Но мы обратим свое внимание на один из кинотеатров на окраине столицы Британии, там, где небольшие кирпичные трехэтажные домики ютились рядом друг с другом и разделялись аккуратными стрижеными, но увядшими газонами. Там, где росли ровные аллеи молодых платанов, освещаемые по вечерам теплым уютным светом черных изящных фонарей. Там, где машины проезжали раз в десять минут, оттого этот райончик был на редкость тихим и свежим. Небольшие каменные клумбы вяло украшали улочку кустиками измельчавших красных роз и белоснежных алиссумов, источавших дурманящий медовый аромат в густом тяжелом воздухе. И старенькое грязно-желтое здание небольшого кинотеатра с аляпистой размалеванной афишей совсем не вписывалось в эту тихую спокойную улочку, выпячиваясь из нее своей неприемлемой яркостью и неестественностью. Даже бетоновые круглые вазоны с неприлично разноцветными георгинами — и те казались вырванными из какого-то параллельного мира, чуждого этому уютному чистому уголку пыльного и серого Лондона. Из раскрытых потертых дверей кинотеатра высыпала кучка подростков лет пятнадцати-шестнадцати, щебечущих и беззаботных. Они счастливо смеялись и что-то бурно обсуждали, активно размахивая руками. Впереди семенила кругленькая невысокая дама бальзаковского возраста с короткими светлыми волосами и добродушным выражением миловидного лица, в лиловом костюме и с бисерной сумочкой на сгибе локтя. Она недовольно пыхтела, подгоняя детей и беззлобно прикрикивая: «Уилкинс, прекрати ковырять в носу!», «Джесси, ну что ты там копошишься?!», «Смит, Остин, живее, живее!». Подростки строили друг другу забавные рожицы, пихаясь в бока и бросая на пухлую даму красноречивые взгляды. За всеми медленно шла невысокая худощавая девушка, ровесница остальных. Симпатичная, темноволосая, с сумкой на плече — она сильно отличалась от ярких улыбчивых товарищей усталым взглядом и темной одеждой. Сегодня для юных сирот день был поистине праздничным — в кои-то веки их вывели в город, в кино на новый фильм. Мисс Паттерсон, одна из воспитательниц, сопровождала их на сеанс «Ричарда III». Весьма посредственный фильм, но для шестнадцатилетних подростков, целыми днями сидевших в серых стенах приюта, он был совершенно фантастическим.
— Уайлд, опять ты витаешь в облаках? Давай пошевеливайся! — мисс Паттерсон в гневе раздувала свои раскрасневшиеся круглые щеки, сердито глядя на воспитанницу.
Раздались гнусные смешки.
— Она, верно, выбрала себе в качестве бойфренда вон то дерево, мэм. Не обращайте внимания на нашу бедную крошку Уайлди, ей так одиноко…
Высокий смазливый шатен насмешливо блеснул голубыми глазами, искривив тонкие губы под хихиканье девчонок.
— Захлопни свою вонючую пасть, Харрисон, — вяло огрызнулась Уайлд, не глядя на парня.
— Прекратите оба! Харрисон, Уайлд, что за поведение?! — мисс Паттерсон вновь стала раздуваться от негодования.
— Прошу прощения, мэм, — Флоренс неприязненно покосилась на Харрисона, но ее внимание привлекло небо.
Предгрозовое, покрытое густыми дымными тучами сизо-лилового цвета, оно внушало тревогу. И лохматые черные струйки, стремительно приближающиеся к земле, внушали животный страх. Флоренс Уайлд догадывалась, что это. Дети и мисс Паттерсон, не понимающие, почему тревожный взгляд девушки устремлен в небо, задрали головы и тут же открыли рты в изумлении. На них со свистом летели эти жуткие клубящиеся столбы, останавливающиеся на асфальте. Стало холодно, запахло кровью, тухлятиной и страхом. Черные столбы принимали расплывчатые очертания людей в серебристых масках, и клубы дыма постепенно рассеивались.
— Бегите!
Флоренс не узнала свой голос — пронзительный, хриплый, высокий, с властными нотками. Но не успели. Зеленые лучи разрезали душный затхлый воздух, и первым на горячий асфальт рухнул Харрисон. На его симпатичном лице навсегда застыла гримаса удивления, а тонкие губы кривились в недоверии. Как по щелчку пальцев раздался писк и визг девочек, ругательства мальчиков и тревожное кудахтанье мисс Паттерсон. Уайлд похолодела, глядя, как на нее надвигается огромная широкоплечая фигура в развевающейся антранцитово-дымчатой мантии с поднятой палочкой. Девушка медленно пятилась назад, проклиная все на свете из-за того, что оставила свою волшебную палочку в приюте. Рядом с громилой Пожирателем возникла еще она фигура в маске — она была такой же высокой, но куда более худой. Гигант снисходительно оглядел сначала подоспевшую помогу, затем товарищей, валивших детей, и напряженную Уайлд, почти прижавшуюся спиной к горячей каменной стене кинотеатра.
