– Вы? – удивился Вирятин. – Сами?

– Да, решила не посылать Ксюшу, – Дремлюгина оглядела трясущегося журналиста с головы до ног. – Ну, разве можно быть таким рассеянным? А если бы у вас разрядился диктофон перед интервью с губером? Что бы вы тогда делали?

Они пошли к особняку по булыжной дорожке, по краям которой сплошным забором росли невысокие кустики. За ними Вирятин рассмотрел скульптуру, которая изображала всё того же трёхногого животного.

– Мировой осёл из «Бундахишна», – заметив любопытство гостя, пояснила Ирина Геннадьевна. – Это древнеперсидская философия. Сергей Петрович последнее время бредил ей, особенно главкой «О сущности воскрешения». А вот скульптурная композиция дальше – это уже индийский сюжет. Асуры и девы дерутся из-за кувшина с Амритой, напитком бессмертия.

Вирятин увлёкся разглядыванием скульптур и не заметил, как дождик усилился.

– Серёжа заказал эти изваяния полтора года назад, – сказала Дремлюгина. – Не у кого-нибудь, а у лучшего скульптора области. Знаете, наверное, Дмитрия Михайловича?

– Не раз пил водку в его мастерской, – ответил Павел Валентинович и продолжил рассматривать скульптуры.

У Ирины Геннадьевны льняной сарафанчик прилип к телу, причёска сбилась, плечи покрылись мурашками, и в таком виде она казалась намного ближе и человечнее, чем была вчера…

Дремлюгина дрожала, однако не торопила гостя.

– Всё это мифы о бессмертии. Выходит, Сергей Петрович предчувствовал скорый конец? – спросил Вирятин.

– Да, Серёжа очень любил жизнь. Трясся над своим здоровьем. Последний год только о смерти и говорил, хотя вроде ничем не болел. Получается, предчувствовал. Наверное, потому и увлёкся этими мифами.

– Как может человек предчувствовать смерть, если ничем серьёзным не болеет? – задумался Павел Валентинович.

Вдова в ответ подёрнула плечами:

– Значит, может. Всё! Хватит! Продолжим разговор в гостиной. Я уже совсем промокла и замёрзла.

Она повела гостя к дубовой двери дома, за которым виднелась гладь лесного озера.

– У нас здесь нет наружного бассейна, только внутренний. Так решил Серёжа, ведь он купался в озере до ноября, чуть не до первого льда, – пояснила скороговоркой Дремлюгина.

Особняк с тонированными окнами был построен из охристого итальянского кирпича и покрыт не черепицей или железом, а толстыми листами меди, которая ещё не успела помутнеть и сверкала на солнце. Из неё же были сделаны и водосточные трубы…

– Видите: сплошная медь, – сказала Ирина Геннадьевна. – Её он поставил, когда менял кровлю. Мол, вдруг опять рванёт Чернобыль, и ветер принесёт сюда радиацию, как четверть века назад. Сергей Петрович очень её боялся. Все продукты проверял дозиметром.

Она открыла дверь и, проведя Вирятина по винтовой лестнице на второй этаж, пригласила в обширную гостиную.

– Садитесь. Домработница сейчас принесёт сухие рубашки и брюки. У вас с Сергеем Петровичем почти одинаковый рост и размер, так что будет из чего выбрать. Я, кстати, тоже совсем окоченела, хоть была под дождём и меньше, чем вы.

Раздался детский плач, и Ирина Геннадьевна выбежала в коридор. Вскоре в зал вошла служанка с ворохом поношенной одежды.

Вирятину было неприятно надевать вещи недавно погибшего человека, но капризничать не приходилось. Он выбрал шерстяные штаны и фланелевую рубашку потеплее – и, как только прислужница вышла, начал переодеваться.

Хозяйка не торопилась возвращаться. Чтобы избыть время, Павел Валентинович стал рассматривать гостиную, обставленную неожиданно скромно. Не верилось, что это жилище первого богача города Ямова. С монотонными зеленовато-серыми шёлковыми обоями почти сливались небольшие графические этюды, изображающие мифологические сюжеты, и застеклённые рамки с реставрированной древней утварью. Это были артефакты из лесов и курганов, которые он вчера уже видел: бронзовые ножи, наконечники стрел, височные кольца, бусы, гривны…

Неподалёку в застеклённых этажерках стояли лепные глиняные горшки с простым геометрическим орнаментом. Чуть поодаль в красном уголке висела старая русская икона, написанная на деревянной доске. Казалось, время в этой гостиной… нет, даже не остановилось, а вообще перестало существовать.

