Нет, она была уверена в себе и способности написать Единый государственный экзамен по русскому языку на «отлично». Но слишком хорошо помнила косые взгляды одноклассников, не получивших проплаченный проходной балл, скандалы их состоятельных родителей с педагогическим составом, намеки директрисы и, наконец, еще один железный аргумент, который с годами Ника списала на стресс и собственную невнимательность: сразу после экзамена Орлова сравнила свои ответы с учебником, обнаружила две глупые ошибки в части «А» и подсчитала баллы – максимально она могла заработать девяносто два. Но по итогам на общегородской линейке выпускников ее награждали как одну из десяти ребят, набравших полные сто баллов.

Тогда она чувствовала себя обманщицей, но сумела задушить голос разума. А сейчас привет из прошлого в лице Белозерова снова вернул ее к безумной мысли, что кто-то все же был причастен к ее везению. И, по всей видимости, это он.

Размышления прервал звонок с городского номера, который Ника знала наизусть.

– Привет, мелкая! – услышала она довольно бодрый голос Леши, парня из ее прошлого, который не давал жить в настоящем. – Я звонил братишке, но, кажется, Макс снова перебрал, а мне позарез нужны сижки, я тут уже на стены лезу. Выручишь?

Ника взбодрилась – внезапно подвернулся прекрасный повод поговорить наедине с Лешей, который, по словам его лечащего врача, активно шел на поправку. Она могла рассказать ему обо всем. Сделать то, что Макс делать трусил. И будь что будет.

– Повезло тебе, что у меня рейс отменили. Хорошо, приеду через час, – ответила она, собираясь с силами, и пошла узнавать, сможет ли кто-то подбросить ее до города.

Когда Ника приехала в психиатрическую больницу, она была решительно настроена рассказать Леше о них с Максом. И когда санитары досматривали ее пакеты с провизией тоже. Даже когда она предъявляла документы и ставила подпись в журнале посещений. Но вся ее смелость была стерта одним простым словом возрастной медсестры, которая попросила молодых ребят проводить в комнату встреч «невесту». Так ее назвал Макс, когда Нику не пускали к Леше в самый первый раз. Невеста, которая пришла сообщить, что целый год спала с братом жениха.

– Приве-ет, мелкая, – услышала она Лешин голос, пройдя, как в тумане, по длинным коридорам, и неприятное чувство скрутило желудок до тошноты.

Почему «мелкая», Ника не знала: большой разницы ни в возрасте, ни в росте между ними не наблюдалось. Но как единожды прилипло, так и осталось.

Ника подняла взгляд, встречаясь с зеленью знакомых глаз. Леша отложил в сторону книгу, которую читал, и широко улыбнулся.

Орлова замерла на пороге и залюбовалась им. Он выглядел гораздо лучше. Сейчас перед ней был почти тот самый Леша Быков, которого она знала. Которого встретила на рейсе в Нижний Новгород, которому, нарушая все жизненные установки, дала номер телефона. Тот самый Леша, который тем же вечером ждал ее в холле гостиницы с огромным букетом пионов, а через неделю встречал в аэропорту Южного с заметно отросшей щетиной и нездоровым блеском в глазах, болтал что-то про нескладывающиеся алгоритмы. Именно тот, в кого она влюбилась без оглядки.

Ника не спеша подошла к Леше, разглядывая и узнавая каждую черточку: аккуратно очерченные брови и небольшой нос, длинные пушистые ресницы, белоснежные зубы, светлые волосы, спадающие на лоб, и немного торчащие в стороны уши. Он был точно Кен, мужская версия куклы Барби, даже сейчас в простой больничной одежде.

Орлова села напротив парня, но не смогла удержать его взгляд, из-за которого ее затопило чувство вины. Она ощутила себя ужасно, придя сюда с намерением обрушить на Лешу бомбу. Даже после всего, что он ей сделал.