— Дерзай, малец. Девчонка твоя, — у Пожирателя был лающий противный голос с сиплыми нотами.
Воздух заполнил тошнотворный солоноватый запах свежей крови, растекающейся по светлому асфальту из открытых ран на головах павших, как подкошенные, детей. Громила выпустил алый луч, и улицу сотряс пронзительный, полный мучительной боли вопль мисс Паттерсон. Пожиратели загоготали, толпясь возле бедной женщины и забыв про оставшуюся девушку и своего худого товарища. Воспитательница приюта билась в адских судорогах, ее небольшие глазки с полопавшимися сосудами вылезали из орбит, а на розоватой коже с каждым взмахом палочки выступали тонкие ярко-алые кровавые полосы. Безысходность. Флоренс уперлась острыми лопатками в раскаленную до предела стену, тяжело дыша. К голове приливала горячая кровь, ноги подкашивались, а грудную клетку словно сдавливали в висках. От омерзительного запаха тошнило, а хохот и восторженный визг Пожирателей оглушали. Осознание, что через несколько секунд ее жизнь оборвется, пришло на редкость быстро и довольно спокойно. В мыслях пронеслось: «Люблю тебя придурка, Малфой», и высокий Пожиратель резко схватил Уайлд за запястье и рывком завернул за угол, вжимая девушку в стену. Из прорезей маски засверкали жемчужно-серебристые глаза, и Флоренс выдохнула.
— Беги, беги скорее. Возвращайся в приют, бери вещи и иди в «Дырявый котел». Живи там до первого сентября, — в ладонь Уайлд лег увесистый бархатный мешочек, в котором брякали монеты, — И береги себя. Быстрее, ну же!
Ей не нужно было повторять дважды. Сжав на прощание плечо молодого человека, Флоренс Уайлд что было сил помчалась по узкому переулку на проезжую часть. Вдогонку ей доносились безумные крики Пожирателей, и слепящий зеленый луч озарил окропленную грязной кровью улочку окраины Лондона. Тело Джейн Паттерсон рухнуло на раскаленный асфальт с глухим хрустом ломающихся костей. Драко Малфой до боли сжал волшебную палочку, глядя вслед спешно удаляющейся женской фигурке. Победный клич Эйвери привел его в чувство. *** Тишину в одном из купе «Хогвартс-Экспресса» нарушал лишь мерный стук колес, посапывание золотисто-бурого хорька на полке для багажа и шелест изредка листаемых страниц. Тусклые, блеклые лучи сероватого солнца медленно скользили по обивке сидений, сумкам на полках, спящей крупной сове с роскошным белоснежным оперением и двум студентам — дремлющему молодому человеку в круглых очках с взъерошенной черной шевелюрой, и бледной девушке с приятными чертами изящного лица и темными волнистыми волосами, забранными в низкий хвост. Она полулежала на бархатистом сиденье, скрестив ноги и напряженно скользя взглядом лучистых золотисто-карих, как медовая патока, глаз по печатным строчкам новенькой книги. В купе было довольно тепло, несмотря на непогоду за окном — первое сентября в этом году выдалось особенно холодным, сменив тошнотворную духоту августа своей дождливой свежестью мокрой желтеющей листвы и сырой прохладой черных кедров и можжевельников, росших в пригороде Лондона у одного старичка, любителя хвойников. За окном медленно проплывали лиловые холмы, покрытые цветущим вереском, дубовые и ясеневые рощи, отдаленные деревеньки и фермы. Девушка прикрыла книгу, загнув уголок страницы, и распустила волосы, устало встряхивая головой. Тяжелые волны густых кофейно-каштановых волос длиною чуть ниже плеч красиво рассыпались, источая слабый сладковатый аромат. Студентка достала из кармана черных джинсов волшебную палочку и трансфигурировала из валяющейся на полу обертки из-под шоколадной лягушки небольшую пухлую подушку. Подложив ее себе под спину, Флоренс Уайлд прикрыла глаза, решив последовать примеру дрыхнущего Поттера и вздремнуть часика два. Но стоило ей поуютнее устроиться, как послышался звук отъезжающей стеклянной двери купе, и Флоренс раздраженно открыла глаза, уставившись на того, кто так некстати ввалился в их с Поттером тихий сонный мирок. Перед когтевранкой предстала Гермиона Грейнджер собственной персоной. Раскрасневшаяся, с еще более растрепанными каштановыми кудрями, чем обычно (хотя казалось — куда уж больше?!), и с блестящими от гнева и, похоже, расстройства, шоколадно-карими глазами. Гриффиндорская староста значительно похорошела за лето — ее симпатичное личико с мягкими нежными чертами стало более взрослым, а фигура женственной и без детских угловатостей. И Уайлд в который раз поразилась тупоголовости Уизела.
