Какой храброй должна была быть Грейс, чтобы просыпаться здесь каждое утро.

— Леди Амелия, — донесся до нее напоминающий голос Томаса.

— Да, — резко откликнулась она, вспоминая, что ей следовало ответить на его вопрос. – Да, так и есть. Я не могу спать, когда рассветает. Летом это особенно трудно.

— А зимой это легко? – казалось, ее ответ позабавил его.

— Отнюдь. Зимой еще хуже. Я сплю слишком много. Я полагаю, что мне следовало бы жить на экваторе, с четким разделением дня и ночи круглый год.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— Вам нравится изучать географию?

— Да. – Амелия прогуливалась по кабинету, лениво проводя кончиками пальцев по корешкам книг. Ей нравилось, как корешки каждого тома слегка выгибались, позволяя ее пальцам ударять по ним во время ее перемещений по кабинету. – Или, точнее, мне следовало сказать, что мне бы понравилось изучать географию. Мои познания весьма незначительны. Наша гувернантка не считала этот предмет важным. Впрочем, как и наши родители, полагаю.

— В самом деле?

Он казался заинтересованным. Это удивило ее. Несмотря на дружеские отношения, установившиеся между ними с недавнего времени, он все еще был… собой, и ей было непривычно, что его интересуют ее мысли и желания.

— Танцы, — ответила Амелия, отвечая на его непроизнесенный вопрос. – Рисование, игра на фортепиано, немного математики, для того чтобы мы могли высчитать стоимость комплекта модной одежды.

Он улыбнулся.

— Она действительно стоит дорого?

Девушка бросила на него через плечо кокетливый взгляд.

— Ужасно дорого. Я обберу Вас до нитки, если мы будем устраивать больше, чем два бал–маскарада в год.

Он внимательно разглядывал ее какое–то мгновение с мрачным выражением лица, а затем двинулся к книжным полкам у дальней стены комнаты.

— Здесь находятся атласы, которые должны Вас заинтересовать.

Амелия улыбнулась в ответ, немного удивленная его поступком. А затем, чувствуя необъяснимую радость, она пересекла комнату.

— Я думала, что Вы не очень часто бываете в этой части дома.

Он ответил ей сухой полуулыбкой, которая странно не сочеталась с его почерневшим глазом.

— Достаточно часто, чтобы знать, где можно найти атлас.

Она кивнула, наугад вытащив с полки тонкий высокий том. Она посмотрела на позолоченную надпись на обложке. КАРТЫ МИРА. Корешок книги скрипнул, когда она раскрыла ее. На титульной странице стояла дата – 1796 год. Ей стало любопытно: когда эту книгу открывали в последний раз?

– Грейс нравятся атласы, — сказала она. Мысль, внезапно появившаяся в ее голове, словно из ниоткуда.

— В самом деле?

Она услышала его приближающиеся шаги.

— Да. Я, кажется, припоминаю ее высказывание на эту тему. Или, возможно, Элизабет говорила мне об этом. Они всегда были очень близкими подругами.

Амелия осторожно перевернула страницу. Книга не была особенно хрупкой, но что–то в ней внушало почтение и осторожность. Посмотрев вниз, она увидела большую прямоугольную карту, занимавшую разворот обеих страниц с заголовком: Отображение нашего мира Меркатором, год 1791 от Р.Х.

Амелия коснулась карты. Ее пальцы нежно скользнули вдоль Азии, а затем вниз – к самой южной оконечности Африки.

— Смотрите, какой он большой, — пробормотала она, обращаясь, главным образом, к самой себе.

— Мир? – произнес Томас, и она услышала улыбку в его голосе.

— Да, — прошептала она.

Томас стоял рядом с нею. Один из его пальцев нашел Британию на карте.

— Смотрите, какие мы маленькие, — сказал он.

— Это кажется странным, не так ли? – заметила девушка, пытаясь не обращать внимание на то, что он стоял так близко, что она чувствовала тепло, исходящее от его тела. – Я всегда поражалась тому, как далеко от нас до Лондона, и в то же время расстояние здесь – она жестом указала на карту, — ничтожно.

