В этот раз все начиналось точно также — Поттер без повода становился багровым, нервно поправлял на носу очки и пытался приглаживать волосы. Гермиона только прыскала в кулак от смущенного вида друга. Но потом началась какая-то фигня. У Гарри проснулась хваленая гриффиндорская храбрость (правда, в отношении девчонок), и он стал изредка появляться в обществе Уайлд. Она не проявляла к Поттеру особого интереса, но поддерживала пустые беседы то ли из внезапно появившейся вежливости, то ли со скуки. И Гермионе было не в чем упрекнуть когтевранку — она не давала Гарри ни единого повода думать о ней в другом ключе, кроме как «девчонка с курса, спросить про зелья и дойти до одного класса». Но воспаленная фантазия Гарри явно рисовала юноше такие картины, от которых он потом едва ли не прыгал до потолка под испепеляющие взгляды Снейпа. Гермиона очень беспокоилась. Она прекрасно знала о том, что Гарри вряд ли станет хотя бы другом Флоренс Уайлд, не говоря уже о том, о чем молодой человек так мечтал. Гриффиндорка отлично осознавала, что вытеснить место Малфоя из жизни и, возможно, сердца Уайлд, не под силу никому. Где-то полтора месяца назад они не разговаривали друг с другом три дня, но все вернулось на круги своя. Они вновь ходят вдвоем, мило беседуют, вместе просиживают вечера в библиотеке и пишут рефераты, гуляют на выходных и просто наслаждаются обществом друг друга. А Гарри упрямо не хочет признать то, что никогда не сможет быть Флоренс ближе, чем Малфой.

Гермиона, поджав губы, с треском захлопнула толстую книгу в черном кожаном переплете и устало потерла переносицу. Девушка сидела на подоконнике (видела бы такой кошмар МакГонагалл!) в одном из светлых, тихих коридоров Хогвартса, где мало кто бывал. Гермиона отложила фолиант в угол, глядя сквозь стекло, покрытое причудливыми морозными узорами, на чудесный пейзаж.

Была середина декабря. Все окрестности Хогвартса были покрыты толстым, ослепительно-белым слоем пушистого, искрящегося в лучах яркого холодного солнца, снега. Каждая веточка каждого дерева в запретном лесу была словно покрыта сверкающим сахаром, а хижина Хагрида и вовсе напоминала покрытый глазурью пряничный рождественский домик. Черное озеро превратилось в огромный каток, где маглорожденные юные волшебники с энтузиазмом обучали несведущих товарищей, выросших в семьях магов, стоять на коньках. Красные щеки, улыбки до ушей, блестящие от восторга глаза, съехавшие набекрень шапки и развязавшиеся шарфы — все студенты от мала до велика наслаждались великолепной погодой: слепящим солнцем, морозным бодрящим воздухом и непередаваемой атмосферой приближающегося Рождества. Раздавался веселый заразительный хохот детей, пытающихся бороться с разъезжающимися на льду ногами. Кто-то, как Джастин Финч-Флетчли из Пуффендуя, выделывал невероятные пируэты под восторженные визги девчонок. А кто-то, как Рон, с опаской держался за Гарри, у которого очки угрожающе болтались на кончике носа, и красного взъерошенного Симуса, и под чутким руководством нечуткого Дина Томаса пытался осторожно перебирать ногами. Даже слизеринцы не брезговали этим развлечением — сестры Гринграсс, изящные, хрупкие красавицы, держались за руки и кружились, кружились, кружились, заливаясь звонким серебристым смехом. К ним грациозно подъехал Забини, расплываясь в обаятельной и счастливой усмешке и беря Дафну — старшую, блондинку с завораживающими голубыми глазами, похожую на фарфоровую статуэтку, под локоть, галантно извинился перед ее сестрой и прокружил визжащую Гринграсс несколько раз в красивом пируэте. К младшей, Астории — изумительной зеленоглазой шатенке, будто сошедшей с полотна Боттичелли, тут же подкатил Теодор Нотт, обхватывая четверокурсницу за талию и отъезжая с ней подальше. Астория, откинув копну рыжевато-каштановых роскошных волос, задорно рассмеялась.

