– Где он, покажите мне его, черт возьми… – тихо огрызнулся в сторону Ветеран в тельняшке.

– Кто мешал этому палачу анализировать приговор, апеллировать здравой логикой и вынести свой вердикт для обвиняемого? И в конце концов, кто дал ему право быть исполнителем чужой воли, именуемой Законом, являющимся, в общем-то, бездушной субстанцией и лишить человека свободы или жизни?

– Но это демагогия! – вновь воскликнул Прилизанный. – Если не сработает закон, не будет работать карательная машина этого закона, наступит апокалипсис! Люди будут безнаказанно совершать тяжкие преступления, разные мерзкие поступки, общество деградирует до первобытного! Пусть законы несовершенны, бездушны, порой абсурдны и безобразны, но они регулируют человеческую цивилизацию и поддерживают определенный порядок. А разные ваши пассионарии пытаются нарушить этот условный баланс и приносят в итоге хаос человечеству. Вот тогда и Система, которую вы называете Матрицей, их раздавливает.

– В этом-то вес абсурд Бытия, – устало произнес Длинный. – Пасссионарии своими амбициями, революционным мышлением, сомнительными подвигами, согласен, приносят в итоге беды человечеству. Но и через все эти потрясения обусловливают его дальнейшее развитие.

Дальше не понимаю. Хочу просто подчеркнуть, что в этом управляемом хаосе каждый сам выбирает себе дорогу. Кто-то становится штатным палачом этого правосудия или чиновником, выносившим таким же двуногим существам, как и он сам, обвинительные приговоры, а кто восстает против кабалы этих кукловодов, борется, сеет, как вы выразились, хаос и разруху, и этим разрушает привычный, но серый и несправедливый уклад жизни в обществе, навязываемой Матрицей.

Хотя это порочный круг. Все через века повторяется…

– Вы что, товарищи, решили до конца дней своих стучаться лбами, споря кто первый родился – яйцо или курица? – проворчал Бакинец.

– Какая разница? – вгрызся пожелтевшими зубами в очередной окорочок Ветеран в тельняшке. – Я последний раз икру жрал перед первой ходкой – в конце восьмидесятых, – оторвав внушительный кусок, он довольно чавкнул. – Я готов и дальше потчевать в таких условиях.

– Да-а, пусти козла в огород, – с отвращением бросила Гюля. – Тебе икра не подходит. Твой удел – килечка да водочка.

Ветеран в тельняшке начал зеленеть. Чувствуя приближение очередной потасовки, я торопливо предложил:

– Действительно, давайте водочку.

– Можно с прицепом, – залыбился Арзуман.

Цвет кожи хозяина тельняшки обратно посерел в натуральный. Они одновременно с Арзуманом потянулись за бутылкой, которую в итоге перехватил юркий Бакинец.

– За правильных пацанов! – с досадой предложил провокационный тост Ветеран в тельняшке, ревниво следя по жизни вытаращенными глазами за справедливый разлив спиртного.

– Да, и чтоб их побольше было, – промяукал Оператор из своего столика, “стыдливо” продувая мелированную челку.

– Что, конкуренции боишься, сучка? – загоготал Ветеран в тельняшке.

Оператор даже бровью не повел.

– Считаю ваше обращение комплиментом, мальчик мой.

– Что-о!.. – Ветеран в тельняшке оторопел и опять начал меняться в цвете.

– У тебя интересная перспектива, братан, – захихикал Бакинец.

– Тихо-тихо… – придержав за плечо, почти с силой посадил возмущенного коллегу обратно, Арзуман. – Товарищи твои шутят. Товарищи, – обратился он по назначению, – хватит провоцировать криминал.

– Да, лучше не рисковать, – задумчиво произнес Прилизанный, видимо, еще не отошедший от прения с рассказчиком. – Только анархистов-максималистов не хватает нам в перспективе.

– На фронт бы обоих… – процедил сквозь зубы Ветеран в тельняшке. – А лучше на зону… Вас всех надо на зону! – вдруг выпалил он и зло уставился на Прилизанного.

– Что ты несешь, алкаш? – храбро пролаял в сторону “Тельняшки” Зопаев. – Если война начнется, я лично возьму в руки оружие и пойду воевать. Мы покажем им! За все ответят!..

Все замолчали и удивленно уставились на него. Зопаев от выпитого и высказанного покраснел как рак и, гордо вскинув голову, казался образцом патриотичности.