– Не ничтожно, — он измерил расстояние своим мизинцем. – Как минимум, полногтя.

Она улыбнулась. Над книгой, а не над ним, так это было наименее тревожащее желание.

— Мир, измеряемый ногтями. Это было бы интересным исследованием.

Он тихонько рассмеялся .

— Существует некто в некоем университете, пытающийся проделать это прямо сейчас, уверяю Вас.

Амелия посмотрела на него, и это, вероятно, было ошибкой, потому что она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Тем не менее, она оказалась в состоянии произнести (и, причем на удивление рассудительным голосом):

— Разве профессора настолько эксцентричны?

— Только те, у кого длинные ногти.

Она рассмеялась, и он вслед за нею, а потом она осознала, что ни один из них не смотрит на карту.

Его глаза, подумала она со странной отстраненностью, как если бы она рассматривала произведение искусства. Ей нравились его глаза. Нравилось смотреть на них. Как случилось, что раньше она никогда не осознавала, что на правом глазу у него было прожилка другого цвета. Раньше она полагала, что его радужные оболочки были синими, — не бледными или светлыми, или даже голубыми, но темными, дымчатыми с незначительным намеком серого цвета. Но теперь она могла весьма ясно видеть, что в одном из его глаз было коричневая прожилка. Она тянулась вниз от зрачка, как стрелка на часах, показывающая четыре. Это заставило ее задуматься, почему она никогда не замечала этого раньше? Может потому, что раньше она никогда не рассматривала его на достаточно близком расстоянии. Или может потому, что раньше он никогда не позволял ей находиться вблизи него достаточно долго, чтобы она могла увидеть это.

А потом, голосом столь же задумчивым и тихим, какой был бы и у нее, если бы она имела смелость заговорить, он пробормотал:

— Ваши глаза кажутся сейчас почти карими.

Амелия почувствовала себя заброшенной обратно в действительность. И у нее вырвалось:

— У Вас прожилка.

И сразу же ей захотелось исчезнуть из этой комнаты. Как ей в голову пришло произнести это!

Он прикоснулся к синяку у себя на скуле.

— Прожилка?

— Нет, в Вашем глазу, — пояснила девушка, потому что не было никакой возможности забрать свои слова назад. Поэтому она стала объяснять, что конкретно она имела в виду. Она неуклюже взмахнула рукой, вытянув ее вперед, чтобы указать на предмет разговора, но затем быстро отдернула ее назад, так как она не могла прикоснуться к нему, и уж конечно не к его глазу.

— О! Ах, это. Это нечто странное, не правда ли?

Выражение его лица стало странным. Ну, хорошо, не на самом деле. Оно не казалось бы странным у кого–нибудь другого, но для него такое выражение лица было странным. Оно было слегка застенчивым, почти самую малость робким и поразительно человечным, таким, что ее сердце пропустило удар.

— Еще никто никогда не замечал этого, — добавил он. – И, на самом деле, вероятно, это к лучшему. Это глупый маленький изъян.

Он напрашивался на комплименты? Она сжала губы, пряча улыбку.

— Мне она нравится, — сказала Амелия. – Мне нравится все, что делает Вас менее безупречным.

Что–то в выражении его лица смягчилось.

— Это, действительно, так?

Она кивнула и отвернулась. Забавно, насколько легче было быть откровенной и храброй, когда он был раздраженным (или, предположила она, подвыпившим), нежели когда он улыбался ей.

— Тогда Вы обнаружите еще много чего во мне, что должно Вам понравиться, — произнес он. Его голос раздавался слишком близко от нее, чтобы она могла чувствовать себя комфортно. – Когда Вы узнаете меня поближе.

Она притворилась, что изучает карту.

— Вы утверждаете, что Вы не совершенны?

— Я никогда не осмелился бы утверждать это, — поддразнил он ее.

Амелия сглотнула. Томас находился слишком близко от нее. Возможно, сам он даже не замечал такой близости, его голос звучал абсолютно естественно, его дыхание казалось совершенно контролируемым, даже для ее ушей.

— Почему Вы сказали, что мои глаза стали карими? – спросила она, все также пристально разглядывая атлас.