– Ага, в кепке, в тельняшке и в галстуке, – ехидно добавила и Гюля.

– Хорошо, я учту ваше предложение и в следующий раз подберу себе общество по положению, – устало произнес Прилизанный. – А теперь, умоляю вас, давайте все-таки послушаем продолжение рассказа, тем более он обещает перейти в интересную фазу.

– Да, расскажите, пожалуйста, как вы встретились с Джулией, – вновь похлопала в ладоши Аталай. – Я так жду этого момента…

– Нормально встретились… – смущенно промямлил Длинный. – Я давно установил ее адрес и несколько раз следил за ней. Наверное, нет смысла описывать свое состояние в эти минуты.

Короче, грянул я на их головы как гром среди ясного неба. А день действительно был солнечный, когда я рано утром, наконец, постучался в двери роскошной московской квартиры Манучаровых.

Мне повезло. Дверь открыла Джулия, которая, уже одетая, собиралась на работу. В следующий миг она молча повисла на моей шее…

– Как клево!.. – опять не сдержалась и в восторге пропищала Аталай. – Господи, пошли мне дворянина! – перефразировала она известную фразу из любимого кинофильма.

– Уже послал… – моментально отреагировала Гюля. – Вот, сидит рядом и пахнет природой, – указала она на нахмурившегося Ганмурада. – Быстро ты забыла вчерашний поход с ним по бутикам.

– Одно другому не мешает, – Бакинец опять представился в роли глиста. – Дворянин женится, стихи будет сочинять на брачном ложе, а Ганмурат им шашлыки будет делать на свечах. Идиллия!..

На этот раз звонкая затрещина разозленного Огуза успела дойти до назначения. Вскочив как ошпаренный, Бакинец нервно начал массировать покрасневшую шею.

– Кто их пустил в город, я его… Ах, какая его мама хорошая, ай, какая красивая!..

– Прекратить! – к всеобщему удовольствию повторился привычный сценарий. Прилизанный, впрочем, уже без особой злости, больше со смирением, несильно стукнул ладонью по столу. – Продолжайте… – почти жалостливо обратился он к Длинному…

– Не знаю, сколько продолжалась эта немая сцена. Мы просто замерли в оцепенении. Время перестало для нас существовать. Джулия беззвучно плакала в моих объятиях.

Из открытой входной двери выпрыгнул белый пушистый котенок и храбро расселся на брошенную на пол сумочку из дорогой крокодиловой кожи.

– Джулия, матах8, у тебя когда-нибудь ручки дойдут до… – произнеслось неприличное определение, – Кики опять выбежала.

Трескучий голос Джулиной бабушки оторвал нас от сладостного забвения. Мы невольно рассмеялись.

Старушка появилась на пороге. Увидев любимую внучку в объятиях мужчины, она сначала оторопела. После, прищурив глаза, внимательно присмотрелась.

– Мой Рафаэль!.. – прошептала она с бесконечной нежностью в голосе. – Я знала, что ты придешь…

– Здравствуйте, дорогая тетя Инна, – я осторожно сжал хрупкую старушку в объятиях. – Как я рад, что застал вас в добром здравии.

Она же, всхлипывая, продолжала причитать.

– Моя бала9 приехал, какое счастье!.. Роза, Самвел, Мануля, идите сюда, смотрите, кто пришел!

Тетя Инна, или Инесса Андреевна, как она чинно любила представляться, любила меня, наверно, больше всех моих поселковых соседей, потому еще и заплакала от радости.

– Мой Рафаэльчик пришел. Мой внучек пришел…

Я гладил ее уже сильно поседевшие волосы. Другую руку обнимала Джулия, прижавшаяся и не отрывая от меня счастливого взгляда.

– Постарела твоя тетя Инна на чужбине… Вай, Баку! Вай, мой дворик! Кто живет теперь там? Кто поливает мои лозы?

– Здравствуй, сынок…

Я повернулся к двери. Это был Самвел Манучаров, отец Джулии. За его спиной с испуганными глазами смотрела тетя Роза – мама Джулии – и еще какой-то худой и длинный субъект с ярко выраженными чертами – нос с большой горбинкой и оттопыренные уши. Джулия, схватив сумочку, молча нырнула обратно в квартиру.

– Здравствуйте, дядя Самвел. Здравствуйте, тетя Роза.

