— Это правда? – спросил он, пристально глядя сверху вниз на Грейс. — В таком случае, я настаиваю, чтобы Вы называли меня Джеком.

Он повернулся к Томасу и пожал плечами.

— Так будет справедливо.

Томас уже едва сдерживался. Что–что уродливое росло в нем, что–то разъяренное и черное.

И каждый раз, когда Одли говорил — его тон был настолько забавен, его улыбка настолько легкой, как будто ничего не имело значения. Это подпитывало темный узел в его животе, жгло его грудь.

Одли повернулся к Грейс.

— А я буду называть Вас Грейс.

— Не будете, — отрезал Томас.

Одли поднял бровь.

— Он всегда принимает за Вас решения?

— Это — мой дом, — выдавил Томас. Черт побери, его не будут игнорировать.

— Возможно ненадолго, — пробормотал Одли.

Это был его первый враждебный комментарий, и по ряду причин Томас нашел это почти смешным. Он посмотрел на Грейс, потом на Джека, и внезапно ему стало ясно, как отчаянно Одли хотел уложить ее в свою постель.

— Только чтобы Вы знали, — сказал Томас, подсознательно принимая тон Одли, его улыбку, все его поведение, — она не передается вместе с домом.

Одли напрягался, и его подбородок дернулся. Ах, подумал Томас, прямое попадание. Великолепно.

— Что Вы имеете в виду? – спросил он.

Томас пожал плечами.

— Думаю, Вы знаете.

— Томас, — сказала Грейс, пытаясь вступиться.

Он почувствовал горечь от этих слов.

— О, мы вернулись к Томасу, не так ли?

Затем Одли в своей обычной веселой манере повернулся к Грейс и сказал:

— Я думаю, что Вы ему нравитесь, мисс Эверсли.

— Не будьте смешны, — сказала Грейс.

И Томас подумал, почему бы нет? Почему он не мог увлечься Грейс? Это была бы неплохая партия, меньше сложностей, чем с этим расцветающим чувством к Амелии.

В любом случае ему стало интересно, как на это отреагирует Одли, поэтому, скрестив руки, они пристально посмотрел на него.

Одли просто улыбнулся, приняв вызов.

— Я не желал бы удерживать Вас от Ваших обязанностей.

— Ах, теперь это — мои обязанности?

— Пока дом все еще ваш.

— Не только дом, Одли.

— Вы думаете, что я не знаю этого? — Что–что загорелось в его глазах, что–то другое и абсолютно новое. Это был страх, начал понимать Томас. Одли был испуган получением титула.

Хорошо, если бы так и было.

Впервые Томас начал чувствовать слабый проблеск уважения к этому мужчине. Если он знал достаточно, чтобы бояться …

Отлично, по крайней мере, это означало, что Одли не был полным дураком.

— Извините меня, — сказал Томас, потому что больше не чувствовал себя вполне уравновешенным. Виной тому было бренди и это небольшое столкновение. Никто из них не был таким, каким должен был быть – ни Грейс, ни Одли, ни тем более он сам.

Он повернулся на пятках, плотно закрыв за собой дверь. Если бы они говорили, он смог бы услышать их, но, конечно, они не были настолько глупы, чтобы остаться. Они пошли бы куда–нибудь в другое место, чтобы посмеяться и пофлиртовать. Одли попытался бы поцеловать Грейс, и, возможно, она позволит ему, и они были бы счастливы, по крайней мере, сегодня.

Томас сидел в своем кресле, смотрел в окно, спрашивая себя, почему он не мог плакать.

Позже тем же вечером Томас сидел в своем кабинете, чтобы якобы просмотреть свои дела. По правде говоря, он искал уединения. Он не очень наслаждался компанией других в эти дни, особенно когда эти единственные «другие» – его бабушка, его новый кузен и Грейс.

Несколько раскрытых бухгалтерских книг лежали на столе, с бесчисленными колонками, заполненными аккуратными числами, выведенными на странице чернилами его собственной рукой. Конечно, управляющему Белгрейва платили за ведение учета, но Томасу нравилось заботиться обо всем лично. Так или иначе, его мозг по–другому воспринимал информацию, когда это он сам записывал все цифры. Он попытался бросить эту привычку несколько лет назад, когда казалось ненужным иметь два полных набора отчетов, но почувствовал, что так он мог бы упустить что–то важное.