А Невилл Долгопупс, Сьюзен Боунс, Эрни МакМиллан и Полумна Лавгуд лепили гигантского снеговика с черными глазами-пуговицами, носом из моркови и красным ртом, который то и дело растягивался в широкой добродушной улыбке. Полумна нахлобучила на голову снеговику весьма забавную кислотно-оранжевую шляпу, сплошь увешанную странными редисками. Невилл натянул на него потрепанную зеленую мантию, а Сьюзен и Эрни покатывались со смеху, глядя, как Энтони Голдстейн, выпендривающийся перед однокурсницами, нелепо взмахнул руками и жестко приземлился прямо на свою пятую точку.

Гермиона задумчиво улыбнулась и прикрыла глаза, чувствуя, как по щекам скользят солнечные лучи.

***

— Малфой, Уайлд, идите к нам!

Забини, под ручку с Дафной, задорно махал паре учеников, стоящих поодаль ото всех остальных у старого дуба и мягко улыбающихся. Драко, весь в черном, с непокрытой головой, высокий и красивый, довольно щурился от солнца и добродушно поглядывал на стоящую рядом Флоренс. Он заставил ее обмотаться своим шарфом и надеть перчатки — тоже свои. А вот от шапки она решительно отказалась, пропуская мимо ушей всевозможные угрозы Малфоя. А он, поняв, что спорить бесполезно, потащил подругу гулять. Сегодня ее медово-карие глаза светились по-особенному ярко, излучая радость, по-детски наивный восторг и счастье. Казалось, она сбросила с себя все бремя пережитого и отпустила все тревоги. Была такой настоящей, искренней, живой… Пожалуй, впервые за несколько лет Флоренс от души улыбалась и смеялась. С восхищением смотрела на мягко падающие с лазурно-голубого неба снежинки, которые оседали на ее растрепавшихся волосах, собранных в слабый хвост, на утепленном с помощью магии сером пальто, на длинных черных ресницах. На обычно мертвенно-бледных щеках алел очаровательный свежий румянец, глаза задорно блестели, а розовые красивые губы были приоткрыты и растянуты в искренней завораживающей улыбке. Драко, глядя на Флоренс, казалось, еще никогда не чувствовал себя таким счастливым. Мир вокруг словно заиграл новыми красками, когда улыбка озаряла лицо девушки, и Малфой чувствовал, как в груди у него сердце делало тройные кульбиты. Она обернулась к нему и приподняла подбородок, заглядывая Драко в глаза и отбрасывая волосы небрежным, полным очарования жестом.

— У-у-у… — Забини многозначительно поиграл бровями и подтянул к себе Дафну. — Пойдем, моя вишенка, им не до нас.

