— Ладно, — прервала его мысли Оливия. — Женшина, с которой он не разговаривает. Она носит такой… вульгарный бриллиант?

— На шее?

— Нет, в носу! Ну конечно, на шее!

Он посмотрел на нее, как бы заново оценивая.

— Вы не такая, как я думал.

— Принимая во внимание ваше первоначальное мнение о моей персоне, это, пожалуй, к лучшему. Так есть у нее этот бриллиант?

— Да.

— Тогда это леди Моттрам, — уверенно заключила она. — Хозяйка дома. А это значит, по крайней мере, несколько минут он будет занят. Игнорировать ее было бы невежливо.

— Я бы не рассчитывал на то, что он ради вежливости изменит свое поведение.

— Не беспокойтесь, он не удерет. У леди М. цепкие щупальца. И две незамужние дочери.

— Может, нам стоит направиться в противоположном направлении?

Брови ее шаловливо приподнялись.

— Пошли.

И она начала мастерски пробираться сквозь толпу. Он следовал за звуками ее смеха и — каждый раз, когда она оборачивалась, чтобы удостовериться, что он не отстал — за опьяняющей вспышкой ее улыбки.

Наконец, они достигли ниши в стене, и она плюхнулась на сиденье, хихикая и задыхаясь. Он встал рядом, храня гораздо большее спокойствие. Ему не хотелось садиться. Не сейчас. Ему следовало следить за принцем.

— Здесь ему нас не найти, — весело заявила она.

И никтому другому тоже, невольно отметил Гарри. Ниша вовсе не была

risqué[19]

, она имела широкий выход в бальный зал. Но угловое расположение и округлые, как утроба, стены — делали ее почти незаметной из зала. Чтобы заглянуть внутрь, нужно было смотреть под определенным углом.

Она совершенно не подходила для соблазнения и прочих дел подобного рода, и все же была удивительно интимна. И еще давала отличное убежище от шума бального зала.

— Это замечательно, — объявила Оливия.

Неожиданно Гарри обнаружил, что совершенно с ней согласен.

— Действительно.

Она легко вздохнула.

— Боюсь, мне все же не удастся избегать его всю ночь.

— Можно попробовать.

Она покачала головой.

— Мама обязательно найдет меня.

— Она что, пытается выдать вас за него замуж? — спросил он, усаживаясь рядом с ней на изогнутую деревянную скамеечку.

— Нет. Она не захочет, чтобы я уезжала так далеко. Но он все-таки принц. — Она обратила на него полный фатализма взгляд. — Это честь. Я имею в виду, его внимание.

Гарри кивнул. Не соглашаясь, просто ободряюще.

— И есть еще кое-что. — Она внезапно замолчала, потом снова открыла рот. Но так ничего и не сказала.

— Что «еще»? — мягко подбодрил он.

— Вам можно доверять?

— Можно, — ответил он. — Но я уверен, что вы уже знаете, джентльмену, уверяющему, что ему можно доверять, верить нельзя ни в коем случае.

Это вызвало на ее губах легкую улыбку.

— Чистая правда, и все такое. И все же…

— Рассказывайте, — тихо произнес он.

— Ну… — Глаза Оливии смотрели куда-то вдаль, будто она искала слова или, возможно, уже нашла их, но они пока не сложились в подходящие предложения. И заговорив, она на него тоже не посмотрела.

Но и намеренно не избегала его взгляда.

— Я уже… отклонила ухаживания многих джентльменов.

Он удивился столь осторожному использованию слова «отклонила», но не стал ее прерывать.

— Я не то чтобы считала себя выше их. Ну… то есть, некоторых из них, наверное, да. — Она повернулась и прямо посмотрела на Гарри. — Некоторые были просто ужасны.

— Понятно.

— Но большинство… С ними не то, чтобы было что-то не так. Просто они были… не те. — Она вздохнула, немного печально, как ему показалось.

Ему это ужасно не понравилось.

— И теперь… Конечно, в лицо мне этого никто не скажет… — продолжила она.

— Но вы заработали репутацию черезчур разборчивой девушки?

Она бросила на него страдальческий взгляд.