Она опустила глаза в пол, а потом стала с притворным интересом оглядываться по сторонам. Здесь, в общем отделении, было гораздо лучше, чем в предыдущем стационаре с интенсивным наблюдением, где Лешу держали как «опасного для себя и окружающих». Прошлое место до жути пугало Нику: режимный объект с высоким бетонным забором и карцером для провинившихся. Ее редко пускали, чаще она часами разглядывала этот замок Иф снаружи, но эмоций хватало: в те несколько встреч с Лешей он больше походил на овощ.

Здесь же было иначе, приятнее. Даже сама комната для посещений – просторная и светлая, с телевизором и книжками, а не голая коморка «два на два» под надзором цербера.

Леша нетерпеливо нырнул в пакет, который Ника поставила на стол, выудил оттуда блок сигарет и довольно выдохнул.

– Там еще твои любимые конфеты и орехи.

– Спасибо, только если я прямо сейчас не покурю, то окончательно сойду с ума! – твердо заявил парень, но Ника уловила иронию.

Даже легко рассмеялась над его словами. Видимо, он и правда шел на поправку, раз шутил подобным образом.

Леша всучил пакет одному из парней, что направлялись после свидания в палату, а затем подкурил у медбрата сигарету и повел Нику на крыльцо, аккуратно придерживая за талию. Она невольно ускорила шаг, только бы избежать контакта. Его прикосновения по-прежнему больно обжигали, но Ника очень старалась не показывать этого. Леша ведь ничего не помнил о том дне. Врачи сказали – это защитная реакция мозга на полученную травму. Орлова же винила энное количество запрещенных веществ, обнаруженных в его крови.

Они еще некоторое время прогуливались под хмурыми тучами молча, пока Леша курил, а день клонился к закату. Ника с трудом пересилила себя, чтобы заговорить.

– Как дела? Как ты?

Она мазнула по Быкову взглядом. Тот шел уверенно, спрятав одну руку в кармане, и прямо на ходу подкуривал новую сигарету от первой.

– Вроде ничего. Психоз позади, спасибо «святой троице».

Ника вопросительно взглянула на парня.

– Феназепам, аминазин, галоперидол – и ты больше никогда не захочешь вернуться в буйное.

Она поджала губы, ведь помнила, как долго восстанавливался Леша после крайнего обострения. И до сих пор никто точно не мог сказать: расстройство личности стало следствием употребления наркотиков или наоборот послужило причиной пристрастия, но проблемы у Быкова оказались серьезные и вполне реальные.

– Чем сейчас занимаешься?

Ника задавала дурацкие вопросы, но это лучшее, что она могла придумать, пытаясь увести тему разговора подальше от себя.

– Помогаю в буфете, – Леша пожал плечами, – самое выгодное место в психушке – ешь, сколько хочешь, кури еще больше, полная свобода. Ну, почти.

У Ники внутри все переворачивалось от его оговорок. Но они свернули на задний двор, полный людей, и Леша неожиданно оживился, стал рассказывать о попаданцах, которых встречал по пути. Особенно тонко и пронизывающе их истории звучали в декорациях обшарпанных скамеек и запустелой спортивной площадки с волейбольной разметкой и поржавевшими столами для настольного тенниса.

Ника совершенно искренне не понимала, как в таких условиях всепоглощающей тоски можно было выкарабкаться из болезней и апатий. Но, слава богу, Лешины врачи давали положительные прогнозы, да и прогресс был заметен невооруженным глазом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – А вон Михалыч.

Леша указал на широкоплечего мужика суровой внешности, который помогал медсестре тащить ящики с какими-то медикаментами.

– Прошел две Чеченские войны. Жена из-за квартиры траванула лошадиным транквилизатором, когда тот товарищей поминал. Кукует здесь теперь который месяц. Вот так и живем.

– Да уж, не соскучишься.

Ника тяжело вздохнула.

– Может, удастся через полгода получить перевод на амбулаторное да съехать из этого дурдома.

Орлова улыбнулась Леше. Она слышала от Макса о планах их адвоката – настоять на переводе на домашнее лечение с еженедельным контролем и даже возможном сокращении срока лечения, так как одна из жертв аварии, отец погибшего мальчишки, вышел из комы.

– Это замечательно.