– Зопаев, если ты пойдешь воевать, мамой клянусь, мы сами непременно окажемся в глубокой армянской жопе. Хачики будут думать, что все нормальные пацаны у нас изжились и потому таких уродов, как ты, в армию забирают, – изрек, икая Бакинец.

– Лучше Карабах армянам отдать, чем с Зопаевым в одной камере… тьфу… в окопе сидеть! – заревел Ветеран в тельняшке и исступленно начал стучать по груди. – Падлой буду, если с ним в одной сралке сяду!..

– Молчать!.. – тут взревел Прилизанный. Оставшиеся у него на голове редкие волосы вздыбились как у плешивого ежика и стали торчать во все стороны. Нотка отчаяния в голосе заставила публику действительно замолчать.

– …Вы, жалкие обыватели, неудачники и слизняки, достали меня до невозможности! Вы можете заткнуться, просто жрать шашлык, жрать водку и слушать этот рассказ? – глаза его ненормально светились и, казалось, вот-вот вылезут. – У меня полно дел, государственных забот, в конце концов, семья, а я тут торчу и вынужден слушать всю эту тупую болтовню!..

Наступила чуть ли не оглушающая тишина. И в этом слуховом вакууме вдруг послышались какие-то крики бравады в соседнем зале. Кто-то мерзким, пьяным голосом пытался спеть мугам, а остальные пытались аплодировать.

Звук вилки, скрипящей по чьей-то тарелке, прошелся и по нашим нервам. Все невольно посмотрели на Арзумана. Бросив вилку на стол, он отрывисто ответил.

– Вас тут никто не держит. А за ресторан мы сами заплатим.

– Скинемся, – поддержал я.

– Мы вас угощаем, – съязвила и Аталай.

– Упрекать гостей куском хлеба! – покачал головой Ганмурат. – Где мои горы…

Прилизанный схватился руками за голову, так и застыл. Обратился он к нам уже сдержанно и заметно покрасневший.

– Извините, ради бога. Я… не хотел… Но поймите, я не могу без конца слушать о какой-то сралке или жопе. Неужели нельзя по-иному высказываться, чтобы слух не резало. Поймите же, я не привык к такому лексикону, у меня другой мир, другое восприятие…

– Слушай, ты, урод! Когда научишься культурно быздеть в приличном обществе? – обрушился на Ветерана в тельняшке Бакинец. – Зачем жопа, если есть задница, чемодан, сиделен или пердак? Чему тебя в школе учили? Зачем сралка, если можно унитаз? Я не сяду с ним на один унитаз. Или в одном поле – это вообще поэтично.

– По-ле, русское поо-ле!.. – запел мерзким фальцетом режиссер.

– А я не хочу унитаз! – вновь заорал Ветеран в тельняшке. – У меня его никогда и не было… – от возмущения синие жилки выступили у него на шее под цвет тельняшки, а глаза прослезились. – Я и в тюрьме нюхал парашу под собой, и в своей клетушке на Советской улице. И всю жизнь был в жопе, неважно в армянской или в азербайджанской, куда такие, как они… – он вскинул палец чуть ли не в глаз Прилизанному, – меня определили. Он меня пригласил сюда, и, если ему не нравится, как такой неудачник как я… быздю, пусть катится к своим таким же удачливым подонкам, как он сам! Пусть ставит свой пухлый срандел на свой фарфоровый унитаз и оставит мою костлявую жопу в покое!

– Ну ты… братан!.. – наступившую очередную паузу нарушил восхищенный голос Арзумана. – Дай-ка пожму твою руку… – потянулся он к нему через противоположную сторону стола. – Помню, на войне немало зеков воевали и показывали чудеса храбрости. Был у нас один – Автандил Баладжарский. Однажды так обшабился, что во время атаки не только обогнал своих, но и улепетывающих хачиков. А когда понял, в какое дерьмо вляпался и сейчас армяне коллективно отомстят ему за исторический позор, чекнул гранату и взорвал себя, забрав на суд Всевышнего всех носастых противников, которые были рядом.

– Образец классового противоречия в обществе… – задумчиво произнес Бакинец, наблюдая за зардевшимся от похвалы Ветераном в тельняшке. – Да с него статую Революции можно слепить и поставить рядом со статуей Свободы…

– Лучше перед входом в зону, – подло предложил Оператор. – По назначению.