— Я слышала определение «привередливая». Одно из них, по-крайней мере. — Глаза ее затуманились. — Другие мне повторять не хочется.

Гарри опустил глаза на свою левую руку. Оказывается, она изогнулась, напряглась и сжалась в кулак. Оливия искренне пыталась все сгладить, но слухи, похоже, больно ранили ее.

Она откинулась назад, прислонилась к стене и задумчиво вздохнула.

— А этот случай… о, он и правда побивает все рекорды, поскольку… — она помотала головой и возвела глаза к небу, словно прося совета или прощения. Или, хотя бы, понимания.

Она оглядела толпу и улыбнулась, но это была грустная, смущенная улыбка. И продолжила:

— Некоторые даже говорили «Кого она думает дождаться? Принца?»

— А!

Она повернулась к нему с предельно открытым выражением лица.

— Теперь вы видите, в чем проблема.

— Пожалуй.

— Если люди заметят, что я отвергла и его, я стану… — Она прикусила губу, подыскивая подходящее слово. — Не посмешищем… Не знаю, кем я стану, но это будет малоприятно.

Выражение его лица, вроде, не изменилось. И все же оно было обжигающе нежным, когда он произнес:

— Уверен, не стоит выходить замуж за принца только чтобы показать обществу, какая вы славная.

— Конечно, нет. Но люди должны видеть, что я, по крайней мере, оказываю ему все возможное почтение. Если я просто отвергну его… — Оливия вздохнула. Она это ненавидела. Просто ненавидела, но никогда ни с кем об этом не говорила, потому что любой просто ответил бы ей что-нибудь ужасное и ехидное, типа «нам бы всем твои проблемы».

Да, она знала, как ей повезло, она понимала, что это благословение, и что у нее в этой жизни нет права жаловаться решительно ни на что, и она вовсе не жаловалась… не вполне.

Правда, иногда она все-таки жаловалась.

И иногда ей просто хотелось, чтобы мужчины прекратили обращать на нее внимание, прекратили называть ее прекрасной, обворожительной и изящной (каковой она вовсе не являлась). Она хотела, чтобы они прекратили наносить ей визиты, просить у ее отца разрешения ухаживать за ней, потому что ни один из них не был правильным, а она, черт бы побрал все на свете, не хотела соглашаться на нечто просто «приемлемое».

— Вы всегда были хорошенькой? — очень тихо спросил он.

Какой странный вопрос. Странный и сильный, и не из тех, на которые она решилась бы отвечать, вот только, неясно почему…

— Да.

Вот только, неясно почему, с ним это казалось естественным.

Он кивнул.

— Я так и думал. У вас тип лица такой.

Она в новом приливе энергии развернулась к нему.

— Я рассказывала вам про Миранду?

— Не думаю.

— Это моя подруга. Она вышла замуж за моего брата.

— Ах, да. Вы как раз сегодня писали ей письмо.

Оливия кивнула.

— Миранда была эдаким гадким утенком. Худющая, и ноги длинные-предлинные. Мы все шутили, что они растут у нее прямо от шеи. Но я никогда этого не замечала. Она была просто моей подругой. Лучшей, любимейшей, веселейшей в мире подругой. Мы учились с ней вместе. Мы вообще все делали вместе.

Она снова посмотрела на него, пытаясь понять, насколько ему интересно. Большинство мужчин уже удирали бы, сломя голову — конечно: девица разливается соловьем о детской дружбе. О, Господи.

Но он просто кивнул. И она почему-то знала, что он все понимает.

— Когда мне было одиннадцать — это, кстати, был мой день рождения — мне устроили праздник. Уинстону тоже, и туда пришли все местные ребятишки. Думаю, все просто мечтали о приглашении. Неважно. В общем, там была девушка — я даже имени ее сейчас не помню — так она сказала Миранде нечто ужасное. Я думаю, до того дня Миранде и в голову не приходило, что ее не считают хорошенькой. Мне, во всяком случае, точно не приходило.

— Дети бывают жестоки, — прошептал он.

— Да, и взрослые тоже, — резко ответила она. — Ладно, не знаю, к чему я все это рассказываю. Просто это воспоминание всегда жило во мне.

Несколько мгновений они сидели молча, а потом он напомнил: