– Процентики? Утешил!

– У Ириши условие – чтобы материал писал ты. Именно ты! Да и где видишь унижение? Познакомишься с мультимиллиардершей.

– Рублёвой…

– Тебе этого мало, Паша? У покойного Сергея Петровича всего два наследника – Ириша и её двухлетний сынишка. Недавно она стала богатейшей женщиной города, если не всего округа. За вычетом столичного региона, конечно. Нельзя упускать такого рекламодателя. Надо с ней подружиться.

– Легко сказать!

– Трудно, конечно, – согласился ответсек. – Баба хоть и молодая, но тёртая. Та ещё вампирша! Сколько же денег она когда-то высосала из любовников – бизнесменов, бандитов, силовиков… И ничего, всё ей сходило с рук: красота – страшная сила. На комплименты и лесть она не падкая, это ты учти. Думаю, вот на чём можно сыграть. Она вправду любила мужа, ведь он разглядел в ней незаурядного человека. Скажи Ирише, что интересуешься древностями, которыми увлекался Сергей Петрович. Чтобы не опозориться, почитай про бронзовый век. До мероприятия ещё целых четыре часа. Хватит, чтобы войти в курс дела.

Вирятин презрительно посмотрел на загорелое морщинистое лицо ответсека и сжал губы.

– Я и так в курсе, что это чёрная археология, – процедил он. – В государственной картинной галерее! До чего мы дожили! Предмет, кстати, для журналистского расследования… хотел бы я…

– Засунь в жопу свои хотелки! – цыкнул на него ответственный секретарь. – Какие тебе расследования? Шутишь, что ли? Сейчас не начало девяностых. Иди, читай про бронзовый век!

Редакционная «десятка», снизу доверху покрытая жучками ржавчины, повезла Вирятина в областную картинную галерею. За окнами машины мелькали однообразные новостойки старинного города. Когда-то он был селом с ямской станцией, которое называлось «Ямово», но разросшись и посолиднев, утерял в своём имени последнее «о».

До открытия выставки «Бронзовый век в Диком поле: лесные финно-угры и степные индоевропейцы» оставался час, однако струнный квартет уже играл романсы Рахманинова и другую заезженную классику

Ирина Геннадьевна отдыхала в потёртом кожаном кресле, откинув гривастую голову назад, и не обращала внимания на подобострастные улыбки сотрудников. Умаялась, готовя выставку!

Павел Валентинович никогда раньше не видел Дремлюгину, однако сразу понял, что это она. «Какое потрясающее лицо! – поразился он. – Страстное, правильное, женственное и волевое одновременно. Сказать «красавица» – не сказать ничего. Только вот платьице у неё совсем не траурное».

И правда, чёрное шёлковое платье в натяг обхватывало статное тело вдовы, а большой вырез открывал всему миру упругую загорелую грудь. Ирина Геннадьевна по-прежнему хотела, чтобы ей любовались и восхищались – и никакое горе не могло ослабить в ней эту тягу. При виде журналиста её светлые глаза заискрились доброжелательностью:

– Как хорошо, что вы приехали пораньше, Пал Валентиныч! Я вас узнала по фоткам под статьями. Садитесь рядом. Через полчаса народу здесь станет невпроворот. Не протиснуться будет. Сейчас же есть возможность спокойно поговорить. Выпьем по шампусику?

Ирина Геннадьевна, не дожидаясь ответа, махнула рукой молодому человеку, которого, видимо, наняла специально для обслуживания посетителей. Тот удалился и через минуту вернулся с подносом, на котором стояли бокалы с вином и ваза с фруктами.

– Какая необычная экспозиция! – польстил ей Вирятин.

Он взял с подноса бокал и обвёл взглядом застеклённые рамы. Блики на стёклах мешали разглядеть экспонаты.

– Посвятила Серёже, – улыбнулась Дремлюгина. – Он любил краеведение. Летом неделями пропадал на раскопках. Ездил обычно втроём с Антошиным и Приваловым. Слыхали о таких?

– Владельцы рекламных фирм?

– Вот-вот! Брали палатки, металлоискатели, охранников на всякий случай – и забуривались куда-нибудь на край области. Искали артефакты.

– Кто же в это время «Бальзамом» руководил? – удивился Вирятин.