Драко почувствовал, как в легких спирает воздух, но он был не в силах отвести взгляд. Эта свежая естественность Флоренс вскружила ему голову — свет в глазах, улыбчивые складочки под ними и обрамляющие красивое тонкое лицо темные волосы. Волнистая прядь выбилась из длинной челки и упала на порозовевшую щеку. Драко вспыхнул и осторожно, словно боясь спугнуть, протянул бледную руку и бережно коснулся кончиками пальцев холодного темно-каштанового шелка ее волос. Флоренс сглотнула и смотрела то ему в глаза, то на его тонкие обветренные губы. Вся кисть Малфоя зарылась в ее волосы, вторая его рука легла ей на талию, и юноша резким поворотом прижал ее спиной к стволу дуба, под которым они стояли. Длинные замерзшие пальцы медленно скользили через мягкое полотно темных пышных волос, а жемчужно-серые холодные глаза потемнели, в них читалось восхищение и вожделение. Рука девушки робко скользнула Драко на спину, а вторая мягко уперлась ему в грудь, не останавливая, но придерживая. Их лица медленно сближались, и зверь в груди Малфоя ликовал — то, чего он жаждал так долго, вот-вот случится… А дальше все произошло слишком быстро. Губы Драко накрыли ее. На секунду она опешила и замерла, но через мгновение пришла в себя и застенчиво и неумело ответила. Юноша почувствовал, как в нос ударил ее привычный восхитительный запах, смешанный с эвкалиптовыми пастилками и ароматом его одеколона, исходящего от шарфа. Ее губы на вкус были чуть сладкими, с ледяной нотой мяты и чего-то безумно душистого, такого летнего… Драко медленно сходил с ума от этих запахов, от бархатистой мягкости ее нежных губ, от ощущения близости с ней. Наконец, она оторвалась от него и, тяжело дыша, уткнулась лицом в его черное пальто и зажмурилась, вцепившись пальцами в дорогую плотную шерсть. Боялась посмотреть ему в глаза. Драко, с головой окунувшийся в эту блаженную эйфорию, издал хриплый лающий смешок и крепко прижал к себе Уайлд сильными руками, зарываясь носом в головокружительно пахнущие волосы. Он только сейчас в полной мере ощутил, насколько она его ниже, какая она худая и вместе с тем изящная. Молодой человек прикрыл глаза от накатившего умиротворения и наслаждения моментом. Вот так стоять, обнявшись, и молчать — о, Мерлин, как это было прекрасно! Флоренс чувствовала, как ноги подкашиваются, и только цепкие объятия Малфоя не давали ей осесть на землю, прямо в пушистый белоснежный сугроб. Кровь бурлила, в голову бил бешеный адреналин, а тело расслабленно обмякало, когда она оказалась прижатой к холодному черному пальто Драко, пахнущему свежим парфюмом, холодной терпкостью и морозом. Девушка ощущала, как медленно сходит с ума от осознания произошедшего. Малфой ее поцеловал. Это было до безумной дрожи в руках приятно осознавать. Это было чертовски хорошо. Даже слишком. Поняла, что ждала этого очень давно, но боялась признаться в этом даже самой себе. В висках что-то тягуче пульсировало, в груди зарождался адский жар смущения, а пальцы неосознанно поглаживали гибкую худосочную спину Малфоя. Флоренс чуть пошевелилась, и юноша ослабил хватку. Девушка, не глядя ему в лицо, положила подбородок на его плечо и прикрыла глаза, в которых сейчас отражалось все, что происходило в ее душе, трепещущими веками. А легкие снежинки мягко кружились в хрустальном морозном воздухе декабря, оседая на двух студентов, трепетно обнимающих друг друга. А где-то за пределами их разума дети играли в снежную перестрелку, лепили снеговиков и пытались заставить их подмигивать и улыбаться с помощью магии. Учились кататься на коньках, с визгами и воплями отбивали себе руки, ноги, спины и задницы, вставали, хохотали. Жили, любили, дружили, ждали Рождества. А снег все падал и падал… *** Долорес Амбридж находилась в своем розовом кабинете, сидела в большом кресле с розовой обивкой, пила чай с розовым сахаром из маленькой розовой чашечки и нервно теребила короткими толстыми пальцами махровую ярко-розовую кофточку. На стенах висели колдографии миленьких котяток, которые вылизывались, недовольно и раздражающе мяукали, и таращили круглые глаза на Генерального Инспектора Хогвартса. Долорес Амбридж напряженно обдумывала дело. Ее больше всего беспокоил Поттер, который в последнее время стал подозрительно тихо себя вести. Беспокоила его слишком умная и настырная подружка с вороньим гнездом на голове. Беспокоило все. Даже Драко Малфой, сын Люциуса, который должен идеально соответствовать образу своего влиятельного отца, и тот вызывал опасения. Долорес часто видела его в обществе грязнокровки Уайлд, которая общалась с ним непозволительно вольно. Но ему, видно, было все равно. Профессор Защиты от Темных Искусств однажды увидела то, как он смотрел на грязнокровку. Это было просто возмутительно! Драко не должен был к ней подходить ближе, чем на милю, а если и