Я пытаюсь вытолкнуть себя из очередного кошмара памяти. Но у меня не выходит. Жмурюсь изо всех сил, слышу, как скрепят друг об друга зубы, как желваки напрягаются до осязаемого ощущения не передаваемой боли. И думаю, что пора бы уже встретиться лицом к лицу с реальностью, от которой я все время куда-то сбегаю. Папин шкаф больше не то место, куда стоит прятаться.

Ведь его, по сути, уже давно здесь нет.

— Лео? — голос. Знакомый, тихий, опаляющий ухо. Я открываю глаза, видя склоняющуюся перед моим телом Элли. — Ты спишь?

Она оглядывается, будто бы боясь, что кто-то заметит её появление в комнате.

Осторожно касается рукой моего лица, медленно исследуя кожу. Проходится по волосам, путаясь меж влажных из-за пота прядей, и смотрит так, словно я не просто мальчик, что учится с ней на потоке. И меня пробирает вполне логичная мысль, от которой дышать становится практически нечем. Все это время она дружила, тусовалась со мной и моим окружением по одной единственной причине — своей влюбленности, которую я в упор не замечал и о которой не мог даже помыслить.

— Элли, правда или действие?

— П-правда.

— Тебе нравится кто-нибудь в этой комнате?

Она наклоняется ближе, оставляя у меня на губах мимолетный поцелуй.

После чего я сам, почувствовав щекочущее дыхание, опаляющее мои губы, переворачиваюсь на спину. А Элли, улыбаясь, выскальзывает из комнаты, тихонько прикрывая за собой дверь.

И теперь все, кажется, наконец-то сходится.

—… но Айви, — слышится далеко, будто через толщу воды все тот же противный голос Мириам.

— Что непонятного в том, чтобы оставить меня одну, Мириам? Ты достаточно помогла мне сегодня. Поэтому прошу — уходи. Мне нужно побыть одной. Извините, ребят, я правда не в духе. Надеюсь, что в следующую встречу я сумею компенсировать все принесенные неудобства.

— Айви!

— Мириам, пойдем. Ты же видишь, что ей и правда плохо, — Алекс. — Извини, Ив. Напиши, как захочешь увидеться.

Шаги. Много шагов, стремительно уносящихся куда-то вдаль. Хлопок двери. Все еще пелена перед глазами, которые открыть безумно сложно.

— Лео? Эй, посмотри на меня, — её голос донельзя близко. Я распахиваю глаза, встречаясь с её взглядом, наполненным волнением. Сидит напротив, оглядывая мое лицо и дышит настолько тяжело, что еще немного — и точно заплачет.

Её руки, находящиеся возле моих щек кажутся неимоверно горячими. Знаю, что это лишь обман моего воспаленного сознания, но сердце, которое до сих пор отстукивает в висках, убыстряет темп. Я протягиваю ладонь, стараясь накрыть её — дрожащую и маленькую.

Стойкое ощущение, которого не было уже очень и очень давно пробивается сквозь брешь разбитых на осколки мыслей. В одно мгновение рушит все мосты, заставляя принять теперешнюю правду — до боли простую, но и, в то же время, меняющую смысл моего существования на сто восемьдесят градусов.

Ты мне нужна.

Соленые дорожки оставляют у нее на щеках следы, выжигая слова, так и не произнесенные вслух. Я осторожно пододвигаюсь ближе, первый раз в жизни пытаясь её обнять. И слышу шепот, едва различимый, но ломающий построенные мной подпорки.

— Ты не должен страдать, слышишь? Не в одиночестве. Поэтому позволь мне разделить твою боль.

Близко и остро — вот, что я чувствую. Сложно подобрать слова, чтобы описать это как-то по-другому. Ведь вместо того, чтобы разрываться сейчас на части из-за своей боли, Айви сидит напротив меня и просит поделиться моей.

Ртуть её глаз плавится. Вместе с ней плавится мое сердце, пропитанное безграничным уважением. Душевная красота — это когда ты можешь принять боль другого, не задумываясь о собственной. Когда ставишь чувства человека выше своих, давая понять, что понимаешь.

Теперь я понимаю, почему все это время смотрел на нее и почему отчаянно жаждал внимания.

— Айви…

— Чш-ш, — шепчет она. Я прикрываю глаза, вслушиваясь в стук её сердца. — Давай хотя бы сегодня выпустим наших демонов наружу. Так будет легче.

И я выпускаю.

========== 6 глава. Рана ==========

Комментарий к 6 глава. Рана Саундтрек главы:

Lontalius — Sleep Thru Ur Alarms

Душевные раны незримы, но они никогда не закрываются; всегда мучительные, всегда кровоточащие, они вечно остаются разверстыми в глубинах человеческой души.