Мысли Вирятина прервало цоканье каблучков. В гостиную вошла хозяйка дома в шёлковом траурном платье.

– Извините. Приняла горячий душ и покормила ребёнка, поэтому и задержалась.

Её шею украшало ожерелье из прозрачного голубого камня – под цвет глаз. Павел Валентинович задержал на нём взгляд, что не осталось не замеченным Ириной Геннадьевной.

– Это подарок мужа, – сказала она. – Огромная редкость: голубые бриллианты. Он последнее время был помешан на мифах о бессмертии, а лазурное ожерелье упоминается в эпосе о Гильгамеше. Его носила богиня Инанна. Вот Серёжа мне его и купил.

Они сели за дубовый обеденный стол. Служанка принесла горячее вино, и Вирятина окутал запах корицы, чёрного перца и мёда.

– Надо согреться, – улыбнулась ему хозяйка особняка. – Всё-таки осень, а вы долго пробыли под дождём. Я люблю пряные глинтвейны. Не знаю, как вы. Выпьем, пока повар готовит ужин?

Павел Валентинович кивнул:

– Конечно. Пока вас не было, я рассматривал комнату. Здесь те же экспонаты, что и в галерее…

– Я уже говорила вам: это срубная культура. В основном. Серёжа считал, что она связана и с индийскими мифами об Амрите, и с иранским «Бундахишном». Потому и собирал эти артефакты.

– А где ваши жужелицы? – поинтересовался Вирятин.

– Там, куда я никого не пускаю. Это мой интимный уголок, моя спальня. Право посмотреть на них нужно заслужить… но вы даже не надейтесь. Впрочем, хватит о них! Перейдём к делу. Догадываетесь, зачем я вас позвала?

Вирятин опасливо посмотрел на неё и не ответил.

– Вы совсем закисли, – продолжила Дремлюгина. – Вам нужно встряхнуться. Раньше я с удовольствием читала ваши статьи. Почти боготворила ваш талант… но сейчас вас словно подменили.

– Это не меня, а газету подменили. Нас совсем задавили. Ни одного живого слова не допускают. Полностью умертвили издание, выхолостили его, а оживлять хотят жёлтыми статьями и жареными фактами…

Ирина Геннадьевна сочувственно посмотрела на Вирятина.

– Я это уже заметила. Соболезную. Мне тоже больше нравится, когда в газетах есть содержание, а не сдобренная перчиком пустота. И ещё, как я знаю, у вас хотят отобрать криминальный отдел. Отдать любовнице главного редактора. Я ничего не напутала?

– Вы так хорошо осведомлены, Ирина! – удивился Павел Валентинович.

– Отдел у вас отнимают, но связи ещё остаются, правильно? Вас ведь не забыла Марина Вячеславовна? Та, что всегда давала вам уголовные дела?

– Всё-то вы обо мне знаете! – усмехнулся Вирятин. – Откуда такой интерес к моей персоне?

Дремлюгина словно не расслышала его вопрос.

– Марина Вячеславовна к вам неравнодушна. А ведь она симпатичная женщина, и не так давно потеряла мужа. Чего вы тянете? Взяли бы быка за рога.

– Это моя личная жизнь! – отрезал Вирятин. – Говорите, зачем позвали.

– Криминальные темы никуда от вас не денутся. Рекламную серию газете подброшу, потолкую с кем надо – и останетесь редактором отдела хроники и расследований. Как можно скорее поговорю, пока не начался октябрь!

– Я вчера пописал новый трудовой договор.

– Подписали? В самом деле? – рассмеялась Дремлюгина. – Это всего лишь бумажка. Долго, что ли, её порвать?

– Меня решили понизить после звонка губернатора, – грустно сказал Вирятин. – Нашли козла отпущения.

– Ах-ах-ах, губер-бубер, губер-бубер! Какая большая шишка! – вновь захохотала Ирина Геннадьевна. – Мой «Бальзам», напомню – это стратегический инвестор в регионе. Не только с сетью магазинов, но и со своим производством. Со свинокомплексами, с полями кукурузы, люцерны и фуражной пшеницы, с производством мраморной говядины. Я не просто его мажоритарный акционер, а фактически хозяйка. Скоро стану председателем совета директоров, ведь в кармашке у меня контрольный пакет. Могла бы унаследовать и шестьдесят шесть процентов акций, если б Серёжа перед смертью не продал пятнадцать. Впрочем, пятьдесят один – тоже нехило… Конечно, есть в Ямове и более влиятельные люди, по сравнению с которыми я девчонка… но губер к ним точно не относится. Думаю, он ко мне прислушается. Сделаю вас и замредактора. Со временем.