подходить, то только затем, чтобы отпустить остроумную шуточку. Но тот взгляд… Амбридж знала, что если кто-то так смотрит на девочку, девушку или женщину, то этот «кто-то» пойдет на все, чтобы исполнить любую женскую прихоть. Вообще-то, Долорес было плевать на белобрысого студента, но его отец, который являлся чуть ли не лучшим другом Министра и еженедельно устраивал званые ужины для Фаджа, был слишком влиятельной личностью в Министерстве. И один благосклонный взгляд Люциуса Малфоя значил очень многое для любого работника, даже если работник был правой рукой Министра. А уж если Малфой замолвит словечко, то головокружительная карьера обеспечена. Но прежде нужно было произвести благоприятное впечатление на эту влиятельную личность — хотя бы на словах. Долорес подвернулась большая удача — одним из ее учеников был единственный сын Малфоев, самовлюбленный, заносчивый и не самый приятный юноша, но крайне полезный. И терпеть не могущий Поттера, что было приятным бонусом. Амбридж мерзко хихикнула, постукивая пальцами-обрубками по розовой салфеточке на столе. Огромные розовые камни на массивных перстнях ослепительно переливались в лучах зимнего солнца. Долорес бросила нежный взгляд на длинное гладкое черное перо с металлическим позолоченным наконечником. Ее лучшее изобретение. Профессор расплылась в сладкой блаженной улыбочке, вспоминая ошарашенное и искривленное гримасой боли хорошенькое личико старосты Когтеврана. Как под белоснежной школьной рубашкой стали проступать кровавые следы «Грязнокровки должны знать свое место». А милая Флоренс Уайлд всего лишь писала невинное «Я не должна дерзить преподавателю и обязана выказывать уважение». Долорес Амбридж аккуратно сложила толстые руки на пухлом животе и посмотрела в окно, вновь обнажая мелкие острые зубки. *** В гостиной старост раздавалось веселое трещание сухих поленьев в камине, в котором пылал яркий огонь, испускающий мерцающие искорки. На подоконниках, тумбе и столике стояли медные подсвечники, в которых мерно горели свечи из бежевого воска, издающие мягкий теплый свет. Огонь отбрасывал отсветы на оконные стекла, стены с серовато-песочными гобеленами, мягкую мебель и пушистый ковер, и на двух пятнадцатилетних студентов. В воздухе витал уютный согревающий аромат пряностей, свежей выпечки, еловой смолы, пергамента и цитрусов. Около камина стояла пышная темно-зеленая ель ростом с Флоренс, в красных бантиках и серебристых изящных игрушках, мягко вращающихся от порывов теплого воздуха, и мигала таинственными зелено-золотистыми огоньками. В вечерних густых сумерках за окном кружился в медленном вальсе белый пушистый снег, а на сапфирово-синем бархате неба рассыпались миллиарды мерцающих звезд-бриллиантов. За письменным столом в углу гостиной над пергаментом корпел и пыхтел Драко Малфой с растрепанными белесыми волосами и нахмуренными бровями. Он, подперев рукой щеку, устало и недовольно скользил взглядом по мелким печатным словам на шершавой желтоватой бумаге «Азиатских противоядий». У него уже в печенках сидело это эссе по зельям, которое Снейп задал еще в четверг, а Драко за него даже не садился. Но сегодня Уайлд решила его замучить до смерти, безапелляционным тоном усадив его два часа назад за это дурацкое эссе (гоблин бы побрал Снейпа и его извращенную фантазию!). Дать списать староста Когтеврана, естественно, отказалась, пригрозив дать леща огромным томом «Тысячи магических трав и грибов». И Малфою пришлось, обиженно сопя носом и возмущаясь, плюхнуться за стол и начать скрипеть пером. Мучительница же расслабленно лежала на животе на диване, скрестив ноги, и читала какую-то книжонку для легкого чтения. Честное слово, Драко иногда казалось, что Флоренс становится копией Грейнджер, которая, потряхивая лохматой гривой, усаживала Уизела и Поттера в библиотеке и зыркала на них время от времени, наблюдая, как они с понурым видом строчат сочинения на десятках футов пергамента. Драко фыркнул и откинул перо, роняя голову на скрещенные руки и гипнотизируя пристальным взглядом бессовестно безмятежную девушку на диване. Бледное лицо чуть порозовело от тепла в комнате, морщинка меж темных бровей хищной посадки разгладилась, а мягкий, излучающий нежный свет, взгляд красивых глаз цвета жженого сахара неторопливо следил за строчками в книге. Темно-шоколадные волосы отливали золотом в бликах пламени, пара волнистых прядей была собрана изящной заколкой на затылке, а у висков были влажными после душа. Теплый вязаный джемпер золотисто-карамельного цвета был великоват Уайлд, и ей приходилось постоянно его поправлять на плечах. Весь вид уютной, расслабленной девушки заставил что-то горячее и тягучее внутри Драко разлиться по венам и откинуться на спинку стула с подлокотниками, будучи умиротворенным и довольным. Но на глаза попалось это чертово эссе.