Герцог должен быть в курсе всех деталей. Уиндхем был огромной ответственностью, с участками земли по всей Великобритании. Поймет ли это Одли? Станет ли он уважать это или переложит все решения на множество управляющих и секретарей? Как заметил Томас, так делали многие его современники, и результаты обычно были плачевными.

Мог ли человек заботиться о таком наследии, как Уиндхем, если он не родился в нем? Томас относился к нему с почтением, но, с другой стороны, у него была целая жизнь, чтобы узнать эти земли и полюбить их. Одли появился на прошлой неделе. Мог ли он понять, что все это значило? Или это было нечто врожденное, как если бы его нога ступила на землю Белгрейва, и он подумал: вот, это мой дом.

Вряд ли. Только не с их бабушкой, которая встретила его там.

Томас потер виски. Это его беспокоило. Все могло развалиться. Не сразу; для этого он слишком хорошо управлял своим имуществом. Но это сейчас. Одли, сам того не желая, мог все запустить.

— Это не будет моей проблемой, — громко сказал Томас. Он не будт герцогом. Черт, он вероятно даже не останется в Линкольншире. Не было ли в желании его дедушки своего рода божьего промысла? Купить участок и небольшой дом около Лидса своему младшему сыну. Он не хотел оставаться рядом и наблюдать, как Одли принимает на себя его роль. Он купит другие владения и покончит со всем этим.

Он снова глотнул бренди – бутылка почти опустела, и это приносило ему своеобразное удовлетворение. Было непросто добиться этого, и он не хотел упускать шанс. Однако физиология взяла свое, и он поднялся с кресла. В углу стоял ночной горшок, но он недавно провел в Белгрейве ремонт, установив новомодные сантехнические удобства. И будь он проклят, если откажет себе в удовольствии воспользоваться ими до того, как отправится в Лидс.

Он направился в большой зал. Было поздно. В доме было тихо и спокойно. Он справил нужду, восхищаясь чудесами современного изобретения, и пошел назад в свой кабинет, где намеревался провести ночь или, по крайней мере, оставаться там до тех пор, пока не закончится бренди.

Но на обратном пути он услышал звуки движения еще одного человека. Он остановился и всмотрелся в розовую гостиную. Свеча в подсвечнике на столе освещала комнату мерцающим светом. В дальнем углу Грейс с растерянным видом копалась в секретере, открывая и закрывая ящики.

Он сказал себе, что должен извиниться перед ней. Его поведение было отвратительным. Они слишком долго были друзьями, чтобы позволить всему вот так закончиться.

Он позвал ее по имени, стоя в дверях, и она, испугавшись, обернулась.

— Томас, — сказал она, — я и не знала, что Вы до сих пор не спите.

— Еще не слишком поздно, — ответил он.

Она слегка улыбнулась.

— Да, пожалуй, так и есть. Вдова уже в постели, но еще не спит.

— Ваша работа никогда не заканчивается, не так ли? – спросил он, входя в комнату.

— Нет, — ответила она, покорно пожимая плечами.

Он видел этот жест много раз. Ее лицо при этом выражало сожаление и неприязнь. В действительности он не мог понять, каким образом ей удается терпеть его бабушку. Он выносил ее только потому, что должен был.

Возможно, предположил он, у нее тоже не было другого выхода. Нежные молодые леди, которым не светило в жизни большое состояние, хватались за любую возможность получить работу.

— У меня закончилась бумага, — объяснила она.

— Для писем?

— Вашей бабушки, — подтвердила Грейс. – Мне некому писать письма. Думаю, Элизабет Уиллоуби однажды выйдет замуж и переедет… — Она задумалась на мгновение. – Я буду скучать по ней.

— Да–да, — пробормотал он, вспоминая, что говорила ему Амелия. – Ведь вы хорошие друзья?

— Да, — кивнула Грейс. Она взяла небольшую стопку бумаги и, скривившись, взглянула на него:

— Сейчас я должна идти писать письма Вашей бабушки.

— Она не пишет их сама? – удивился он.