– На то наёмный менеджмент имеется, – засмеялась Ирина Геннадьевна. – Гендиректор – моя подруга со школы. Обманывать и воровать не станет. Я и сама изредка сую нос в управление, контролирую… а вот Серёжа «Бальзамом» совсем не занимался: он года два с половиной назад стал немножко не от мира сего. Утерял интерес к материальным благам. Рылся в лесных могилах и степных курганах, выкапывал горшки и прочую утварь. В общем, всякий мусор. Хотя иногда попадалось и такое, на что можно взглянуть. Пойдёмте, посмотрим. Я вам сама всё расскажу: не ждать же, пока включат видосик.

Дремлюгина встала и подвела журналиста к ближайшему стенду с наконечниками стрел и копий.

– Нет, это всё не то, – фыркнула она. – Пойдёмте дальше.

Они двинулись вдоль коридора с висящими на стенах рамами. За стеклами мелькали костяные псалии, бронзовые и медные топоры, ножи, каменные навершия палиц, молотки, шилья, лощила, иглы, совки, пуговицы, игральные кости, кинжалы…

Наконец, Дремлюгина и Вирятин добрались до рамы с древними женскими украшениями.

– Вот сюльгамы и серьги в виде гусиных лапок. Это финно-угорские артефакты, из наших лесов. А вон дальше – арийские, из степных курганов, тоже наших. Кольца, все в патине… гривны и ожерелья… бронзовые и серебряные накосники… Ооо, а вот невероятная редкость – золотая височная подвесочка. Почему-то всего одна. Её носила какая-то очень-очень статусная древняя дама. Как думаете, мне подошла бы? – кокетливо спросила Ирина Геннадьевна.

Вирятин не ожидал такого вопроса и невразумительно промычал.

– Мне в голову пришла идея, – внезапно воодушевилась Дремлюгина и протянула ему смартфон. – Помогите мне сделать фотусик с ней. Захотелось в инет послать.

Она прижала затылок к стеклу рамы – так, чтобы подвеска оказалась рядом с её виском. Павел Валентинович сделал несколько фотографий и вернул ей девайс.

– Последние года два с небольшим Серёжа особенно увлекался срубной культурой, – уже серьёзным тоном продолжила Ирина Геннадьевна. – Это вроде как древние арии. Натащил всяких штучек из курганов! До сих пор их не успели отреставрировать.

– Неужели сами восстанавливаете артефакты? – полушутя спросил Вирятин.

– Что вы! Это же памятники старины, требуют аккуратности. Я лучших реставраторов наняла. Они и сейчас работают у меня в особняке. В подвальчике. Хочу все Серёжины находки восстановить в лучшем виде – чтоб память о нём не умирала. Ведь он так мечтал о вечной жизни!

На полках за стеклом покоились костяные жезлы и лепные горшки с простым орнаментом в виде галочек, крестиков, ёлочек и свастик, ступки с пестиками, каменные молоты, сверлёные каменные топоры и булавы…

– Это тоже из курганов, – пояснила Дремлюгина. – Срубная и абашевская культуры. Кое-какие вещички Серёжа сам нашёл, но больше покупал у официальных археологов. У тех, что работают в управлении по охране культурного наследия и всяческих памятников. Копатели ведь не все находки сдают государству. Что-то в кабинетах зажиливают, а вещички поценнее вообще дома прячут. На продажу.

Тут Павел Валентинович решил блеснуть знаниями, почерпнутыми час назад из Интернета:

– Значит, срубная культура? Предки иранцев, скифов и индийцев, как считал Эдвин Грантовский?

– Да-да, – согласилась Ирина Геннадьевна.

– Что Сергея Петровича в ней увлекало?

– Серёжа был закрытым человеком. Знаю только, что примерно в то же время он загорелся восточной философией и мистикой…

– Выставку вы организовали ради покойного мужа. Сами, получается, не увлечены древностями?

Дремлюгина оторвала глаза от экспонатов и тряхнула густыми каштановыми волосами:

– Всё правильно, Пал Валентиныч. Меня мало волнуют эти черепки. Я коллекционирую жуков. Жужелиц. Мне дали такое прозвище в институте.

– Такая же красивая, юркая и… – Вирятин осёкся.

– И такая же хищная? – ухмыльнулась Ирина Геннадьевна. – Вы ведь это хотели сказать? Что ж, может быть… Есть такой род жужелиц – Epomis. Питаются земноводными. Личинка этого жука притворяется доступной добычей, но, как только лягушка соберётся её проглотить, вцепляются в горло несчастному животному, перегрызает и затем постепенно съедает труп. Подруги считали, что именно так я поступала с богатыми любовниками. Правы они были или нет, не мне судить…