©Александр Дюма

До сих пор я твердо знал, что открыть свое сердце — сложнее, чем кажется. И иногда, когда чувства ищут выход наружу, стоит сделать один неосторожный шаг, как падение в бездну оказывается почти смертельным. Настолько, что неподъемный груз внутри тянет не просто ко дну, он фактически разрывает на части. Впивается когтями, оставляя следы, вскрывает старые раны.

Я чувствую — каждой клеткой своей, как ни странно, мертвой души, — что ран во мне намного больше, чем казалось до этого. Они разного размера, глубокие и не очень, с засохшей коркой или так и не успевшие зажить. Их ощущение реальное, настоящее, болезненное. Каждая рана, вне зависимости от того, когда я её получил и каким образом, начинает кровоточить. Настолько сильно, что бордовая жидкость ощущается на языке, в носу, в уголках глаз — там, откуда может вытечь.

Айви молчит. Её пальцы рассекают воздух, плавно плывут по нему, заставляя ветерок будто бы ходить вдоль моего позвоночника. Наверное, если бы это ощущалась на самом деле, а не проигрывалось в моем воображении, то теплота её кожи сумела бы отогреть меня даже в лютый мороз. Я слышу, как тяжело она дышит. Вижу, как вздымается грудь.

И хочу сказать. Много чего, на самом деле. Но правда в том, что горло будто сдавливает рука, язык, словно на клей, приклеился к нёбу, а мой взгляд выдает все чувства на блюдце. Если бы она только посмотрела на меня, то сумела бы увидеть калейдоскоп, украшенный разными оттенками чувств.

— Мое прошлое не приносит боли, — хрипло шепчет, так и не подняв взор. Взгляд прикован к трещине на паркете, рука очерчивает её контур, а моя застревает меж ними. — Я хорошо научилась игнорировать все попытки вернуться туда. Абстрагировалась ото всего, что хоть как-то напоминало об этом. По правде говоря, мне стыдно за это. Я ведь на самом деле безумно — до сих пор, представляешь? — люблю свою мать. И каждый раз, когда ложусь спать, вижу одну и ту же картину: её цветастое платье, волнистые волосы, губы морковного цвета и счастливую улыбку, что обращена не ко мне. А затем слышу, как захлопывается дверь — мой крик «останься» срывается с губ и тонет в оглушительном хлопке чертовой двери. И так каждый раз, снова и снова, как дурацкая заезженная пластинка, что прокручивает одну и ту же песню до тех пор, пока не затошнит.

— Я знаю, — срывается с губ прежде, чем я успеваю подумать о сказанном. Айви недоуменно заглядывает мне в глаза, вновь смахивая оставшиеся слезы. Уже не плачет, но влага все равно проглядывается на немного опухших и покрасневших щеках. Даже сейчас, сидя рядом, с растрепанными волосами, заплаканными глазами и потрескавшимися губами, которых касается языком, она выглядит настолько красивой, что мне до боли хочется коснуться её лица, чувствуя соленую влагу под кожей. — Ты говоришь во сне.

Желание прикоснуться кажется неправильным. Умом понимаю, что это странно, но сердце — да, тот самый мышечный орган, что не дает покоя даже после всего случившегося, — говорит об обратном. Это не похоже ни на одно чувство, что я когда-либо испытывал. Оно напоминает отчаянное желание ухватиться за руку, при падении; вдохнуть хотя бы каплю кислорода, пока кто-то сжимает горло.

Мысль бесконечно бьется о стены сознания, мигает, подобно вспышке. Это «хочу» могло бы с легкостью обжечь кожу, но в и то же время оно кажется мягким, подобно шелку, что касается пальцев и отдает в голову приятным импульсом.

Айви закусывает губу, грустно улыбаясь.

— Знаешь, за этот месяц нашего с тобой общения, я поняла, что мы на самом деле очень похожи. Конечно, это странно — сравнивать свою жизнь с тем, кто её по сути потерял, но… твое прошлое, хоть ты и не говоришь об этом, дает понять только одну единственную вещь — мы оба одиноки. И ты держишь это ощущение подле себя, погружаясь в него, будто аквалангист без болона с кислородом. Тонешь, захлебываешься, пытаешься выплыть, но не можешь. Я понимаю, что это такое, потому что на протяжении жизни делаю практически то же самое. Но… Лео… ты ведь до сих пор не можешь принять собственную смерть. Я знаю это, вижу по тому, как ты все еще цепляешься за обыденные вещи, как пытаешься перелистнуть листок, но проскальзываешь сквозь него. Как наблюдаешь за прохожими через окно, как пытаешься погладить кошку. Ты понимаешь, что уже не можешь вернуться в мир живых, но все еще бегаешь от правды, стараясь не затрагивать тему собственной кончины.