– Заходи в дом… – растерянно прокашлял папа Джулии. – Что стоишь у двери как бедный родственник?

– Заходи, сынок, заходи… – потянула меня за руку тетя Инна. – Ты разве в Баку у нас на пороге стоял? Это твой дом… Роза, не стой как королева в борделе, иди, расстели скатерть…

– Что вам рассказывать? Манучаровы меня как родного приняли. Они, конечно, радовались, хотя в их глазах я то и дело улавливал тревогу, а то и печаль. Они прекрасно понимали, зачем я приехал.

Мы сидели за круглым столом в гостиной и сладко пили ароматный чай, поданный Джулией в грушевидных, с узорами на нежном хрустале, стаканах, известными в Азербайджане как “армуды”, и все вспоминали и вспоминали. Познакомили меня и с худощавым типом с оттопыренными ушами и с очень интеллигентным взглядом.

– Эммануил Акопян… – тот солидно представился. Он являлся Манучаровым дальним родственником и помогал отцу Джулии по работе. И, кстати, являлся претендентом на ее руку и сердце. Это я позже узнал, когда он в скором тихо исчез из нашей жизни, оставив работу у Самвела Манучарова.

– Из Баку заказали, – нежно держа стакан, сказал дядя Самвел. – Из других и не хотим пить, вкус чая не чувствуем.

– Они с отцом твоим и дома так капризничали, – улыбаясь, вспомнила тетя Роза. – Помню, как отправляли обратно чай, налитый в другие стаканы, кровопийцы…

Я невольно задумался. Сколько времени прошло, столько горя и несчастий, а бакинские армяне до сих пор называют Баку домом, где они так много радостей делили со своими соседями – азербайджанцами, русскими, евреями… Господи, как это случилось? Как ты мог позволить?..

– Мы наслышаны о горе, постигшем вашу семью, – вновь деликатно откашлялся дядя Самвел. – Пусть земля будет пухом для Исика (так они называли брата Искандера), ведь такой золотой мальчик был… И как он мог сунуться в эту мясорубку? – вдруг психанул он. – Твой отец мудрый, рассудительный человек. Как он мог позволить ему… вам, – он с укором посмотрел, – залезть в эту бойню? Вот ты… Что ты потерял там? – пытливо уставился он на меня. – Ведь мы знаем, и ты воевал…

– Самик… – Роза осторожно дернула его за рукав.

– Нет, мне просто интересно, Роза. Он же не чужой? Я просто хочу понять.

– Так получилось, дядь Самик.

– Почему так получилось?

– Наверно, защищали родину… – я невольно посмотрел на Эммануила, который, потупив глаза, молча слушал. Джулия, вся на взводе, тоже не поднимала глаза.

– А-а, брось! Что ты ерунду мелешь?! – почти закричал Самвел Манучаров. – Родина!.. Не смеши! Твоя родина Баку, поселок Кирова, наш двор! Ты до этого и дня не был в этом гребаном Карабахе! Что у тебя общего с ними? Ты думаешь, нам этот Карабах нужен был? Мы все потеряли из-за него! У меня несколько поколений жили в Баку, на Завокзальной, в Кировском. Я каждый дом, каждую семью знал в этих районах, будь хоть армяне, хоть азербайджанцы. В любой двор, в любую дверь мог зайти без стука. Вот где была моя Родина!.. А теперь? Разве мы живем? Мы существуем просто, понимаешь? Каждый день, сталкиваясь с этими чужими харями, везде: на улице, на работе, в транспорте, в гостях – я в их взглядах читаю только одно: понаехали! А то, что, “понаехав”, я за пару лет своими армянскими мозгами создал рабочие места, кормлю и пою их, им, конечно, неинтересно. Я, Самвел Манучаров, имеющий два высших образования, который в Баку с секретарями райкомов разговаривал на “ты”, здесь лицо кавказской национальности, человек второго сорта!

Ты их хоть на шее вози, хоть душу отдай, Кавказ для них всегда будет бельмом в глазу! А то, что кавказец Сталин для них империю создал, которую они пропили, быстро забыли!..

– Самик, успокойся… – тревожно промолвила тетя Роза, нежно гладя его по плечу. – Тебе нельзя нервничать, сахар поднимется.

– А пусть… – он махнул рукой. – Хоть одним разом. Все надоело.