутри накинут был, исцарапана. Как будто пытался кто открыть ее дом ночью. Это что ж такое? Так она спала крепко, что ничего и не слышала? Но вспомнив густой аромат трав и настоев в аптеке вечером, поняла почему сон был такой крепкий. Надышалась видать.

Заметалась Нина, что же делать, вдруг опять придет тать? И что он искал – непонятно. Вот уж и правда, беда одна не ходит.

Нина кинулась назад в аптеку, руки дрожали, пока накидывала засов на дверь во двор. У кого помощи просить вдовой аптекарше?! От громкого стука в дверь с улицы Нина аж подпрыгнула. Нет, воры да душегубы стучать не станут, да еще когда солнце уже встало. Накинув как попало платок на разметавшиеся волосы, Нина перекрестилась и открыла дверь. На пороге стоял соседский подмастерье, крепкий юноша лет семнадцати. Туника его была порвана с правой стороны, темные, небрежно подстриженные волосы взлохмачены. Над губой пробивался легкий пушок. Поклонившись коротко Нине, он пробасил:

– Госпожа Кориарис, меня хозяин послал к Вам повиниться. Ночью с Вашего двора шум слышался, а я у хозяина на дворе спал, так учуял, хотя сон у меня крепок обычно. Вначале так тихо вроде кто-то двигался, а потом что-то упало. Ну я и решил посмотреть, вдруг ворье какое. И я на наш забор забрался, не видно. Тогда на ваш залез. А тать у вашей двери уже стоял, видать открыть хотел. Ну я ему и сказал, почто он добрых людей грабит? А он отпрыгнул, да в калитку, да бежать. Я пока с забора слез, да тунику зацепил и порвал, пока на улицу выскочил, а там уж нет никого.

– Так а в чем же виниться тебе, отрок? Ты ж меня может от смерти спас, спасибо тебе, – Нина низко поклонилась парню.

Тот засмущался еще больше:

– Так я же вора не поймал, а ну как он опять придет.

– Вот и я думаю, вдруг придет. Что делать – ума не приложу.

– А мой хозяин сказал, что раз я такой растяпа, то должен буду у вас во дворе ночевать теперь. Со мной-то во дворе тот разбойник не полезет к вам боле.

– Ой, это что ж, чтобы тебя он погубил. А ну как у него кинжал или другое оружие?

– А я не боюсь его. Я может и неуклюжий, зато сильный. Со мной ему не справиться, – он подбоченился, выпятив грудь.

– Нет, знаешь же, мёртвый храбрым не бывает. Ни к чему это, – сказала Нина. Но голос ее еще дрожал. И правда, может нанять кого для охраны?

А парень продолжал настаивать:

– А мы медные горшки перед калиткой поставим. Он как попытается открыть, они загремят, тут я и проснусь, и отучу его добрых людей по ночам грабить.

И потише добавил:

– А еще хозяин сказал, что вы меня тогда ужином накормите. А то он меня за порванную тунику ужина лишил, – насупившись сказал юноша.

Нина вздохнула:

– Ну раз ужином, тогда ладно. Только смотри не приходи, пока не позову. Я сегодня допоздна работать буду. Далеко после заката во двор выйду и позову тебя. Услышишь?

– Услышу. Я голодным спать-то не могу, – улыбнулся тот, – меня Павлосом кличут.

Нина улыбнулась и кивнула:

– Помню я как тебя кличут.

И Павлос, опять коротко поклонившись, ушел.

Нина немного успокоилась. Ну и правда, мало ли в большом городе лихих людей. С охраной все же надежнее. И парню хорошо. Провожая его взглядом, подумала, что надо ему одну из туник отдать, что от Анастаса остались. Нина вздохнула судорожно, мужа вспомнив, прижала ладони к глазам. Ну тут уже не выправить ничего, поэтому, смахнув слезы, она решительно вошла в аптеку.

По случаю воскресения Нина принарядилась, одела новую темно-синюю столу20 поверх светлой туники. Мафорий накинула тоже синий, расшитый по краю мелким речным жемчугом, что много лет назад Анастас привез ей. Заперла аптеку, поправила покрывало на голове, и неспешно пошла к церкви Святой Ирины. Любит она этот собор, хоть и идти до него неблизко. Стоит Ирина в небольшом цветущем саду, чуть в стороне от храма Святой Софии. Старая это церковь, уже и горела, и землетрясение ее разрушило, а вот гляди-ка, опять миром отстроили. Возродилась и всех снова привечает. Хоть и не видела Нина большей красоты, чем в Софийском храме, где купол высок и огромен, в ожерелье малых окошек одет, где роспись на своде, да на стенах – глаз не отвести. Однако Нина себя чувствовала маленькой и потерянной перед величием Большого собора, перед золотом фресок да сиянием тысячи светильников. В Большой храм вся знать ходит, да император с семьей. А горожане чаще в храмах поменьше молиться предпочитали. Да, что и говорить, уж церквями столица не обделена, на всех хватало.

После службы Нина, вспомнив обещание Никону, отправилась на форум. Сегодня был базарный день, что ей на руку. В другие дни торговцы по своим лавкам сидели, поди исходи всех. А в сегодня собирались люди торговать на площади Константина, что недалеко от дворца и Софийского собора.

Любит Нина Константинопольский базар. На просторной площади всем хватало места. Гомонят торговцы и покупатели, в жаркий, пыльный воздух вплетаются запахи меда, специй, ароматических масел, свежеиспеченных лепешек, перезревших фруктов. Манят краски и сливочный блеск дамасских тканей в ряду продавцов одежды. Кружат голову запахи специй и благовоний в ряду арабских купцов. Вон сверкают цветные отблески венецианского стекла, а там подальше – сияют украшения и от местных мастеров, и привезенные с дальних концов света. Воздух поет от звона ножей и клинков разного вида и формы, да гулко стонет горшок, когда горшечник, нахваливая свой товар, шлепает по нему рукой.

Нина ходила между рядами, с удовольствием торговалась, пробовала то сыр, то сладости. Она встречала знакомых, сдержанно склоняла голову, останавливалась побеседовать.

Нина взяла лаванды у франкских купцов, да пару стеклянных флаконов у венецианцев. Подмастерье, оболтус, расколотил сосуд, хорошо хоть пустой. Масла и опиум здесь не брала, ей привозили самое лучшее знакомые караванщики из арабских земель. Купила опять трав у торговца с плоским лицом и смешным именем, не то Сунь, не то Юнь. У него Нина покупала и красный корень, и кибабинь, которые она использовала для порошка, что для прибавления мужской силы. Дорогие эти травы, да за снадобье это уж больно хорошо платили и почтенные жены, и владелицы лупанариев, а порой и сами мужья.